Проклятие волков

— Я не могу, — был ответ. — Я мертв.

Вероятно, не все так уж предельно ясно.

16

После всего сказанного сам собой отпал вопрос о каких-либо личных желаниях. Тропайл и Алла Нарова снова стали частью Снежинки. Если в тот момент они и задумывались о себе лично, то это было лишь мучительное сожаление о том, что все могло бы быть по-другому. Не впервые в истории человечества возникало такое сожаление. На карту была поставлена их жизнь. В течение всей истории Земли у порядочных людей возникало такое сожаление, иногда причина была стоящей, иногда нет (хотя редко кто думал, что причина несущественна), они с горечью говорили «прощай» благоговению перед жизнью, свободе слова, неприкосновенности личности и неотъемлемому праву носить, когда заблагорассудится, полосатые носки.

Они вступали в Армию.

Возможно, это была не самая впечатляющая Армия, но это не имело значения, они были решительно готовы к войне. Они представляли собой одну из значительных сил, размещенных на планете и внутри нее. Таких сил было четыре:

1. Сама Снежинка (не в полной силе, потому что один из ее членов был мертв).

2. Люди в большом количестве где-то внутри планеты — «мыши».

И по другую сторону линии фронта:

3. Машины и системы Пирамид.

4. Сами Пирамиды.

Мало кто из генералов мечтал бы о битве с такими неравными силами.

Снежинка тоже не хотела этого, но битва приближалась к ним с каждой минутой.

Поэтому Снежинка начала борьбу. Она давно была готова к сражению, хотя и не сейчас: ей, как и всем армиям мира, не хватило времени на приготовления, она бы лучше подготовилась, если бы у нее было больше времени. Она была меньше подготовлена, чем они ожидали, потому что Вилли был выведен из строя. Вилли был с ними. Они ощущали его присутствие, его одобрение, иногда даже восхищение. Но Снежинка походила на восьмимоторный самолет, у которого один пропеллер работал вхолостую, он должен был тянуть машину, а он крутился без всякой пользы.

С этим ничего нельзя было поделать, и Снежинка занялась тем, что было в ее силах. Каждый из оставшихся семи выполнял свои конкретные обязанности. Их руки включали и выключали переключатели, включали километры проводов, десятки генераторов, сотню микрофонов и наблюдательных приборов по всей планете — Сеть Первого Приближения, которая давала Снежинке быстрое, нечеткое изображение любой неисправности. Машины-шпионы, рыскавшие по экватору, докладывали им, что Пирамиды уже там, на этой воображаемой линии, они расположились на равных расстояниях по всей окружности планеты. Шпионы докладывали далее, что Пирамиды находятся и на голой, похожей на свалку, поверхности планеты, что было непривычно, и что от вершины каждой Пирамиды влево и вправо отходила непонятная линия, которая соединяла все вершины в гигантский восьмиугольник.

В этот момент шпионы на экваторе умерли, и от них по кабелю в цистерну был выпущен почти смертельный разряд тока. Но кабель испарился в районе экватора, прежде чем разряд смог смертельно поразить Снежинку.

Потребовались минуты, чтобы регенерировать и ввести в действие Сеть Второго Приближения, ограниченную на сей раз и обеспечивающую более четкую видимость. И тогда Снежинка увидела Пирамиды, которые медленно двигались на Юг, и ту ослепительно сверкающую линию, которая связывала их вместе. Там, где она проходила через безвоздушное пространство, она была почти невидима; она вспыхивала голубым в тех местах, где прорезала изгиб планеты, и затем появлялась вновь. Приборы успели доложить Снежинке о природе этой линии, прежде чем они сгорели. Восьмиугольник был сделан из нескольких фунтов дейтерия. Его разогрели до такой температуры, до которой нельзя разогреть ни жидкость, ни газ, ни твердое вещество. Это была плазма из электронов и нейтронов, и плазме придали форму цилиндрического плазмоида толщиной с карандаш. Сделано это было при помощи магнитных полей, излучаемых Пирамидами. Температура вещества составляла сто миллионов градусов при давлении двадцать два миллиона фунтов на квадратный дюйм. Частицы не могли покинуть цилиндр, но часть их энергии излучалась наружу. Внутри плазмоида шел непрерывно ядерный синтез при температуре сто миллионов градусов, и это высвобождало энергию на уровне Солнца. По мере того, как восьмиугольный пояс вокруг планеты медленно двигался на юг, вся сталь, которая попадалась на его пути, пудлинговалась и текла; вся медь, которая встречалась, испарялась и улетучивалась. Дистанционные глаза Снежинки заморгали в предсмертной агонии. Было ясно, что Пирамиды уничтожают половину своей планеты и хотят сохранить другую половину.

Было ясно, что южное полушарие становится необитаемым для всего, что было понятно Пирамидам: проводов, реле, генераторов, электронных ламп, транзисторов, термисторов, спейсисторов, преобразователей и всего того, что зависело от них. Связь была нарушена, сети перестали функционировать, жизнь, как они ее понимали — а это понятие включало Компоненты и Снежинку, — будет уничтожена.

Жизнь, которой они не понимали, продолжалась.

Роджет Джермин поджаривал дрожжевые лепешки над огнем — спирт, налитый в покореженную жестянку для смазочного масла. Спирта было много, но сейчас его уже никто не пил. Потому что только через три дня узнавали, выпили ли вы этиловый или метиловый спирт. И тогда, если это был метиловый спирт, человек слеп и умирал. Эта путаница между доброкачественным спиртом и его смертоносным родственником унесла десяток беспечных мужчин и женщин. Их племя уменьшилось на пятьдесят процентов. Погибло несколько героев, таких, как Мухандас Дутта, а остальные стали жертвами тех или иных слабостей, люди, которые не смогли прожить пять дней без пищи или воды, люди, которые переели недоброкачественной закваски, а она не слишком отличалась от доброкачественной, люди, которые не смогли вскарабкаться на стены, перепрыгнуть пропасти, не удержались и споткнулись об обнаженную собирательную шину, люди, погибшие от смертельной тоски по своим женам, рису или облакам на закате солнца.

Роджет Джермин был слишком занят, чтобы тосковать, поэтому он выжил, не будучи теоретиком, не особенно напрягая мозг, он гордился тем, что его желудок сыт, что у него есть сильная женщина, что он просыпается и спокойно лежит несколько минут на постели из полиуретана, который он украл, когда ставил прокладки в штамповочном цехе. Он считал себя третьим в Команде после Хендла и Иннисона, и все считали так же.

Большой Вождь Хендл присоединился к нему у огня. Он принес ковш, сделанный из куска нагретого термопластика. Он был полон бесцветной жидкости, а огонек был совсем небольшим. Джермин автоматически, привычным движением опустил в жидкость большой и указательный пальцы, потер их друг о друга, поднес к носу и понюхал, потом попробовал на язык. Это заняло лишь полсекунды, и от таких предосторожностей зависела их жизнь. Подсознание подсказало ему: все в порядке; эта жидкость не погасит огонь и не взорвется. Он кивнул Хендлу, и Хендл осторожно отлил жидкость в жестянку для смазочного масла; голубой язычок пламени стал выше на белом хохолке фитиля, и дрожжевые лепешки зашипели на проволочном вертеле. Теперь, когда они будут готовы, Хендл имеет право на одну из них.

Хендл сказал:

— Вероятно, это последний спирт.

— Почему?

— Я разбил трубу на стыке и наполнил ковш. Стала подъезжать ремонтная машина, и вдруг она стала вертеться.

— Никогда не видел такого.

— И я тоже. Затем она остановилась. Совсем. Мотор заглох, а потом по трубе перестал подаваться спирт.

Планету-близнеца трудно было назвать тихим местом. Обычно где-нибудь поблизости был слышен грохот и гул тяжелых работающих машин. Когда они сели, чтобы съесть лепешки, грохот усилился. Они не подскочили и даже не заговорили, а просто продолжали жевать. За последние месяцы те, кто выжил, научились экономить энергию на всем, для того чтобы выжить. Во всей заквасочной камере, которую они занимали, около трехсот бывших Граждан практически не обратили на это внимания и продолжали есть, спать, собирать закваску из ванн, делать лепешки, разжигать огонь, делать орудия из отходов и сломанных деталей.