Сквозь завесу времени (сборник)

Потом камера вплотную приблизилась к Дронову.

— Пора! — сказал он. — Слышите, друзья, пора! Идите. Не надо больше нас провожать.

— Да, не надо, — согласился Ром. — Пора. Мой сын тебя встретит, когда ты вернешься.

Цепочка космонавтов отделилась от толпы и направилась к "Двине". Провожающие смотрели им вслед. Они стояли и смотрели даже тогда, когда были наглухо задраены люки. Они все знали, все понимали. Не в первый раз.

Хотя провожали так надолго в первый раз. Поверить в это было трудно. Но поверить было надо. Раз уж ты избрал себе такой образ жизни: улетать, возвращаться, ждать и не дожидаться. И стоять на бровке космодрома, провожая друзей. И стоять на мостике корабля, уходя от них на долгие годы.

— Володя! — прозвучало вдруг в динамике. — Володя, погоди-ка!

Брат Дронова поднял голову и вопросительно посмотрел на динамик внутренней связи.

— Я что вспомнил… У меня дома в кабинете бурундук сидит запертый. Привез недавно из Сибири. Очень симпатичный парень… Ты скажи сыну, пусть возьмет. Понял?

— Понял, — тихо сказал Володя. — Все понял…

И снова на экране Дронов. Теперь он беззвучно улыбается сквозь толстые стекла иллюминаторов. Высокий лоб и крутой изгиб бровей. И глаза человека, который видит вас в последний раз…

Кадры запрыгали, замельтешили. Потом откуда-то возникли два столба света, и в их пересечении вспыхнул корпус космического корабля.

— А это — "Двина-2". Завтра уходит на Венеру. Грузовой рейс, — все так же тихо комментировал Дмитрий. Местные корабли ведет околоземной Центр, а те, что уходят к звездам, — Галактическая служба наведения. Вот так она выглядит.

Тонкая серебристая стрела уходила в небо. Казалось, она поднимается прямо из океана, и, лишь приглядевшись, можно было заметить, что основанием ей служит ажурная платформа, опиравшаяся на правильной формы базальтовый остров.

Океан целиком заполнял экран, величину башни не с чем было сравнить: она, как макет без масштаба, не имела размеров. И только когда одинокое облако приблизилось к подножию башни, стало ясно, что высота ее колоссальна…

— Остров насыпан в океане, — сказал Дмитрий. — А башня выстроена из металла, полученного пятьдесят лет назад от переплавки последней военной эскадры… Мне вряд ли стоит добавлять, что все это под силу только объединенным народам, и только в мире социальной справедливости… А теперь мы в Москве. Это — Большой театр. "Садко", последний акт. Будете смотреть?

— Нет, — сказал Ратен. — Не буду.

Некоторое время они сидели молча. Перед внутренним взором Ратена возник человеческий муравейник, облепивший каменные громады Египта, галеры с прикованными к веслам рабами, гибель великой цивилизации инков, алчность Кортесса, последняя ночь Кибальчича, осужденного на смерть. По дороге на эшафот он думал о полетах в космос. Ратен увидел заснеженные дороги Сибири, по которым шли декабристы, баррикады Парижа, тупую, самодовольную рожу Вильгельма и синие лица солдат, задушенных газом в окопах.

Темные века истории Короны затерялись во времени, и Ратен воспринимал их скорее умозрительно, просто как факты, имевшие место. История Земли прошла на его глазах, и последние кадры, оборвавшиеся перед отлетом с Короны кровавой мясорубкой войны, так неожиданно вдруг завершились этой устремленной к небу серебристой стрелой, отлитой из последних военных дредноутов…

Странное чувство овладело им. Чувство причастности к тому, что сделано людьми Земли. Людьми, которые, в общем-то, были всего лишь членами большой космической семьи, такой большой, что она вмещала в себя и различные формы разума, и разные по уровню цивилизации.

Он посмотрел на Дмитрия. Тот по-прежнему сидел возле окна, и заходящие лучи солнца высвечивали его резко очерченный профиль. Только час прошел с тех пор, как Ратен переступил порог этого дома. И совсем немного времени прошло для него с той минуты, когда он впервые встретил землянина. Свирепый, полуголый надсмотрщик Царух, в ужасе бросившийся ниц, когда Ратен, защищая рабов, преградил ему дорогу силовым барьером, и вот этот спокойный в своем могуществе человек — единые звенья бесконечного процесса развития. Но сколько было окровавленных звеньев в этой цепи! Приди он, Ратен, раньше — все могло бы быть по-иному… А он не только не смог прийти вовремя, он и тут опоздал…

И эти чувства — гордость за людей Земли и сожаление, что Корона не смогла помочь им в самые трудные годы, эти чувства в первый момент вытеснили все остальное: растерянность, недоумение, просто тревогу — как он сумел заблудиться во времени? Опять этот пресловутый континиуум? Или, может быть, это остатки того галактического возмущения, которое разорвало временную связь Земли и Короны?

Дмитрий не нарушал молчания. Он, казалось, хотел дать ему время прийти в себя. И Ратен понял это.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Картина, в общем, ясная. Остается только выяснить, какой все-таки сейчас год?

— Две тысячи сто тридцать пятый.

— М-да… Солидно. Скажите, Дмитрий, у вас есть серьезные релятивисты? Боюсь, одному мне в этом не разобраться.

— Релятивисты есть. А вот насчет разобраться — не знаю. Нам пока приходилось сталкиваться только с классическим взаимодействием массы и времени. У вас же, как я понимаю, концы с концами не сходятся?

— Не сходятся, — кивнул Ратен. — Я потерял двести двадцать лет. Просто, знаете, взял и потерял!

— Опоздали? — сочувственно спросил Дмитрий.

— Опоздал…

— Вот и отлично! Представьте себе, прилетели вы на Землю, а вас-бух! — и в клочья. Куда как заманчиво… Или вы недовольны?

— Мне нельзя быть довольным или недовольным. Я ученый.

— Вот оно что… Вы потеряли цель — да? Летели-летели, потом, оказывается, — зачем? Слушайте, бросьте вы эту метафизику. Не будьте утилитаристом!

— Не понял.

— Сейчас объясню…

Объяснить он ничего не успел, потому что раздался тихий щелчок, и тотчас же включился экран Большого Информатория.

— Ух ты! — сказал Дмитрий. — По Большому каналу, это что-то срочное.

Сообщение было действительно срочным. Галактический центр передавал, что "Двина" возвращается. Локаторы обнаружили звездолет на выходе из тоннеля, однако связь с ним установить до сих пор не удалось. Судя по характеру отраженных сигналов, "Двина" идет на крейсерской скорости и будет в окрестностях Земли не позже чем через сутки. Ученые теряются в догадках, чем вызвано неожиданное возвращение экспедиции.

Академик Ларин считает, что навигационные системы корабля не справились с пересчетом пространственно-временных координат. Главный конструктор, напротив, видит причину возвращения "Двины" в том, что методика пересчета, предложенная Лариным, дает слишком большой диапазон вероятностного разбрасывания, что не могло, естественно, не отразиться на точности пространственного интегрирования.

Свою точку зрения высказали медики, историки, психологи, санитарная служба, Энергетический центр, а также директор Дальней космической связи, он же родной брат Дронова.

Сообщив это, центр предложил всем службам обеспечения быть в полной готовности к приему корабля.

— Что-нибудь серьезное? — спросил Ратен, когда Информаторий смолк.

— Как видите, никто толком не знает. Сегодня Ларин и Главный конструктор будут доказывать друг другу, что оба они — гении, но один из них все-таки ошибся… Дела, однако, складываются таким образом, что я должен буду вас покинуть. Служба обеспечения — это относится и ко мне. Может быть, вам уже пора приступить к более широкому контакту? Я вызову гравилет, и вас отвезут…

— Куда? — перебил его Ратен. — В Галактический центр? Или сразу к Председателю Совета? Я снова должен буду сидеть на краешке стула и смиренно говорить, что я не шизофреник, а человек с другой планеты? Не хватит ли для первого дня?

— Резонно…

— Конечно, резонно. Оказав мне гостеприимство, вы тем самым взяли на себя и моральную ответственность за мое благополучное пребывание на Земле.