Дома [= Мир Родины; Родина; На Земле]

— Наверно, золотой корпус, сэр. Извините, что потревожил.

Ян сунул руку с зажигалкой в карман, кивнул — он не мог рисковать, пытаясь сказать что-нибудь, — и пошел к открытой двери лифта. Дверь закрылась — только тогда он расслабился и разжал кулак. Пронесло. Чуть не погорел. Но теперь уже нельзя включать схему, которую он туда вставил. Слишком опасно: если засекут детектором — тогда конец.

Тергуд-Смит сидел за столом, суровый, неулыбчивый, и только кивнул холодно, когда Ян вошел. Не дожидаясь приглашения, Ян уселся в кресло и скрестил ноги как можно беззаботнее.

— В чем дело?

— Мне кажется, ты серьезно влип.

— А мне кажется, я понятия не имею, о чем ты толкуешь.

Тергуд-Смит направил палец, как пистолет, на Яна и мрачно взглянул на приятеля.

— Не пытайся играть со мной, Ян. Произошла еще одна из тех самых случайностей. Вскоре после твоего появления на Двенадцатой станции с одного из космических кораблей пропал человек.

— Вот как? И ты думаешь, что я имею к этому какое-то отношение?

— Я бы об этом вообще не узнал или не придал бы значения, если бы это не был наш человек.

— Из Безопасности? Тогда понимаю, почему он тебя так заботит.

— Понимаешь!.. Не он меня заботит, а ты! — Тергуд-Смит начал медленно загибать пальцы. — Ты имеешь доступ к терминалу, с которого производилось незаконное подключение. Потом ты оказался в Шотландии во время происшествия в лагере. А теперь ты оказываешься там и тогда, где и когда исчезает человек. Мне это не нравится.

— Совпадение. Ты сам сказал.

— Ну нет. Я не верю в совпадения. Ты замешан в преступлениях против Безопасности…

— Послушай, Смитти. Не можешь же ты обвинять вот так, без каких-либо доказательств…

— Доказательства мне не нужны. — В голосе Тергуд-Смита звучал могильный холод. — Если бы ты не был братом моей жены, я бы арестовал тебя тотчас же. Отсюда ты пошел бы под следствие, а потом — если бы остался жив — в лагерь. Пожизненно. Ты попросту исчез бы из этого мира. Имя твое пропало бы из всех списков, твой счет в банке перестал бы существовать, квартира твоя стояла бы пустой.

— И ты мог бы… это сделать?

— Я уже это сделал, — монотонно, но категорично ответил Тергуд-Смит.

Ян был ошеломлен:

— Не верю. Это ужасно. По одному твоему слову… Где же правосудие?

— Ян, ты дурак. Правосудие существует в мире лишь постольку, поскольку его дозволяют сильные мира сего, чтобы легче было управлять. В этом здании никакого правосудия нет. Вообще нет. Ты понимаешь, о чем я тебе говорю?

— Понимаю. Но не могу поверить, что это правда. Ты говоришь, что жизнь — как я ее знаю — не настоящая…

— Не настоящая. Но я не жду, что ты мне поверишь на слово. Слова — это только слова. Потому я организовал для тебя наглядную демонстрацию. Нечто такое, с чем ты спорить не станешь.

Тергуд-Смит нажал кнопку на столе, и дверь открылась. Полисмен в форме ввел человека в серой тюремной робе, остановил его у стола и вышел. Человек так и остался стоять, глядя в пространство неподвижным взглядом. Лицо обвисло вялыми складками, глаза пустые.

— Приговорен к смерти за наркотики, — сказал Тергуд-Смит. — Такая тварь для общества бесполезна.

— Он человек, а не тварь.

— Теперь это тварь. Перед казнью ему стерли кору головного мозга. У него нет ни сознания, ни памяти — ничего. Личности нет, только плоть. Сейчас мы ликвидируем и ее.

Ян ухватился за подлокотники, не в силах вымолвить ни слова, когда его зять вытащил из стола металлическую коробку. С одной стороны из нее выступала изолированная ручка, с другой — два стержня. Тергуд-Смит подошел к заключенному, прижал стержни к его голове и нажал триггер на ручке.

Человек резко дернулся в болезненной конвульсии — и рухнул на пол.

— Тридцать тысяч вольт, — сказал Тергуд-Смит, поворачиваясь к Яну. Голос его был бесцветен. Он подошел к Яну и поднес убийственный электроприбор к его лицу. — С тем же успехом это мог быть и ты. Вот прямо сейчас. Ты все еще не понимаешь, о чем я тебе говорю?

Ян с ужасом, как зачарованный, смотрел на стержни с почерневшими ямочками у концов. Они еще приблизились — он невольно отшатнулся. В этот момент — впервые — ему стало страшно за себя, очень страшно. И за этот мир, в котором он прожил всю жизнь. До сих пор он словно играл в какую-то сложную игру. Другие могли пострадать, но он — нет… Теперь его ошеломило открытие, что правил, по которым он играл, не существует. Это уже не игра. Теперь все по-настоящему. Игры кончились.

— Да, — сказал он хрипло. — Да, мистер Тергуд-Смит, я понял все, что вы сказали. — Он говорил очень тихо, почти шепотом. — Это не беседа, не спор… — Он глянул на тело, распростертое на полу. — Вы хотите мне что-то сказать, не так ли? Я должен буду сделать что-то такое, чего вы от меня хотите?

— Ты совершенно прав.

Тергуд-Смит вернулся на свое место и отложил прибор. Дверь снова отворилась, вошел все тот же полицейский и вытащил тело. Ужасно, за ноги, голова каталась по полу из стороны в сторону. Ян отвел глаза.

Зять снова заговорил:

— Ради Элизабет, и только ради нее, я не буду тебя спрашивать, как глубоко ты увяз в Сопротивлении. Что ты состоишь в нем, я знаю. Советом моим ты пренебрег — теперь будешь выполнять мои приказы. Ты бросишь все немедленно, оборвешь все связи, прекратишь любую деятельность. Навсегда. Если ты снова попадешь под подозрение, если ты снова хоть как-то окажешься замешан в чем-нибудь противозаконном — с этого момента и впредь я пальцем не шевельну, чтобы тебя выгородить. Тебя тотчас же арестуют, доставят сюда, допросят по всем правилам и посадят на всю жизнь. Ясно?

— Ясно.

— Громче, не слышу.

— Ясно! Да, ясно, я все понял.

Но, произнося эти слова, Ян почувствовал, как из страха прорастает бешеная ярость. В этот момент абсолютного унижения он понял, насколько отвратительны люди у власти — и насколько невозможно жить в мире с ними, сделав такое открытие. Умереть он не хотел, но знал, что никогда уже не сможет жить в таком мире, где у власти стоят тергуд-смиты. Он ссутулился и опустил голову. Не потому, что сдался, а чтобы зять не смог увидеть его ярость.

Руки его были в карманах пиджака.

И он нажал кнопку зажигалки.

Сигнал команды ушел с крошечного, но мощного передатчика зажигалки. Команда включила устройство, скрытое в авторучке, торчавшей из кармана сотрудника Безопасности. Весь банк памяти авторучки был передан в память зажигалки за миллионные доли секунды. Ян отпустил кнопку и поднялся.

— Еще что-нибудь — или я могу идти?

— Это только ради тебя, Ян. Я от этого ничего не выигрываю.

— Смитти, прошу тебя. Будь кем угодно — но только не лицемером. — Ян не смог сдержаться, ярость прорвалась наружу. Тергуд-Смит, наверно, ждал этого, потому что только кивнул, не проявив никаких эмоций. И тут Яна осенило:

— А ведь ты меня ненавидишь, верно? И всегда ненавидел.

— Совершенно верно.

— Ну что ж, тем лучше. Это чувство взаимно.

С этими словами Ян вышел, боясь, что и так позволил себе слишком много. На обратном пути никто не пытался его остановить, и, только уже выезжая из гаража, он понял, что это значит.

Он вырвался со своим прибором. У него в кармане запись всех разговоров зятя в высшем руководстве Безопасности за последние несколько недель.

Но ведь это же бомба, которая может его уничтожить. Что делать с ней? Стереть память, закинуть зажигалку в Темзу и забыть, навсегда забыть… Он автоматически свернул в сторону реки. Сделать что-нибудь другое — все равно что самому себе вынести смертный приговор.

Мысли мешались, голова шла кругом — соображал он плохо. Едва не вылетел на перекресток под красный свет — не заметил, — и только бортовой компьютер спас его, вовремя включив тормоза.

Он понимал, что это решающий момент: вот сейчас он определит, какой будет вся его дальнейшая жизнь.

Он заехал на Савой-стрит и остановил машину. В таком состоянии двигаться нельзя. Но и сидеть спокойно он тоже не мог. Вышел, запер машину и зашагал к реке. Потом остановился. Нет, решения еще нет, и это хуже всего. Он все еще не знал, что предпринять. Вернулся, открыл багажник, порылся в ящике с инструментом, нашел пару микронаушников, сунул в карман и снова пошел к реке.