Зов крови

Он и не предполагал, что примерно часа через полтора здесь окажется Редрик — а значит, и его спасение от той болезни, которую сам Ян посчитал гриппом. А заодно — и спасение от монстров, живущих в Запределье и выходящих на охоту исключительно днем.

Но об этом Ян не подозревал.

Он шел мимо старинных, полностью безлюдных кварталов, и зов, мысленный приказ, которому Ян вынужден был подчиниться, становился все четче и сильнее. Нет, оказывается, его целью был совсем не его дом в этом мире. То есть, дом — это хорошо, это остановка в пути, необходимый отдых. А дальше останется всего ничего: дойти до набережной Обводного. И там…

Ян остановился, облокотившись о решетку набережной, и закрыл глаза. Неожиданно он вспомнил свой последний сон.

…Ржавая вода под серым небом. Темные, почти черные сосны. Поляна, на которую падает тень. К одному из деревьев привязан человек в странного вида одежде — на нем какой-то серый балахон со следами вышивки — теперь уже не разобрать, какого цвета она была. Рядом суетятся люди в странных одеяниях, будто сошедшие со страниц средневекового романа о петровской эпохе. Только петровские гвардейцы никогда не носили синих мундиров. И говорили эти солдаты между собой не по-русски, хотя Ян во сне понимал все. Вероятнее всего, то были шведы — те самые, кто когда-то владели крепостью Ниеншанц на Охте.

Судьба человека в балахоне — судя по всему, он был очень стар, — оказалась предрешена. Но, видимо, все же сожжений на кострах тут не творили. Поэтому старший приказал всего лишь милосердно расстрелять старика, который был шаманом у местных дикарей (по крайней мере, таковыми их числили завоеватели).

Сейчас солдаты суетились, стаскивая в одну кучу хлам из землянки шамана: какие-то связки сушеных трав и грибов, черепа и шкуры животных, туда же полетел инструмент, отдаленно напоминающий гусли.

Старик оставался безучастным ко всему. Вымаливать милость от этих людей он не умел и не хотел, а с богами у него были собственные, давние отношения — почти дружеские. И, что бы ни произошло, боги вознаградят того, кто всю жизнь честно служил им, и постараются наказать этих глупых людишек, верящих в силу своего Распятого. Но, верно, слаб их бог, если веру они подкрепляют силой оружия. Оружие им теперь не поможет: в свой час они — все до единого — окажутся на самом последнем ярусе Нижнего Мира.

Мысли старика промелькнули в голове Яна — и тотчас же он увидел и тех, кому поклонялся старый шаман. Разгневанные получеловеческие-полузвериные лица, глядящие на землю, где убивали их служителя — вот что видел шаман в сером небе, и видение это казалось почти реальным.

Но остальные в небо не смотрели. Командир что-то рыкнул — и тотчас один из кнехтов притащил факел, которым поджег сваленный в кучу скарб. Рухлядь, извлеченная из землянки, долго не хотела разгораться, но через пару минут все же вспыхнула.

Священник, оказавшийся рядом, осенил себя крестным знамением, то же самое проделали и прочие истинные христиане.

Командир тихо произнес:

— Попытаетесь ли еще раз, отец Иоганн?

Священник кивнул, правда, с большим сомнением:

— Да. Но это почти бесполезно: он упорствует в своих заблуждениях. И все же следует надеяться на его благоразумие.

— Какое уж тут благоразумие! — проворчал командир, когда священник нерешительно подошел к старику.

— Готов ли ты покаяться и принять веру в господа нашего, Иисуса Христа?..

Видно было, что вопрос он задает уже не в первый раз. И не в первый раз получает в ответ — молчание.

Старик был сейчас уже далеко — и от священника, и от солдат. Слишком далеко, чтобы вообще обратить на них внимание.

Один из солдат — чернявый и слегка узкоглазый невысокий парень — начал довольно бегло переводить. Но и слова толмача старик проигнорировал.

— Приступайте! Живей! — прикрикнул командир на своих.

Его подчиненные немедленно повиновались, выстроившись напротив привязанного к дереву шамана с заряженными мушкетами.

И тут старик заговорил. Ян вдруг с ужасом понял, что это — голос не самого шамана, а тех, в кого он верил до самой своей смерти. И звучали слова вполне понятно не только для него, но и для всех, кто находился здесь:

— Помните, что ни один из вас не проживет долее двадцати лун. Пятеро утонут в болотах, четверо умрут от ран, трое — от мора и болезней, двое — в огне пожара, ты же, — старик пронзил взглядом командира, который что-то сдавленно просипел, — будешь подыхать от голода, медленно, как паршивая собака. И ни один из вас после смерти не будет знать покоя, как не будет покоя никому, кто поселится здесь, пока не исполнится предначертанное, и не появится…

Прогремели нестройные выстрелы, старик обмяк, повиснув на своих путах…

— Надо было рот ему заткнуть! — проговорил кто-то. Побледневший командир даже не пошевелился.

…Ян медленно приходил в себя, сон, который, вроде бы, должен был сгинуть и исчезнуть без следа, явился ему в воспоминании — причем совершенно реальный.

«Что же старик сказал, что?» — пытался вспомнить Ян. Он вдруг почувствовал: этот сон — и есть ключ для того, чтобы понять, зачем он оказался в этом нереальном мире, и куда именно он должен держать путь. Не к дому, нет — чуть дальше, туда, где пролегает сейчас Обводный канал. Именно там и было это проклятое место. Но — что же еще должен был сказать старец, как должно исполниться предначертанное? И как это предсказание связано с ним?

Ян чувствовал, что пророчество старца приснилось ему не зря — за этим стоит нечто, что он обязан совершить в этом мире.

Может быть, он просто-напросто сходит с ума? Вот и голова болит так, что в пору взвыть. И все же, надо идти, как бы трудно ни было — сейчас, по крайней мере, перед Яном вдруг появилась некая конечная цель. Пусть пока что совершенно неясная.

Каждый шаг давался с трудом, но он шел и шел в том направлении, где должна была находиться Никольская церковь, а от нее до его дома и дальше, до Обводного, будет рукой подать. Ну, не совсем так, конечно — но теперь каждый шаг приближал его к цели.

Никакой Никольской церкви Ян не увидел. На месте, где она стояла, в небо бил огромный столб ослепительного синего цвета — такого чистого и прозрачного, что юноше захотелось отвести глаза — слишком ярким было это зрелище. Чем-то оно напоминало свечение, которое он уже видел — вначале на месте «Макдональдса» около Пушкинской, а затем — на Васильевском, когда он бежал, спасаясь от монстра из метро. Но там оно было тусклым, слабым и едва заметным.

Ян некоторое время стоял, раздумывая, что бы это могло означать.

Стоп, да ведь там, где сейчас построили «Макдональдс», до революции размещалась часовня! Об этом в свое время даже писала одна бойкая газета, которую раздавали в метро. А на месте второго источника свечения в том, прежнем Петербурге стоял лютеранский храм, так полностью и не отремонтированный.

Теперь все становилось на свои места. Свечение, устремленное к небу — это энергия тысяч и тысяч людей, обращенная ввысь. А там, где оно потускнело и ослабло, церкви в реальном мире были разрушены или закрыты. А может быть, правы те, кто считает, что в прежние времена храмы возводились не просто так, а именно там, где сильнее всего энергия Земли — знали люди в прежние времена секреты, которые напрочь позабыты в нынешнее цивилизованное время.

И вновь Яна коснулось ощущение безопасности и спокойствия. Ему захотелось дойти до источника свечения — и остаться где-нибудь неподалеку. Больше того: он понял, что и его болезнь если и не пройдет полностью, то, хотя бы, станет не столь тяжелой.

Вот только теперь он не мог, не должен был позволить себе такой роскоши — не выполнить того, к чему шел. Страшная загадка, которую он увидел во сне, не давала покоя. И не даст, пока он не найдет ответ — каким образом его страшный сон связан с ним? А в том, что такая связь была, Ян теперь не сомневался.

Впрочем, Никольской церковью, точнее, ее отражением в Запределье, Ян любовался недолго. Через несколько десятков шагов его поджидал такой сюрприз, что юноша на некоторое время забыл даже про головную боль и про свой сон.