Застывший Бог (СИ)

- Жрец Добромир?

- Перун – основа всему. – Сурово сдвинул брови жрец. – Всему во что мы верим. Наши ритуалы освещены веками. Традиция – это фундамент на котором стоит все здание. Разрушь фундамент, и здание рухнет как карточный домик. А разрушить легко. Сперва усомнился, -умна ли традиция – трещина. Потом посмеялся – смешна и нелепа традиция – еще трещина. Традиции нужно чтить и беречь. Но еще одна вещь рушит традицию не хуже сомнения и глума – формализм. Когда традиция становится пустой скорлупой, а что внутри – сгнило. Если внутри пустота – традиция уже не поможет. Мы несем свою традицию и образ жизни через века. За необъятное количество лет кровь наша данная нам от бога, – разжижела, разбавилась. Те из нас кто обращается к Перуну никогда не слышат четкого ответа, – видения их туманны, слова путаны, смыслы двойственны. Для некоторых из нас обращение к богу кончается безумием. А мальчишка... – говорил чисто, складно, да все по ситуации. Наша традиция гласит, что между первой и второй тропой отрок умирает. От того пройдет ли он испытание зависит – умрет он здесь навсегда, или воскреснет к новой, более взрослой жизни на второй тропе. Поэтому ни отложить ни повременить с решением вопроса о мальчишке мы не можем... В этой ночи все началось, в ней все и определяется. Я, хоть и с сомнением, но голосую за вторую тропу. А потом прошу отдать мальчишку мне. И уж я со своими людьми выясню, что в нем сокрыто, и от Бога ли были его речи.

- Итак, двое за алтарь. Трое за вторую тропу. – Подвел итог Держислав.

Он задумался, задумался глубоко, и через некоторое время сказал.

- Вот вам мое слово. Мы проведем парня на вторую тропу.

- Но!... – Вскинулся Прастен.

- Проведем, – посмотрел на него Держислав. Если он действительно под рукой Бога, – время покажет. А если мы ошиблись, и он не настоящий варяг, – испытания на третью тропу исправят нашу ошибку. – Я все сказал.

Держислав повернулся к деду.

- Мы проведем его, но будет ли он сам этому рад, когда вернётся к остальным?

Дед в ответ молча развел руками.

- Чтож, – тогда проведите его. И дайте ему наше имя.

Все они смотрели на меня. Почему так мокро рукам? Тяпка описался. Ему можно, он щенок. А я... вроде сухой. Только еще щиплет глаза от недавних слез. Я прошел. Но прошел не пройдя. Может быть поэтому у меня не было радости. А может быть потому что слишком меня вымотали прошедшие минуты.

Снова была дорога в лесу освещенная путеводными огнями факелов. И хоть путь был другой, я снова попал в тот самый зал, откуда начал свой сегодняшний путь, только попал в него не с левой двери а с правой. Должно быть уходя в лес мы сделали круг... Это был тот же зал, и не тот. От мертвенного полусвета притушенных ламп не осталось и следа, – теперь они ярко горели, и зал был светел, – будто бы пройдя испытание мы все и правда возродились. Мы все – потому что когда я вошел в зал, там уже были все мальчишки, что ушли в ночь до меня. Только вот они уже были не совсем мальчишки. Ночь наложила на них свой отпечаток, переродила их. У некоторых были тени под глазами, и красные припухшие веки и носы, – следы слез. Но лица их стали жестче, а в глазах была гордость. Они свое прошли. И пройденное испытание сплотило их, они стояли, обнимая друг-друга, поддерживая. А рядом стояли их воспитатели, которые смотрели на них почти как на равных. Кого-то еще тихонько утешали, шептали что-то, но большей части не нужно было слов. Они гордились.

И тут в зал вошел я. Со щенком на руках.

Все стихло.

Они просто смотрели на меня. Все.

Молча.

Мне не было пути к ним. Это я почувствовал сразу. И никогда не будет. Никогда. Я вошел в зал, и сделав пару шагов в бок, прижался к стене. Мне нужна была поддержка, – хотя бы стены. Тямка все еще был у меня на руках, и долгота вечера сделала его тяжелым. Я прошел не пройдя... Взгляды давили на меня, почти ощутимо, физически. И я не опускал глаз, потому что опустить глаза значило признать себя в чем-то виновным, и слабым. А я уже проявил всю слабость какую мог. Я переводил взгляд от одного к другому, встречаясь глаза в глаза. Я видел в этих глазах вопрос, видел презрение, видел гнев. Их было много а я один. И я подумал что будет, если они вдруг все кинутся на меня. Но они не двигались с места, и взгляды били сильнее кулака. Вот я встретился взглядом с Карей, – вспомнил как мы поддержали дург-друга взглядами там, перед поляной. Была между нами искра симпатии. Возможно мы могли бы стать друзьями. Уже не станем... Объяснять было некому и нечего. Я мог только смотреть. Это было тяжело. Наверно в тот момент я тоже стал чуть-чуть взрослым, -другим путем, – не таким как они.

На сцене раздались шаги, и головы повернулись туда, сбросив с меня гнет взглядов. Шестеро – варяжий совет, и еще несколько с ними. Вышли, построились. Вышел вперед жрец Добромир. Обвел взглядом, огладил усы, сказал:

- Молодые воины. Сегодня вы не словом, но делом доказали свою преданность нашей вере, нашей крови, нашей правде. С сегодняшнего дня у любого из нас, и у вас самих, нет никаких сомнений на ваш счет. Вы все – с сегодняшнего дня – наши братья. Так же как вы пожертвовали сегодня собой для всех нас, – все мы готовы жертвовать собой за каждого в вашем строю. Неважно какой путь вы изберете на третьей тропе, – вы теперь члены нашего братства. Пусть вы пока еще не получили всех прав взрослых воинов, – я верю, в свой срок вы их получите. Потому что дух ваш силен, потому что вера ваша крепка. – Жрец ударил своим копьем-посохом в пол.

- Перун!

- Пе-е-е-р-у-н! – Бешено завопили в ответ в зале. – Перуну Слава! Слава!

Жрец снова ударил копьем об пол, поднял руку призвав к тишине.

- Еще одно, – сказал он. – Сегодня у одного из вас не хватило духу доказать свою преданность братству делом. – Он поднял руку и показал на меня, – и меня опять пригвоздило к месту взглядами. Один из вас не смог сделать того, что сделали вы. И все же... Мы провели его со первой на вторую тропу.

Толпа мальчишек недоуменно загомонила, послышались вскрики.

- Молчание! – Снова ударил древком в пол старик-жрец, и стоящие перед ним утихли. – Обстоятельства этого дела темны. Там, на поляне с этим парнем произошло нечто, не вполне подвластное пока нашему уму. Я говорю странно для вас, но объяснения будут сейчас лишними. Ваши воспитатели были там, и они потом расскажут, чему стали свидетелями. Вы не усомнитесь в их словах... Итак, мы – высшеее варяжье главенство шести, провели этого мальчишку на вторую тропу, – потому что... есть воля выше главенства, с которой мы не решились спорить. И эта воля проявила себя странным и таинственным образом. Отныне, по варяжьй правде-закону, – этот мальчишка тоже наш брат, со всеми вытекающими последствиями. Формально он имеет все те же права, что и вы. Однако... Он не принес ту жертву, которую все мы принесли Перуну и нашему Братству. Мы все будем помнить об этом.

Мальчишки снова смотрели на меня. И было видно, – да, – они будут помнить. Есть закон, и есть отношение. Для них я был... вором, который взял то что ему не принадлежит.

Я вдруг нашел деда, – он стоял в углу зала, – видимо я не заметил его из-за пелены тяжелых взглядов других. Он стоял и смотрел на меня спокойно, а потом чуть заметно кивнул мне.

Это была рука друга, протянутая мне и оттого стало чуть легче.

Тямка тихонько тявкнул.

Шелестят шины. Летит нам в свете фар навстречу разметка разбитой старой дороги, и остается позади. Занимается рассвет, золотя верхушки деревьев. Я на заднем сиденье. Оттуда я вижу вижу только затылок деда, да перехватываю иногда его внимательный взгляд в зеркале. Мы едем молча.

- Дед... – наконец нарушая я тягостное молчание – я все испортил.

Он некоторое время молчит.

- Знаешь, есть такие поступки, о которых трудно сразу сказать – хороши они или плохи. Это выясняется потом, с течением времени, в зависимости от результата к которым они приведут. В молодости я бы сказал тебе – да, ты оказался слаб. А сейчас...