Миг бытия так краток

— Если у вас есть лучший, давайте выслушаем его, — предложил я в ответ.

— Прежде всего, — начал он, — мы не можем по-настоящему полагаться на мистера Гравера. Пока вы еще были без сознания, он сильно мучился от боли и очень ослаб. Джордж считает, что во время или сразу же после нашего боя с куретами он перенес сердечный приступ. Если с ним, не дай Бог, что-нибудь случится, мы заблудимся. Чтобы вывести нас отсюда, нам понадобитесь лично вы, если мы сумеем вырваться. Мы не можем рассчитывать на мистера Гравера.

— Во-первых, — продолжил он, — вы не единственный, кто способен сразиться с сей экзотической угрозой. За изничтожение Мертвеца возьмется Хасан.

— Я не могу просить его об этом, — заупрямился я. — Даже если он и победит, его на время поединка отделят от нас, и они весьма быстро доберутся до него, когда мы устроим заварушку. А это, скорей всего, будет стоить ему жизни. Вы наняли его убивать, а не умирать за вас.

— Я сражусь с ним, Караги, — вмешался Хасан.

— Ты не обязан.

— Я так желаю.

— Как ты теперь себя чувствуешь, Фил? — спросил я.

— Лучше, намного лучше. По-моему, это было просто расстройство желудка. Не беспокойся.

— Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы суметь дотянуть до Макриницы верхом на лошади?

— Раз плюнуть. Ехать — не идти. Я же практически родился в седле. Ты ведь помнишь?

— «Помнишь»? — переспросил Дос Сантос. — Что вы хотите этим сказать, мистер Гравер? Как может Конрад пом…

— Помнить его знаменитые «Баллады в седле», — вмешалась непринужденно Рыжий Парик. — К чему ты клонишь, Конрад?

— Главный здесь, прошу прощения, я, — пришлось мне им напомнить. — Поскольку приказываю, опять-таки, я, то я решил, что драться с вампиром — моя почетная обязанность.

— Думается, в подобной ситуации, когда речь идет о жизни и смерти, нам следует принимать такие решения несколько более демократично, — ответила Диана. — Вы родились в этой стране, и как ни хороша память Фила, но вы сумеете вывести нас отсюда лучше всех. Вы не приказываете Хасану умереть и не бросаете его на произвол судьбы. Он вызывается на это добровольно.

— Я убью Мертвеца, — пообещал Хасан. — И последую за вами. Мне известно немало способов прятаться от врагов. Я пойду по вашему следу.

— Это моя задача, — возразил я.

— Тогда, раз мы не можем договориться, предоставим выбор судьбе, — предложил Хасан. — Бросим монету.

— Отлично. Они забрали у нас вместе с оружием и деньги?

— У меня есть немножко мелочи, — сообщила Эллен.

— Подбрось монету повыше.

Она подбросила.

— Орел, — сказал я, когда монета упала на пол.

— Решка, — ответила она.

— Не трогай ее!

Выпала решка, спору нет. И на другой стороне, к тому же, был орел.

— Ладно, Хасан, везучий ты парень, — сдался я. — Ты только что выиграл набор «сделай сам» для героя, чудовище прилагается. Желаю удачи.

Он пожал плечами.

— Так было суждено.

А затем он уселся, прислонившись спиной к стене, извлек из подошвы левой сандалии крошечный нож и принялся подрезать себе ногти. Он всегда был весьма хорошо ухоженным убийцей. Полагаю, его опрятность сродни чем-то черной магии, или что-то вроде этого.

Когда солнце постепенно удалилось на запад, к нам снова заявился Морби, захватив с собой ограниченный контингент куретов-меченосцев.

— Время пришло, — заявил он. — Вы выбрали своего паладина?

— С ним сразится Хасан, — уведомил я.

— Отлично. Тогда пройдемте. Пожалуйста, не пытайтесь сделать какую-нибудь глупость. Мне бы очень не хотелось доставить на празднества подпорченный товар.

И вот, окруженные кольцом клинков, мы покинули барак и двинулись по улице в деревню. Путь проходил мимо загона. В нем, понурив головы, стояло восемь лошадей. Бока их сплошь покрывали болячки, и выглядели они крайне истощенными. Когда мы прошли мимо, все украдкой взглянули на них.

Деревней именовалось скопище примерно из тридцати убогих лачуг, таких же, как и та, куда заточили нас. Шли мы но грунтовой дороге, густо усеянной рытвинами и мусором. Все это местечко воняло потом, мочой, гнилыми фруктами и дымом.

Мы прошли метров восемьдесят и свернули налево. Тут улица заканчивалась, и дальше шла тропа — вниз по склону, выходя на большой расчищенный участок, обнесенный оградой. Толстая лысая женщина с огромными грудями и лицом, представлявшим собой что-то вроде лунного пейзажа из раковых образований, поддерживала небольшой, но тем не менее страшно зловещий огонь на дне огромной ямы для зажаривания туш. Когда мы проходили мимо нее, она улыбнулась и плотоядно причмокнула губами. Вокруг нее на земле были разложены большие заостренные колья…

Подальше впереди находилась ровная и плотно утрамбованная земляная проплешина. В одном конце поля стояло огромное, оплетенное ползучими растениями тропическое дерево, приспособившееся к нашему климату, а по краям поля были установлены ряды восьмифутовых факелов, на которых уже, словно вымпелы, трепетали длинные языки пламени. На другом конце находилась самая тщательно сработанная лачуга во всей деревне: примерно пять метров в высоту и десять в поперечнике с фасада, окрашенная в ярко-красный цвет и сплошь испещренная пенсильванскими чародейскими знаками. Вся средняя часть передней стены представляла собой высокую раздвижную дверь. А перед ней стояли на страже два вооруженных курета.

Солнце сделалось крошечным кусочком апельсинной кожуры на западе. Морби провел нас торжественным строем через все поле к дереву.

Вдоль всего поля и по другую сторону факелов сидели на земле от восьмидесяти до ста зрителей.

Морби показал на красную хибару:

— Как вам нравится мой дом? — спросил он.

— Замечательный, — сказал я.

— У меня есть постоялец, но он днем спит. Вы скоро встретитесь с ним.

Мы достигли подножия высокого дерева; Морби оставил нас там в окружении караула. Выйдя в центр поляны, он обратился к куретам с речью по-гречески.

Мы договорились подождать с попыткой вырваться, пока бой не приблизится к развязке, какой бы та ни была, а возбужденные куреты полностью не сосредоточатся на финале. Женщин мы оттеснили в середину нашей группы, и я сумел пристроиться с левой стороны, рядом с меченосцем-правшой, которого собирался прикончить, когда придет время. Очень жаль, что мы находились в дальнем конце поляны: чтобы добраться до лошадей, нам придется пробиваться мимо их кулинарной ямы.

— ….а потом, сегодня ночью, — вещал между тем Морби, — восстанет Мертвец и сразит сего могучего воина, Хасана, ломая ему кости и швыряя его по всему этому месту пиршества. И, наконец, он убьет этого великого врага, и выпьет кровь у него из горла, и съест его печень, сырую и еще дымящуюся в ночном воздухе. Такие деяния совершит он этой ночью. Могучая сила у него.

— Могучая, о могучая! — закричала толпа, и кто-то принялся колотить в барабан.

— А теперь мы призываем его воскреснуть…

Толпа в экстазе подхватила:

— Воскреснуть!

— Воскресни…

— Воскресни!

— Ура!

— Ура!!

— Острые белые зубы…

— Острые белые зубы!

— Белая-пребелая кожа…

— Белая-пребелая кожа!

— Руки, что терзают…

— Руки, что терзают!

— Рот, что пьет…

— Рот, что пьет!

— Живую кровь!

— Живую кровь!!

— Великое наше племя!

— Великое наше племя!!

— Велик наш Мертвец!

— Велик наш Мертвец!!

— Велик наш Мертвец!!!

— ВЕЛИК НАШ МЕРТВЕЦ!!!

Это последнее заявление они проревели уж совсем безумно. Человеческие, получеловеческие и вовсе нечеловеческие глотки исторгли из себя эту короткую литанию, словно приливную волну. Наши караульные тоже вопили, выпучив глаза. Миштиго зажимал свои чувствительные уши, и лицо его выражало мучительную боль. У меня у самого звенело в голове. Дос Сантос перекрестился, и один из караульных недовольно замотал головой, глядя на него, и многозначительно поднял меч. Дон пожал плечами и снова повернулся лицом к полю.