Счастливого пути&#33;<br />Сборник рассказов из журнала «Техника — молодежи»

«Марс-I» был недавно создан строителями космических кораблей под руководством Никитина. Он обеспечивал безопасность при взлете с Земли и при посадке на Луну, Марс или другую планету. Цель первого полета ракетоплана типа «Марс-I» с человеком была двойная: проверить состояние искусственных спутников Земли, запущенных значительно раньше, а потом достигнуть Венеры. Ракеты без команды, посланные с различных ракетодромов, взлетев со скоростью от 8 до 11 километров в секунду, автоматически изменили направление своего полета и начали бесконечный путь вокруг Земли на расстоянии от нескольких сотен до 35 тысяч километров. С помощью радиосигналов управления с Земли некоторые из них были связаны в надежные, прочнейшие острова.

— Отец уже не молодой человек. Но он поведет в космос свой корабль! В день старта упадет парусина с грандиозного бериллиевого памятника, отлитого в честь этого полета. А вы… Эх, вы!.. Видимо, я никогда не обращу вас в свою веру. «Рожденный ползать…».

— Нет, нет, — перебил Волков. — еще две-три такие лекции, и я сам попрошусь в полет… Но только с вами.

Несмотря на шутливый тон Ольги, Волков чувствовал, что она чем-то встревожена. Особенно ясно сказывалось это, когда девушка украдкой следила за своим отцом. То же самое Волков заметил и в поведении Нины Георгиевны.

Самого профессора Волков раньше знал совсем другим. Ему, еще очень молодому, было непонятно, что человек может измениться так быстро. Никитин выглядел усталым, постоянно обеспокоенным…

В конце дня, прошедшего для Волкова как одно прекрасное мгновение, к нему в комнату вошел Никитин.

— Итак, — сказал профессор, — все решено. Я сразу понял это по вашему лицу, по глазам… Вы привезли заключение?

Волков молча наклонил голову и протянул профессору запечатанный пакет. Никитин, не вскрывая его, сунул в карман.

— Я рад, что все это поручено вам, моему лучшему ученику и соратнику. Что именно решит комиссия, я, собственно, знал и сам. Но мне казалось: а вдруг природа сыграет со мною какую-то дружескую шутку? Вдруг ко мне вернулось здоровье молодости. В этом странном состоянии несколько дней назад я решил проверить себя, так сказать, на практике. Я думал вернуться настолько быстро, что отсутствие мое не вызовет беспокойства дома…

С некоторой нерешительностью Никитин продолжал, часто делая долгие паузы:

— Маленький корабль был совершенно готов к полету вокруг Земли. Вы незнакомы с ним. Это новинка, созданная Крыловым. Я еще и еще раз внимательно осмотрел все, проверил управление. Все в полном порядке. Тогда я лег в футляр, уменьшающий перегрузку тела при взлете. Взглянул на большую черную стрелку, стоявшую на нуле шкалы, и нажал кнопку. Над головой вспыхнула красная сигнальная лампочка. Такая же загорелась и у смотрового окна.

Раз… Два… Три… Четыре…

Досчитав до десяти, я закричал во весь голос и продолжал кричать, ощутив первый мощный толчок ракеты. Не знаю, известно ли вам, что много лет назад летчики пикирующих бомбардировщиков открыли, что крик или пение помогают переносить перегрузку организма при выходе из пике. Лежачее положение и постепенный набор скорости уменьшали мучительность перегрузки от ускорения, но все же я чувствовал, как отливает кровь от мозга. Я стал хуже видеть, указатели курса полета представлялись мне просто белыми пятнами. Началось головокружение, простое головокружение, от которого в данных условиях очень трудно застраховать человека моего возраста. За щекою у меня лежала пилюля в тонкой нерастворимой оболочке. Я все время думал, что на короткий миг лекарство, содержавшееся в ней, даст мне почти сказочную силу. Я потрогал пилюлю кончиком языка. Головокружение не проходило. А что, если неправильно работает автомат, поврежденный при взлете? Что, если закапризничал один ив двигателей? Дефект должен быть устранен немедленно. Я разгрыз оболочку пилюли. Язык и левая щека онемели. Сейчас же, словно из тумана, выплыли стрелки приборов, исчез шум в голове. И только бегло глянув на приборы, я понял, что ракета летит, сбившись с курса, куда-то в космическое пространство.

«С одним мотором что-то случилось. Надо встать», — подумал я. Нажал кнопку управления своим футляром и попробовал встать. Как будто началась борьба с невидимым осьминогом. Я оказался слишком слаб! Слаб, несмотря на прием всей дозы сильного лекарства! Тяжелые щупальца давили плечи, стискивали шею, не давая дышать. С огромным трудом я схватил ближайший рычаг управления: в порядке! Другой, третий… Четвертый не двигался. Я тянул его вверх, вниз, наваливался всем телом. Бесполезно!

А ракета неслась и неслась, и возвращение на Землю делалось все более невозможным. Надо выключить двигатели. Если горючего не останется, все будет кончено: ракета навеки повиснет в безвоздушном пространстве. Но, сделав несколько лишних сотен километров, космический корабль все же подчинился моей руке.

Никитин подошел к большому книжному шкафу и вынул растрепанный том давным-давно забытого журнала за 1913 год. Он быстро нашел нужную страницу и протянул книгу Волкову. Под общим заголовком были собраны портреты авиаторов. В фантастических шлемах, в кепках, в шляпах, семьдесят семь молодых, полных сил людей разных национальностей казались друзьями, сфотографировавшимися вместе на память.

— Вот мой далекий предок, авиатор Никитин, «Вуазен» которого развалился в воздухе в воскресный день над праздной толпой… У всех этих пилотов были отвага, кое-какие необходимые навыки. Но техника стояла тогда очень низко.

Авиаторы, пилотировавшие тогдашние «летающие этажерки», постоянно рисковали своей жизнью.

Игорь Никитин, портрет которого вы здесь видите, не знал, что в такой ветер, в какой он поднял свой «Вуазен» над площадью, машина должна была рухнуть неизбежно. Теперь мы твердо знаем и все возможности своих машин, и каверзы любой погоды, и соответствие своего внутреннего состояния с поставленной задачей. И именно поэтому я не могу и не хочу повторить того, что сделал Игорь Никитин много лет назад.

Волков долго молчал, не решаясь нарушить ход мыслей своего учителя. Потом он сказал голосом, в котором чувствовались и восторг, и преклонение, и еще что-то, чего не мог бы определить ни профессор, им сам Волков.

— Вы изумительный конструктор, Игорь Николаевич, и летали вы так много. Не мне говорить вам, что полет на космическом корабле — сейчас еще трудное испытание для организма… То, что вы мне сказали, только подтверждает это. Но «Марс-I», ваше лучшее детище, вылетит в срок. Не печальтесь, что вас там не будет! Вы создадите еще более прекрасные межпланетные корабли… такие, на которых смогут летать все, кто угодно, — дети, пожилые люди… Но сейчас…

Волков оборвал фразу, стиснул руку учителя и стремительно вышел из комнаты.

Никитин устало взглянул на раскрытый журнал со старым снимком. Юная французская летчица с пышной прической и огромными глазами как будто прислушивалась к тому, что, улыбаясь, говорил ей сосед, летчик Игорь Сергеевич Никитин.

После отъезда Волкова профессор сказал жене, что не полетит на «Марсе-I», так как чувствует себя недостаточно хорошо. Нина Георгиевна, отлично понимавшая состояние Игоря Николаевича, молча сидела рядом с ним у огромного, во всю стену окна, выходившего на море. Луна медленно поднималась над черной громадой мыса, походившего сейчас на чудовище, припавшее к воде круглой гигантской головой с настороженно поднятым ухом.

В этот миг язык пламени вырвался на мысу и взмыл вверх.

— Что это? — воскликнула Нина Георгиевна, вскочив и всем телом припав к стеклу балконного окна.

— Что это? Катастрофа? Ведь это там, на площадке твоего корабля!..

— Нет. Это не катастрофа, а победа. Очень большая победа. «Марс-I» вылетел точно в назначенный час. Ведет его в пространство наш недавний гость, Волков. Он прислан был институтом, чтобы, как мой ученик и друг, поговорить со мною, сказать, что специальная комиссия, исследовавшая мое здоровье, рекомендует мне… остаться на Земле. Он передал мне письмо комиссии, которое я вскрыл после его ухода. Там было сказано, что полетит Волков, если я не имею ничего против этой кандидатуры… Что ж, лучшего человека для такого трудного дела нельзя было выбрать. Я позвонил об этом в институт.