Стервятник

Возвращение к реальности оказалось разочаровывающим и противоестественным, как обратное превращение чудесного цветка в сморщенное семя, тонущее в грязи. Багровый туман истек в отверстия, забранные бронзовыми решетками; в привычном, сжавшемся до размеров комнаты пространстве проступили из полумрака силуэты человеческих фигур. На телах людей стали заметны прежние изъяны, как и на теле самого Люгера.

Лейтенант ордена быстро оделся и приказал Стервятнику сделать то же самое. В его глазах не осталось и тени пережитого экстаза. Впрочем, Люгер и сам забыл о ритуале удивительно быстро, словно человеческая память не являлась достаточно подходящим вместилищем для подобных вещей.

Пока он одевался, старик-альбинос пристально смотрел на него. В его взгляде была странная смесь отвращения, пренебрежения и удивления, как будто Слот представлял собой нечто, совершенно неуместное здесь, и, в то же время, назойливое. Это было уже слишком. Маска всеведения всегда чрезвычайно раздражала Люгера. Он дерзко подмигнул старцу на прощание и покинул ритуальную комнату вслед за лейтенантом.

Тот провел его через множество помещений, пустых и заставленных роскошной мебелью, по лабиринту лестниц и переходов, сквозь темные комнаты, в которых тлел холодный белый огонь, и туннели из жидкого стекла. В конце концов, они оказались, насколько мог судить Люгер, в самой верхней части башни.

Огромный полутемный зал, ориентированный по четырем сторонам света, был их целью. На север, запад, юг и восток выходили арки из белого эворийского мрамора, а за ними обнаруживались коридоры со сводчатыми потолками. Коридоры заканчивались гигантскими зеркалами в два человеческих роста, в каждом из которых отражалось противоположное зеркало и, соответственно, бесконечная последовательность самоповторений. Таким образом, каждое зеркало уводило в иллюзорный туннель, продолжавшийся внутри непоколебимых стен башни.

Странность, присущая этим зеркалам, заинтересовала Люгера больше, чем какие-либо другие чудеса башни. Иногда зеркальные поверхности казались мутными или подернутыми рябью, словно обдуваемые ветром озера, иногда изображения в зеркалах вообще не соответствовали тому, что находилось перед ними, а порой они становились чистыми и прозрачными, как горный хрусталь, и тогда не отражали вообще ничего, кроме нежнейшей голубизны. Но большую часть времени они выглядели все же, как обыкновенные зеркала, и в каждом из них можно было видеть уходящую в бесконечность анфиладу полутемных залов.

- Я привел человека, о котором докладывал Вашей Святости, - сказал лейтенант, остановившись у края белого круга, очертившего центральную часть зала. Акустика здесь была прекрасной. Голос офицера прозвучал громко, отчетливо и канул в тишину без малейшего эха... Люгер вглядывался в полутьму, господствовавшую в глубине помещения, чтобы увидеть того, к кому были обращены эти слова, но увидел только нечто вроде ложа из драгоценного сандалового дерева, стоявшего на возвышении из полированного камня.

- Подойди ко мне, Люгер, - раздался голос, хорошо знакомый Стервятнику, и в то же время неуловимо изменившийся. Слот вступил в белый круг и ощутил внезапную тяжесть, навалившуюся на его плечи. Он приостановился в недоумении, но лейтенант сделал нетерпеливый жест рукой и Люгер двинулся к центру круга. По мере приближения к каменному возвышению сопротивление невидимой среды возрастало, словно человек двигался в вязком киселе. Когда он увидел Алфиоса, сопротивление стало таким, что Слот, несмотря на любые усилия, уже не смог бы преодолеть разделявшее их расстояние в несколько шагов.

Но Люгер и так остановился, как вкопанный. Его поразила перемена, произошедшая с Алфиосом. Вместо цветущего, полного сил мужчины, каким он помнил старого друга отца, на мрачном предсмертном ложе возлежал глубокий старик в генеральской мантии, искрящейся серебристо-черным мехом. И хотя на изможденном лице генерала еще можно было увидеть следы укрощенных страстей, фигура сохраняла стройность, а лицо - гордое и чуть надменное выражение, которое когда-то бесило женщин и неудачливых конкурентов, черви необратимого гибельного разложения уже разъедали это тело и эту, когда-то мятежную душу. Холеное лицо превратилось в подобие восковой маски, пожелтевшая кожа туго обтягивала череп, глубоко ввалившиеся глаза, черные, как норы в земле, были окружены лиловыми тенями. В глазах Алфиоса Люгер прочел не что иное, как тщательно подавляемый страх. Это было необъяснимо, чудовищно, но Стервятник не мог ошибаться. Однако хуже всего был запах тления, исходивший от лежавшего перед ним человека. Ни с чем подобным Слоту еще не приходилось встречаться.

- Да, мой мальчик, - Алфиос сделал слабую попытку улыбнуться и Люгер увидел руины его зубов. - Такова плата за превращения. Пожалуй, не следовало бы оскорблять молодость подобным зрелищем, поэтому закончим поскорее. Зачем ты хотел видеть меня?

Стервятник обернулся и посмотрел на лейтенанта, все еще стоявшего за пределами белого круга.

- Ступай, Ралк, - приказал тому Алфиос, правильно истолковав взгляд Люгера.

- Вы уверены, что я могу оставить вас вдвоем, Ваша Святость? спросил издали офицер, хотя его глаза по-прежнему неотрывно следили за каждым движением гостя, словно глаза сторожевого пса. Теперь в них зажглось недоброе пламя...

- Я ценю твою преданность, Ралк, - устало проговорил Алфиос. - Я знаю этого человека и ты узнал о нем все, что хотел, не так ли?

- Да, генерал.

- Тогда оставь нас, - бросил Алфиос уже гораздо жестче.

Люгер проследил за тем, как дверь, ведущая в зал, закрылась за Ралком, и вновь повернулся к генералу. И хотя Слот презирал чрезмерные проявления чувств, а к Алфиосу никогда не испытывал особой привязанности, ему все же захотелось коснуться руки этого человека. А тот рассматривал его с возрастающим отчуждением, сожалением, скорбью и тем же необъяснимым страхом, словно вестника недобрых перемен или единственного свидетеля собственных чудовищных преступлений.

- Я хотел бы стать слугой ордена, - сказал Люгер не слишком уверенно. - У меня большие неприятности в Элизенваре. Здесь - мое последнее убежище.