Зимой змеи спят

Рольщикову постоянно чудилось, что за ним следят. В каждом встречном он видел переодетого полицейского, который вот-вот арестует его. И поэтому он так ни разу и не вышел на связь с Ассоциацией. Он понимал, что предает тех, кто послал его на это задание, и что предатели обычно плохо кончают, но ничего не мог с собой поделать. С самого детства Рольщиков привык бояться больше всего той опасности, которая угрожала ему в данный момент. В данном случае угроза раскрытия его шпионской сущности была, как ему казалось, намного более реальной, чем мифическое возмездие со стороны Ассоциации. Так прошло почти полтора года. За это время Рольщиков сменил фамилию, внешность, перебрался в пригород Агломерации, постепенно обжился в новом мире, устроился на работу. Никто не являлся по его душу, и он постепенно стал успокаиваться. Переборов прирожденную робость, он даже решил обзавестись семьей, женившись на скромной официантке из кафе, где по выходным любил обедать. Не то чтобы он любил свою избранницу - скорее, инстинктивно стремился с помощью женитьбы еще больше раствориться в обществе, став таким, как все... В тот день Рольщиков договорился с женой, которую звали Риммой, о встрече возле супермаркета на центральной площади Ферровиария, как назывался в этом времени бывший город Железнодорожный. Надо было сделать кое-какие, очень важные для их молодоженской жизни покупки. С работы ему удалось уйти за час до назначенного срока, и он решил провести это время в сквере-солярии, под искусственным солнечным светом прозрачного, почти невидимого, купола. Снаружи сегодня было пасмурно, задувал порывистый ветер: видно, барахлила установка микроклимата. А в сквере было хорошо. Рабочий день еще был в самом разгаре, и влюбленные парочки еще не успели оккупировать все мягкие скамейки, лишь в центре сквера возились в песочнице малыши в панамках и трусиках, за которыми надзирали мамаши и нянечки, да грелись под солнцем вечно мерзнущие старики-пенсионеры. Рольщиков выбрал скамейку ближе к краю солярия с таким расчетом, чтобы ему была видна площадка перед входом в супермаркет, куда то и дело подъезжали турбокары, и, откупорив большой пакет с ореховыми чипсами, приготовился приятно провести время. Тут-то и взял его на абордаж широкоплечий мужчина среднего роста в темных очках и дешевом походно-спортивно-рабочем костюме, какой обычно носят лишь уборщики улиц да безработные. Впрочем, ни на того, ни на другого незнакомец не был похож. Он опустился почти вплотную рядом с Рольщиковым на скамейку, не спросив разрешения и неестественно обхватив свой подтянутый живот руками крест-накрест, и Рольщиков тут же ощутил, как в бок ему уперлось что-то жесткое. Когда несостоявшийся референт догадался, что его опасения сбылись и что в бок ему упирается не что иное, как ствол оружия, то испугался так, что пакет с чипсами чуть не вывалился из его вмиг ослабевших рук, а в животе - как уже у другого чеховского героя - что-то явственно оборвалось. Однако, как у бегуна или лыжника находятся силы для так называемого "второго дыхания", так и у Рольщикова неожиданно нашлась решимость сделать всё, что только можно, лишь бы избежать предстоящей гибели. Больше всего он сейчас боялся, что незнакомец молча и не глядя на него нажмет на спусковой крючок, чтобы разнести Рольщикову бок, а потом так же хладнокровно покинет скамью, на которой будет корчиться в предсмертных судорогах окровавленный Рольщиков. Задачей номер один сейчас было вступить с незнакомцем в беседу, попытаться любой ценой выяснить, кто это: грабитель, полицейский или посланник Ассоциации... отдать ему все наличные деньги и пообещать еще... рассказать о себе: может быть, он сумеет понять его?.. а там видно будет... да и Римма должна будет к этому времени подойти. Только бы он не выстрелил сейчас, подумал Рольщиков. Только бы не нажал на спусковой крючок!.. - По... подождите, - просипел перехваченным голосом он. - Не стреляйте!.. Я вам отдам все!.. Хотите деньги? У меня с собой много денег!.. Он полез во внутренний карман пиджака, но незнакомец был начеку, и давление твердого предмета в бок усилилось настолько, что стало болезненным, и Рольщиков невольно охнул. - Не шевелись, - сказал человек в темных очках, почти не разжимая рта. - А то еще стрельну ненароком... пистолетик у меня с глушителем, так что... отряд не заметит потери бойца... Слышал в детстве такую песенку? Рольщиков попытался что-то сказать, но губы не слушались его. Цитата из песни убедила его в том, что человек в черных очках покушается вовсе не на его, Рольщикова, кошелек, а на нечто более дорогое ему - на жизнь... - И вообще, - сказал Ставров (это был именно он). - Не стоит предлагать незнакомым людям деньги, это их унижает. Я что, по-твоему, похож на нищего? - Н-нет, - выдавил трясущимися синими губами Рольщиков. - А на кого я похож? - осведомился Ставров. - Да ты не роняй пакетик-то, не роняй... Вкусно, наверное? Невооруженной рукой он взял с колен Рольщикова несколько чипсовых хлопьев, выпавших из перевернувшегося пакета, и метко закинул их себе в рот. - Так я слушаю тебя, - вопросительно покосился Георгий на соседа по скамье. Чего застыл, как будто кол проглотил? Сам понимаешь, что я не случайно к тебе подсел... Здесь он лукавил: как раз-таки решение засветиться перед Рольщиковым пришло к нему абсолютно спонтанно, после того, как Георгий в течение битых тридцати с лишним минут имел возможность убедиться, что этот тип никуда не спешит и, возможно, просидит в солнечном оазисе до самого вечера. Ему-то что, он может сидеть тут хоть до опупения, подумал Ставров, ведь за ним никто не гонится и он явно не собирается возвращаться в свое время в объятия родителей и сослуживцев... Конечно, приводить приговор в исполнение в таком людном месте это не вяжется с обычной киллерской тактикой, когда нет ни подготовленных путей отхода, ни машины за углом с заведенным двигателем, ни даже пистолета с глушителем... Ладно, прорвемся, решил он. Конечно, в идеале надо было бы стрелять сразу, не дав этому любителю загорать на солнцепеке времени опомниться и выкинуть какой-нибудь фортель, но Ставрова разбирало любопытство. Перед заброской сюда Мадин прочел ему краткую лекцию об индивидуальных особенностях тех людей, которых он, Георгий Ставров, должен был найти и убрать. Когда речь зашла о Рольщикове, Мадин, усмехнувшись, сказал: "А вот этого ликвидировать будет труднее всего" - и не пожелал пускаться в разъяснения. Ставров невольно представлял себе Рольщикова этаким негодяем-суперменом, победа над которым - если удастся одолеть его - будет почетна и приятна. Однако, увидев, что речь идет о тщедушном, то и дело тревожно озирающемся и невзрачном парне, поневоле заинтересовался: что же в нем имеется такого, что может помешать Ставрову исполнить приказ Ассоциации? Действительно ли этот субчик боится смерти до умопомрачения или только притворяется трусом? - В-вы... вы из п-полиции? - предположил наконец Рольщиков. Зубы у него стучали, как у алкоголика перед первой рюмкой спиртного после долгого воздержания. Ставров решил хитро промолчать и сделать двусмысленную мину: мол, понимай, как знаешь. Однако Рольщиков истолковал его молчание как подтверждение своей версии. - Вы знаете, - продолжал он, то и дело косясь на невозмутимо жевавшего его чипсы Ставрова, - я ни в чем не повинен перед законом!.. Ни в чем, понимаете? Я никому не причинил никакого вреда, поверьте!.. Может быть, вы хотите знать, в чем заключалось мое задание? Я все вам скажу, все... без утайки!.. Но я и пальцем не шевельнул, чтобы что-то сделать с целью его выполнения!.. - Ну допустим, - хмыкнул Ставров. - А почему ты сразу не явился с повинной... в полицию? - Но... но ведь я не сделал ничего такого... - Рольщиков растерянно развел руками. - А вы знаете, - вдруг оживился он, - вы задали хороший вопрос. Действительно, как же я сразу-то не сообразил? Просто-напросто явиться к вам и все рассказать!.. Нет. - Он опять поник. - Почему-то эта мысль мне не приходила в голову... Ставров знал, почему... Во время одного из инструкторских занятий ему самому пришло в голову: а что, если кто-нибудь из "расстрельного списка" обратился куда следует и теперь противник использует его в качестве живой приманки? Или, скажем, вовсе не предательство имеет место быть в отдельных случаях, а контригра спецслужб двадцать первого века, сумевших "расколоть" агентов Ассоциации?.. Но Мадин напрочь отверг эту возможность. "Но почему?", не отставал от него Ставров, и тогда Мадин поведал, что перед заброской в будущее все "рефы" проходили спецобработку. С помощью гипноза им внушали строгий запрет на попытки поведать о своей тайной миссии каким-либо официальным органам или средствам массовой информации... Рольщиков опять принялся ныть, что у него есть кое-какие сведения об агентурной сети Ассоциации в этом времени, что эта сеть опутала весь мир и что руководит ею некий Резидент, которого никто из "рефов" в глаза не видел, но который, несомненно, существует, а сам он, Рольщиков - исключительно честный и порядочный гражданин, который оступился однажды, но теперь намерен всячески исправить свою ошибку... Ставров сначала слушал своего визави с любопытством, но потом ему надоела эта игра. - Послушай, дружище, - сказал он с тайным злорадством, - по-моему, ты опять принимаешь меня за кого-то другого. Я подсел к тебе вовсе не для того, чтобы вручить тебе орден за стремление исправиться, а для того, чтобы привести в исполнение приговор. - Какой еще при... п-приговор? В-вы шутите? - Рольщиков подскочил на месте, начиная вновь заикаться. - Меня послали те же самые люди, которые послали и тебя, - сказал Ставров. - Они очень не любят предателей. Признаться - я тоже... Поэтому вскоре ты умрешь, Рольщиков. - Но... но за что? - едва не вскочив со скамейки, воскликнул с дрожью в голосе несостоявшийся "реф". Мамаши и пенсионеры повернули головы в их сторону. - Еще одно такое дергание - и получишь пулю прямо в аппендикс, - предостерег Ставров своего соседа, ткнув его пистолетом. - За что, говоришь? Думаешь, если ты не передал ни крупинки информации в Ассоциацию, то не причинил никому особого вреда? "Толку от него - как от козла молока, - процитировал он Высоцкого, - но вреда-то тоже никакого" - так, что ли?.. Знаешь, до того, как прийти к тебе, я уже отправил на тот свет несколько таких, как ты, предателей. Но никто из них не был таким мерзким!.. Да, одни предавали своих современников из ненависти, другие - из научного любопытства, третьи - из искреннего стремления сделать мир лучше, но только ты совершил предательство из трусости!.. Ты наплевал на всех своих родных и друзей, ты наплевал на тех, кто тебя выкормил, вырастил и обеспечил работой! Наверное, ты хорошо устроился в этом мире - твари твоего сорта всегда хорошо устраиваются в любых мирах - но теперь твоему благополучному существованию пришел конец!.. - Но ведь я... - попытался возразить Рольщиков. - Неужто вы подумали, что я... - Я ничего не думаю, - перебил его Ставров. - Лучше сам подумай. И если найдешь в себе силы раскаяться... - Но я не предатель!.. Вы же сами видите, что я никому не причинил вреда!.. Похоже, он собирался завести с самого начала свою любимую песню. Краем глаза Ставров уловил, что Рольщиков посматривает на какое-то административное здание в глубине площади, над которым виднеются огромные старинные часы. Он что, ждет кого-то? Неужели надеется, что ему удастся ускользнуть от меня? Или гипнозапрет не сработал, и он каким-то образом умудрился пожаловаться полиции?.. Ясно одно: этот тип явно тянет время, пытаясь запудрить мне мозги. Значит, надо кончать с ним. Здесь, при всех?.. Может, завести сперва куда-нибудь в укромный уголочек? Но Ставров представил, как они окажутся в глухом переулке-тупике, где Рольщиков сразу же поймет, что его сейчас убьют, и как он будет ползать, обнимая липкими от страха руками колени своего палача и как будет клянчить, пуская искренние слезы, чтобы его отпустили, а когда догадается, что его не собираются щадить, то обгадится и будет смердеть на всю округу... Ставрова передернуло от этого видения, и он понял, что, если хочет привести приговор в исполнение, то сделать это нужно именно здесь и сейчас. Но сможешь ли ты выстрелить в человека, который до дрожи в коленках боится смерти и, в сущности, ничего, кроме этого страха, в своей жизни не испытавшего? Сумеешь ли ты быть суровым палачом по отношению к тому, кто вертится, как уж на раскаленной сковородке, лишь бы избежать неотвратимого конца? Разве не будет более справедливым наказанием для такого труса дать ему прожить еще много-много лет, чтобы страх высасывал из него силы и жизненные соки, пока, наконец, от него останется лишь иссушенная страхом жалкая оболочка человека?!.. Да, прав был мудрый провидец Мадин, и я не знаю, как будет обстоять дело с остальными в моем списке, но этого убить труднее, чем просто выстрелить в безоружного врага. Есть в этом его страхе смерти нечто детское, а разве поднимется у нормального человека рука на ребенка?!.. Ставров сжал теплую рукоятку пистолета, но Рольщиков, словно прочитав его мысли, тихо попросил: - Дайте мне еще немного времени, а? Ну, хоть пару минут!.. Пожалуйста, я очень прошу вас... вы... чувствуется, что вы - не такой, как другие ваши... наши... вы - человек... Я только хочу вам кое-что показать. А потом... потом решайте, стоит ли мне жить... Твердя всю эту бессвязную околесицу, Рольщиков то и дело посматривал куда-то вдаль. - Загадками говорить изволите? - нарочито шутливо осведомился Георгий, чтобы скрыть охватившее его беспокойство. Он проследил за взглядом своего соседа. На площадке перед грандиозным многоэтажным зданием - судя по всему, это был какой-то торговый центр - царила обычная сутолока. Ничего особенного не было заметно. Люди входили и выходили из магазина. Группа молодых парней о чем-то с жаром разговаривала возле одного из автомобилей. Подкатила длинная высокая коробка с рекламными видеоэкранами на бортах, и из ее дверей посыпались, один за другим, люди с сумками, пакетами и прочей нехитрой тарой. Одной из первых из "буса" спустилась женщина, как-то странно отклонившись назад и из-за этого с трудом сохраняя равновесие... - Вот! - с торжеством в голосе воскликнул Рольщиков, указывая в сторону торгового центра. - Вот!.. У него явно не хватало словарного запаса, чтобы адекватно выразить переполнявшие его эмоции. Ставров вгляделся в указанном направлении и обомлел. Из-за экранобуса неторопливо, даже вразвалочку вышли двое в уже знакомых Ставрову кожаных куртках и огляделись, явно разыскивая кого-то. Один что-то сказал другому, взмахнув рукой, и они двинулись к скамье, где сидели Ставров и его жертва. Дальнейшее промедление было смерти подобно, и Георгий нажал курок. Насчет глушителя он преувеличивал, но выстрел все равно прозвучал не очень громко из-за того, что ствол был плотно прижат к боку Рольщикова, а сам пистолет был накрыт полой курточки. Наверное, люди, сидевшие в сквере, приняли его за чересчур громкий выхлоп, потому что, повертев головами по сторонам, вновь вернулись к своим делам. Голова Рольщикова мотнулась, словно от удара, и бессильно откинулась на спинку скамьи. Из угла рта поползла бойкая струйка крови. Если бы не это, то казалось бы, что, разморенный солнцем, он сладко задремал на полчасика... Ставров спрятал пистолет под куртку, поднялся и, стараясь не убыстрять шаги и не оглядываться, пошел прямо через проезжую часть на другую сторону площади. Однако оглянуться ему все-таки пришлось. Едва он успел благополучно достичь противоположного тротуара, как сзади раздался истошный женский вопль: "Сашенька! Родной мой! Что с тобой?"... Молодая женщина, которую он видел выходившей из "буса", теперь стояла на коленях перед скамьей, где было распростерто ставшее сразу каким-то плоским, словно из бумаги, тело Рольщикова. Она не плакала, а лишь причитала навзрыд. И только теперь Ставров разглядел, что она была примерно на восьмом месяце беременности. Он отвернулся и скрылся в переулке, ничего не различая впереди себя. Мозг его жгла мысль: "А если бы она приехала на две минуты раньше, ты бы все равно выстрелил в ее Сашеньку?"... Мадин был все-таки прав, стервец.