Шайтан-звезда (Часть 2)

- Я говорю о цирюльнике по имени Абд-Аллах, коего он вовсе не заслуживает, и по прозвищу Молчальник, которого он заслуживает равным образом!

- А что общего у почтенного шейха с бесноватым искателем скрытых имамов? - искренне удивился гуль. - И почему это цирюльники занимаются у вас такими делами? Неужели некому наставить их на ум и запретить им нелепые мудрствования?

- Вот, вот, те же слова говорят все, кто слышит про этих извратителей Писания! - закивав головой и потрясая руками, воскликнул шейх. Очевидно, близятся последние времена, раз дровосеки и водоносы принялись рассуждать о том, что нужно вернуть верховную власть потомкам пророка! А этот шиит Абд-Аллах - один из самых зловредных, ибо он часами может говорить о том, что скоро явится на землю скрытый имам из потомства Исмаила, который пропал из мира при халифе аль-Мутадиде! И он сбивает с толку всех, кто его слушает, этот скверный шиит, да не пошлет ему Аллах спасения!

- Но какой же вред мог причинить этот глупец почтенному ас-Самуди?

- Никто не отправил ас-Самуди на это кладбище, кроме Абд-Аллаха Молчальника!

- Но каким же образом, о шейх?

- Ас-Самуди заболел, и врач велел ему сделать кровопускание, и он не нашел ничего лучше, как призвать этого врага Аллаха. Кровопускание было сделано, а через несколько часов ас-Самуди умер, да сжалится над ним Аллах...

Хайсагур задумался.

- Такие случаи бывали, о шейх, - сказал он. - Если больному плохо наложена повязка, он может истечь кровью.

- Вот уж что было сделано на совесть, так это повязка! - возразил старец. - Она была плотная и тугая. Ни капли крови не просочилось из-под нее. Я не удивлюсь, если ас-Самуди и в могилу последовал с этой повязкой. Оно было бы и разумно...

- А зачем правоверному иметь с собой в могиле такую вещь? - всякий раз, беседуя с людьми, излишествующими в своей вере, Хайсагур поражался причудливому ходу их рассуждений.

- А затем, чтобы показать ее Аллаху, затем, чтобы в день Суда она свидетельствовала против Молчальника, - объяснил шейх. - И против всех шиитов, извращающих ислам, разумеется! Они считают, что после Мухаммада были и будут другие посредники между сынами Адама и Аллахом! Сейчас я докажу тебе, почему это невозможно и почему их скрытый имам - лживая выдумка...

Возражать гуль не стал. И за этими пылкими доказательствами они не заметили, как пришли к могиле.

- Хотя правоверным запрещено молиться в присутствии мертвого тела, но ты мог бы сейчас обратиться к Аллаху, - сказал старец. - Если ас-Самуди был тебе близок и дорог...

- Я не знал его вовсе, - отвечал Хайсагур, ужасаясь при мысли, что ему придется сейчас опускаться, как положено, на землю, и прикасаться к ней пальцами ног, коленями, ладонями рук, носом и лбом, соблюдая установления ислама. При этом он рисковал опуститься с бородой, но подняться после молитвы уже без бороды.

- А я рассказал ему кое-что из того, что передали мне наставники, и ему понравилось... - в голосе старца гуль уловил страстное желание вызвать у собеседника любопытство к причудливым притчам суфиев. Но Хайсагур был не из тех, в ком приходится будить любопытство.

Тяга к новому и неожиданному была в нем поистине всеобъемлюща и неистребима. Никогда еще женщина не волновала его с такой силой, как волновала загадка. Возможно, это было еще и потому, что Хайсагур, наполовину человек и наполовину гуль, сторонился дочерей Адама, боясь принести им непоправимое зло.

- Какие же истории ты рассказал ему, о шейх? - спросил он.

Шейх, не отвечая, побрел назад к гробнице, как если бы он был твердо уверен, что Хайсагур последует за ним.

Там он сел в тень, оберегая от солнечных лучей свои слабые глаза, предложил сесть Хайсагуру, и тогда уж заговорил:

- Однажды великий Хизр, учитель пророка Мусы, произнес такое предостережение людям: наступит день, когда вся вода в мире, кроме нарочно запасенной, исчезнет, а на смену ей придет другая вода, от которой люди повредятся рассудком. Лишь один человек понял смысл его слов, собрал большой запас воды и спрятал его в надежном месте. В предасказанный день все реки иссякли, все колодцы высохли, и тот человек, удалившись в свое убежище, стал пить из своих запасов.

Шейх перевел дыхание. Хайсагур всем лицом изобразил внимание - но, увы, большая часть его подвижного лица была скрыта под накладной бородой.

- Когда он увидел из своего убежища, что реки возобновили течение, то спустился к другим сынам Адама - и обнаружил, что они говорят и думают совсем не так, как прежде, они не помнят, что с ними произошло, и тем более не помнят о предостережении, - продолжал старец. - Когда он попытался с ними заговорить, то одни проявили к нему враждебность, другие решили, что он повредился умом, и проявили сострадание, но никто не проявил понимания.

Шейх вздохнул - вздохнул и Хайсагур.

- Поначалу тот человек не притрагивался к новой воде, но прошло немного времени - и он решил пить эту новую воду, потому что его поведение и способ рассуждений, выделявшие его среди прочих, сделали его жизнь невыносимо одинокой. Он выпил новой воды - и стал таким, как все. Тогда он совсем забыл о своем запасе иной воды, а окружавшие его люди сказали вот безумец, который чудесным образом излечился от своего безумия...

Поведав печальную эту историю, шейх, прищурившись ради остроты зрения, посмотрел в глаза Хайсагуру, ожидая вопросов.

Но тот молчал.

Шейх не вовремя напомнил ему о его одиночестве.

- Не хочешь ли ты знать, откуда известно это предание? - осведомился шейх. - Я вижу, что ты встал на путь размышления и познания...

- Нет, о почтенный шейх, я только хочу понять, почему из многих историй, которые ты наверняка поведал ас-Самуди, именно эту ты выбрал для меня, отвечал Хайсагур.

- Потому что именно ты должен поразмыслить о ней, - неожиданно сказал шейх. - Ты из тех, кто стоит между сосудом со старой водой и колодцем с новой водой, и ты слишком молод, чтобы предпочесть старую...

Вот тут Хайсагур мог бы поспорить с почтенным суфием - они, скорее всего, были ровесниками, только предел человеческого века и предел века гулей не совпадают, и старость приходит к гулям, когда им исполнится полторы сотни лет, или даже более.