Рама II. Научно-фантастический роман

— Ну и сука!

Николь окружали люди. И все они говорили одновременно. Ей пришлось напрячь смятенные слух и зрение.

Вдали Николь расслышала полузнакомый мотив, но, только когда мелодия повторилась несколько раз, осознала, что это „Шотландская застольная“. Жюльен обнимал ее за плечи и страстно пел. За ними следовало еще человек с двадцать, подхватывавших припев. Механически Николь пропела последнюю строчку и попыталась удержать равновесие. К ее губам вдруг припал влажный жадный рот, и деловитый язык попытался разжать ее зубы и забраться внутрь. Жюльен лихорадочно целовал ее, фотографы вокруг с упоением щелкали, шум был невероятный. Голова Николь закружилась, она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. С трудом, отчаянно сопротивляясь, она наконец высвободилась из крепких объятий Жюльена.

Пошатнувшись, Николь отступила назад, столкнувшись с Реджи Уилсоном. Он отбросил ее в сторону, чтобы скорее добраться до другой пары, вкушавшей новогодний поцелуй во вспышках фотографов. Николь без всякого интереса смотрела ему вслед, словно вдруг оказалась в театре марионеток или в каком-то сне. Реджи растащил целующихся и уже занес руку, чтобы ударить мужчину. Франческа Сабатини остановила его, пока смущенный Дэвид Браун приходил в себя после ее объятий.

— Руки прочь, негодяй, — вопил Реджи, все еще угрожая американскому ученому. — Думаешь, я не знал, чем вы тут занимаетесь?

Николь не верила своим глазам. Все это не имело никакого смысла. Буквально через какие-то секунды комната заполнилась агентами службы безопасности.

Николь среди многих ускользнула из комнаты, пока в ней восстанавливали порядок. Выходя из студии, она прошла мимо Элейн Браун, сидевшей в портике прислонясь спиной к колонне. Николь уже случалось встречаться с Элейн в Далласе, они тогда понравились друг другу. Николь летала туда, чтобы переговорить с врачом Дэвида Брауна о его аллергии. Теперь же заметно пьяная Элейн не была настроена на разговор.

— А ты — дерьмо, — услыхала Николь ее бормотанье. — Зачем только я показала тебе результаты до публикации. Все было бы тогда иначе.

Николь оставила вечеринку, как только нашла транспорт до Рима. Трудно даже представить такое, но Франческа пыталась проводить ее до лимузина, словно ничего не случилось. Николь коротко и резко отклонила все ее услуги и вышла одна.

Когда она возвращалась в гостиницу, пошел снег. Сконцентрировав свое внимание на кружащих хлопьях, Николь скоро сумела в достаточной степени очистить рассудок и припомнить события недавнего вечера. В одном она была совершенно уверена. В предложенном ей шоколадном шарике было замешано нечто сильное и необычное. Николь никогда еще не была так близка к полной потере власти над собой. „Наверное, она дала конфету и Уилсону, — думала Николь. — Так еще можно объяснить эту бурю страстей. Но почему? — вновь спросила она себя. — Чего хотела добиться итальянка?“

Оказавшись в номере, она быстро приготовилась ко сну. Как только Николь собралась выключить свет, раздался легкий стук в дверь. Она прислушалась, но в течение нескольких секунд не было слышно ни звука. Николь уже решила, что это слух подвел ее, когда стук повторился. Запахнувшись в гостиничный халат, она осторожно приблизилась к запертой двери.

— Кто там? — спросила громко, но не слишком уверенно. — Назовитесь.

Она услышала легкое царапанье, и в щель под дверью вполз сложенный листок бумаги. Все еще с опаской, встревоженная Николь подобрала листок и развернула. Там алфавитом сенуфо, племени ее матери, написаны были три слова: Роната . Омэ. Здесь . Среди сенуфо Николь звали Ронатой.

От волнения и испуга Николь распахнула дверь, даже не проверив на мониторе, кто стоит за ней. Футах в десяти от двери стоял древний старик с морщинистым лицом, разрисованным зелеными и белыми горизонтальными полосами. На нем было длинное зеленое одеяние племени, похожее на балахон, золотые завитушки и узоры которого вроде бы не складывались в осмысленный рисунок.

— Омэ! — проговорила Николь, ощущая, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. — Что ты здесь делаешь? — спросила она на сенуфо.

Чернокожий старик молчал. В правой руке он держал камень и небольшой фиал. Немного помедлив, он направился прямо в комнату. С каждым его шагом Николь отступала назад. Глаза старика словно приковывали к себе ее взгляд. Когда оба оказались посреди ее номера, старик, стоя в трех или четырех футах от Николь, поднял глаза к потолку и заговорил нараспев. Это был ритуальный напев сенуфо, благословляющий, дарующий удачу. Шаманы племени веками отгоняли этим напевом злых духов.

Закончив речитатив, древний Омэ вновь поглядел на свою правнучку и очень медленно заговорил:

— Роната, — начал он, — Омэ знает, когда близка беда. В хрониках племени написано, что трехсотлетний старик оградит от злых демонов женщину, не имеющую друга. Но Омэ не сможет более охранять Ронату, когда она оставит королевство Минове. Вот, — сказал он, беря ее за руку и вкладывая в ладонь фиал и камень. — Пусть Роната не разлучается с ними.

Николь опустила глаза на камень — гладкий полированный овал около восьми дюймов длиной и четырех дюймов шириной. На молочно-белой поверхности камня змеились странные бурые линии. Маленький зеленый фиал величиной был с дорожный флакончик духов.

— Вода из озера Мудрости может помочь Ронате, — проговорил Омэ. — Роната сама узнает время пить.

Склонив голову набок, он снова дотошно повторил все заклинания, на этот раз с зажмуренными глазами. Николь, озадаченная и молчаливая, стояла возле него, сжимая камень и фиал в правой руке. Закончив пение, Омэ выкрикнул три слова, которых Николь не поняла, а потом резко повернулся и направился к двери. Вздрогнув, она бросилась следом за ним в коридор, чтобы увидеть, как за дверьми лифта исчезло зеленое пятно.