Удача игрока (Хроники Эйнарина - 3)

- Конечно. - Уходя, Тейриол все же оглянулся. - Так что теперь?

- Приведем себя в порядок, пока наши не вернулись. Съедим то, что эта воровка-хозяйка называет ужином за четыре марки, а потом вы с Кейсилом отправитесь развлекаться, куда пожелаете. Мы с Эйриз заслужили тихий вечер в пансионе, только мы вдвоем. - Глаза Джиррана блестели от предвкушения. Пора ей наконец выразить мне толику признательности.

Селерима, Западный Энсеймин, Второй день Весенней ярмарки, вечер

Наконец-то руны покатились по-моему, когда я добралась до "Серебристой Ивы" - опрятного ресторанчика на углу Каретной улицы. Звучная песня лютни плыла в открытые ставни, пробуждая воспоминания детства, и, толкнув дверь, я очутилась в уютном зале, где респектабельные мужи развлекали жен и дочерей за роскошными пирожными и дорогими винами. Прошло несколько мгновений, прежде чем слуги заметили меня, все взоры были обращены к менестрелю, сидевшему у лестницы, а тот, закрыв глаза, весь погрузился в мелодию.

Это был не новоявленный скиталец, только что вышедший из Леса и жаждущий приключений. Насколько я могла судить, этот человек шагал по дорогам, что связывали вместе Старую Империю, в течение почти целого поколения. Ростом он был чуть ниже среднего, с обветренным угловатым лицом, короткими волосами уже не цвета осенних листьев, а блеклого янтаря, посыпанного серебром, и лысиной на макушке. Его руки были костлявы, пальцы - длинны, они ловко щипали струны на Лесной манер, а те, что лежали на ладах, приобрели утолщенные ногти и мозолистые кончики от целой жизни игры. Его голос имел богатый тембр двойной тростниковой флейты и глубину тысячи лиг опыта. Его неприметная по цвету и покрою одежда, потертая на локтях и коленях, стоила когда-то немалых денег, заплаченных искусному портному. Он, несомненно, был из Народа, но за долгую жизнь набрался достаточно мудрости, чтобы проводить зимы там, где трактиры предлагают теплую постель и горячую еду, возвращаясь лишь тогда, когда леса зазеленеют, - любо жить на приволье в плодородные дни лета. На тяжелой золотой цепи вокруг его шеи висела горсть колец, каждое ухо было проколото несколько раз, и отблески свечей играли на драгоценных камнях. Лесной Народ, как сороки, обожает все блестящее.

- Чем могу служить? - Юноша в безупречном переднике вежливо ждал моего ответа.

- Я хочу поговорить с певцом. - Лесной говорок сам собой скатился с моего языка, речь отца как живая звучала в моей памяти.

- Он будет отдыхать на заднем дворе. Не хотите подождать там? неуверенно предложил парень.

- Спасибо.

Учитывая порядок в доме, я не ожидала увидеть обычную свалку из разбитых горшков и пустых бочек, но все равно двор приятно меня удивил. Серая брусчатка была чисто подметена, вдоль стен стояли горшки с пряными травами, согретыми поздним солнцем, и когда я коснулась их нежных листочков, воздух наполнился благоуханием. Розы беседки в этом сезоне были еще просто голыми стеблями, но все равно создавали приятный уголок для того, чтобы сидеть, и ждать, и любоваться резной статуей Халкарион. Богиня смотрела на свое отражение, расчесывая волосы над широким мраморным бассейном. Я вспомнила, что хотела найти усыпальницу для пожертвования.

- Она прелестна, не правда ли?

Голос менестреля пробудил во мне дрожь узнавания. Он виднелся темным силуэтом на фоне ранних ламп. Я вспомнила спальню на чердаке моего отца, который всегда останавливался на пороге, спев мне перед сном свои песни наследие, так давно утраченное мною. Но этот человек не был моим отцом, поэтому я сразу взяла себя в руки.

- Если тебе нравится Дева, которая ухаживает за своими волосами и ждет, пока Дрианон не призовет ее к материнству. Лично я предпочитаю те сказания, где она заставляет мужчин и луны плясать под ее дудку. - Я вдруг поняла, что разболталась, и захлопнула рот.

- Вероятно, это говорит твоя кровь, учитывая цвет твоих волос.

Менестрель сказал что-то еще на плавном языке Леса, ударения намекали на какую-то пословицу или трюизм, но для меня его слова ничего не значили.

- Прости, не понимаю. - Я покачала головой. Менестрель прислонился к крошащимся оранжевым кирпичам стены и поднял брови.

- У тебя на руках все фигуры, и если ты хочешь поговорить со мной, то, видимо, хочешь играть, но не знаешь правил игры...

- Смотря какая игра, - парировала я. Я без труда могла бы вести такое добродушное подшучивание, но не понимала, куда он гнет.

- Вся жизнь - игра, моя дорогая, все вертится вокруг нее. - Менестрель улыбнулся, и в этот раз хорошо знакомый мне огонь осветил его медные глаза. - Итак, если ты не из Народа, как случилось, что ты имеешь весь комплект фигур, которые создают Лесную девушку, причем столь прекрасный комплект? Он смерил меня тем медленным напряженным взглядом, который многие женщины находят лестным.

- Мой отец оставил мне наружную оболочку. - Я старательно изобразила вежливое равнодушие.

К счастью, другая забота отвлекла моего собеседника.

- Где и когда ты родилась? - спросил менестрель, и слабое беспокойство сморщило его лоб.

- В Ванаме, в постлето, двадцать семь лет назад, у горничной по имени Энис, - ответила я, улыбаясь все шире.

Очевидно, менестрель быстро просмотрел свои воспоминания о путешествиях и победах, и его лицо вскоре прояснилось, разделяя мое веселье.

- В тот год я был в Коле, моя дорогая, - молвил он с церемонным поклоном. - Если ты ищешь пропавшего отца, боюсь, я не имею чести им быть.

- Я не об этом хотела поговорить с тобой, не беспокойся. Дверь открылась, очень вовремя прерывая наш разговор: - вошел парень с подносом, на котором стояла тарелка затейливых пирожных и запотевший стеклянный кувшин золотого вина, еще хранящего в себе холод ледяного погреба. Менестрель налил мне бокал.

- За нашу общую кровь, - провозгласил он тост. - Как тебя зовут?

- Ливак.

Я в свою очередь выпила за него.

- А меня - Фру. По крайней мере твой отец оставил тебе прекрасное Лесное имя, - заметил он, прежде чем жадно наброситься на яблочную слойку.

Я приняла его немое предложение угощаться и взяла абрикосовое пирожное, невольно вспоминая, как сопротивлялась моя мать всем уговорам и угрозам, к которым прибегала моя бабушка в попытках дать мне другое имя после того, как периодические визиты отца прекратились.