Последние дни Атлантиды

Мысли царя блуждали от одного предмета его тревоги к другому, но он так и не мог понять, как же он должен поступить. Он не мог побороть появившееся в последнее время странное расслабление во всем теле, казалось, что постепенно силы покидают его, он больше не ощущал обычной энергии, позволявшей ему чувствовать себя бодрым и здоровым, способным на великие дела, мудрые мысли. Что же произошло с ним и его дочерью? Этот вопрос он многократно задавал себе и не находил ответа на него. В своем нынешнем состоянии он не способен был ни мыслить здраво и твердо, ни действовать, столь же решительно, как и раньше. Единственное, что ему оставалось, так только подолгу быть недвижимым, отстраненно созерцать со своей террасы Аталлу и бескрайнее море, подступающее к ней со всех сторон. Хронос не находил в себе сил, чтобы вернуться к обычным делам и заботам, коих было немало в его царском деле.

Он понимал, что дела его пущены на самотек, кто-то, но не он, отдает теперь распоряжения, касающиеся и его дома, и его государства. Он знал, что и Лессира ныне не распоряжается здесь, под сенью царского дворца, ибо и она, также, как и ее отец, впала в состояние полной отстраненности, единственное, что ее волновало, так это ее супруг, без которого она не могла прожить и дня. Но Хронос не находил в себе сил, чтобы стряхнуть с себя странное оцепенение и приступить к действию, день ото дня все большее равнодушие охватывало его. Ему было совершенно безразлично, что произойдет в его собственной жизни, равно как и в жизни его любимой Атлантиды.

Странно, но все, что еще в недалеком прошлом, вызывало такие бурные эмоции, заставляло искать пути будущих действий, теперь воспринималось, как пустая суета. Действительно, не все ли равно, что будет, ведь все пройдет, как дым, и канет в лету. Так зачем понапрасну вступать в спор с самими Богами? Только им ведомо будущее, повлиять на которое человек все едино не способен.

Несколько раз к Хроносу приходил его дорогой друг Синапериб, но царь равнодушно встретил и его, ему не хотелось говорить даже с ним. Архонт постарался беседой вывести его из оцепенения, но все было безрезультатно, глаза царя оставались равнодушными и усталыми.

Синаперибу, хотя и неприятно было неотступное присутствие в царском дворце Гроджа, который подозрительно и неприязненно встречал его, но поначалу он не оставлял своих попыток вернуть Хроноса в его обычное состояние, и только убедившись в полной безысходности и странной, как будто застывшей, неизменности его нынешнего положения, он перестал навещать своего бывшего друга.

Но Синапериба не покидали тревожные мысли о будущем и самого Хроноса, и Атлантиды, по сути, оставшейся без правителя и отданной на откуп смутьянам, подстрекаемым, как полагал Синапериб, именно зятем царя Гроджем. Как человек большого ума и тонкой проницательности, он видел, каким образом развиваются события и в какое русло их стараются увести управляемые Гроджем корыстные и злобные люди, заинтересованные в нужном исходе. Архонт долго пребывал в сомнениях, стоит ли противодействовать им, а если стоит, то каким образом.

Долгое время он размышлял, но когда народные собрания стали многочисленными и шумными, и люди, собирающиеся на площади перед дворцом царя, все громче и яростнее кричали против Хроноса, он решил, что уже нечего ждать, и рискнул отправиться к самому Верховному жрецу.

Доселе мало кто из архонтов смог побывать в доме Верховного жреца. Микар, как представитель верховной власти, по мере надобности, влиял на ход событий через царя Хроноса, который всецело полагался на мнение жреца, живого олицетворения вековой мудрости и великих божественных знаний. Поэтому двери дома Микара открывались лишь перед царями Атлантиды, в нынешнюю бытность перед царем Хроносом, да еще перед некоторыми особо избранными людьми. И потому Синапериб с замиранием сердца в приемном зале дома Микара, куда его проводил молчаливый слуга, ждал решения насчет судьбы этой встречи.

Но к его удивлению Верховный жрец не заставил себя долго ждать. Легко ступая по темному мраморному полу, он приблизился к архонту, и приветствовал его, по обычаю, приложив руку к груди. Микар, пытливо вглядываясь в лицо Синапериба, словно стараясь понять его мысли и намерения, молча указал рукою на кресла, утопающие витыми, потемневшими от времени ножками в пестром ворсе ковра. Синаперибу подумалось, что, должно быть, именно здесь Микар принимал царей Атлантиды, правивших в его бытность.

— С чем пожаловал достопочтимый архонт Синапериб? — не спуская своих пристальных глаз с Синапериба, спросил Микар.

— Тревога и печаль меня снедают, о, великий Микар. Больно моему сердцу оттого, что смута поселилась на нашей земле, но еще больнее мне от беды, случившейся с царем Хроносом.

— Мне ведома его беда, — спокойно ответил Микар, — в ней виноваты его беспечность и безграничная доверчивость.

— Я полагаю, речь идет об архонте Гродже, так хитро проникшем в дом царя? — робко спросил Синапериб, не зная, может ли он вопрошать об этом самого Микара.

— Причина всех бед царя Хроноса кроется в его ближайшем окружении, — уклончиво ответил он.

— Достопочтимый Микар, позволь мне просить тебя о великой милости! Помоги царю Хроносу, ведь сие в твоих силах! — горячо воскликнул Синапериб.

— Почему ты просишь об этом? Что тебе с того? — глаза Микара еще более пристально взирали на архонта из-под нахмуренных бровей.

— Я люблю всей душой Хроноса, он мне, как брат, и мне больно видеть его таким отстраненным и беспомощным перед лицом коварного врага. Никто не в силах ему помочь, только ты, обладающий великими знаниями и чудесными способностями.

Синапериб видел, как Микар вдруг ушел в себя. Его глаза отрешенно глядели в пространство, словно именно оно скрывало ответы на вопросы архонта.

— Говорю тебе еще раз, мне ведома беда Хроноса и его дочери Лессиры, вижу я и причины сего, но помочь им не в силах.

— Не может быть!

— Ты прав, выражая недоверие моим словам. Случись такое в былые времена, я не стал бы ждать твоего визита ко мне и твоих пламенных речей, волшебные чары, завладевшие царем и его дочерью, могли быть развеяны мною в один миг. И совершил бы я сие отнюдь не из-за любви к самому царю Хроносу, а из-за тревоги за Атлантиду, оставшуюся без правителя, назначенного по велению Сынов Небес. Никто не должен перечить им и, тем более, препятствовать их великим решениям! Всякий, кто отважится на это, будет сурово наказан! — голос Микара при этих словах неожиданно возвысился, так что даже гулкое эхо отозвалось ему где-то под самым сводчатым куполом, но уже через миг голос Верховного жреца вновь сделался тихим и медлительным. — Но в сей миг мне не следует ничего свершать ни для спасения Хроноса, ни для других.

— Позволено ли мне будет узнать причину сего?

Взгляд Микара вновь скользнул по лицу архонта, но был он уже не пристальным и цепким, проникающим в самое естество собеседника, как в начале беседы, а усталым и отстраненным.

— Я не должен говорить с тобою об этом, но ясно вижу твою искреннюю боль и тревогу. И потому скажу: время уходит безвозвратно, скоро оно унесет на своих призрачных крыльях печали и беды каждого из вас, равно, как и ваши счастье и любовь. А посему я должен лишь лицезреть события, не вмешиваясь в их ход, ибо любые перемены излишни и пусты, они только внесут путаницу в дела земные, предначертанные не нами.

Синапериб с волнением вслушивался в слова Микара, он, все еще надеявшийся на то, что предсказание жреца, о котором он узнал от самого царя, не свершится, теперь ясно понимал, что грядет самое худшее.

— Скоро Атлантида погибнет?

— Ты знал об этом? — слегка удивился Микар. — Тебе, видимо, об этом поведал царь Хронос.

— Да, именно он в доверительной беседе мне рассказал об этом. Так, значит, время близко?

— Близко. Надо быть готовыми.

— Народ все узнает?

— Нет, по-прежнему считаю, что знать ему ничего не должно.

— Но, может быть, кому-то удастся спастись!