РrоМетро

Но я его уже не слышал.

– Да нет же! – азартно возразил Игорек. – Писатель – по вертикали шестнадцатое, а вы читаете восемнадцатое.

Но и его я уже не слышал.

– Да? – удивился Женя. – Блин, ну и циферки, хоть с биноклем рассматривай!

Но и эта реплика не коснулась моих ушей.

Потому что все мое внимание в этот момент было сфокусировано на статье, открывшейся мне на развороте газеты. Сквозь газетный текст проступали очертания правого колена Жени Ларина. Мелкие буковки притягивали взгляд, складываясь в гипнотические конструкции.

ПОСЛЕДНЯЯ ПРАВДА О «ТИТАНИКЕ»

«Если бы на борту «Титаника» просто находилось стратегическое ядерное оружие, было бы еще полбеды, – такими словами начал свой рассказ Франсуа Лурье, последний из оставшихся в живых после знаменитой трагедии 1912 года стюардов легендарного «Титаника». – Вся беда в том, что «Титаник» – это даже не океанский лайнер, как ошибочно думали многие. Это поезд.

Знали бы вы, на какие ухищрения приходилось идти нам, простым стюардам для того, чтобы скрыть от пассажиров, провожающих и прессы подлинную сущность «Титаника»! Мы были вынуждены выпивать до литра виски на человека ежедневно для того, чтобы передвигаться по проходам между купе так называемой «пьяной» походкой, имитирующей бортовую качку. А самым талантливым из нас удавалось имитировать даже кормовую! А как мы с крыши «Титаника» поливали окна общих вагонов из шланга, чтобы создать у их пассажиров ощущение корабельного трюма! Об успешности предпринятых мер маскировки говорит, например, тот факт, что некоторые, наиболее доверчивые из пассажиров даже испытывали во время поездки приступы «морской» болезни, особенно при переходе из одного тамбура в другой.

И все это – только ради того, чтобы не рассекретить раньше времени существование стратегически важного железнодорожного тоннеля, проложенного под дном Атлантического океана.

Да что уж там! – воскликнул мой собеседник в порыве откровенности. – По большому счету, даже капитан «Титаника» до самого последнего момента – когда фары встречного товарняка, груженого ящиками со льдом для коктейлей, хищно блеснули во тьме тоннеля – пребывал в полной уверенности, что управляет кораблем. Его мужественная фигура, сжимающая в руках декоративный штурвал, установленный в кабине второго машиниста, выглядела в лучах дальнего света нелепо и вместе с тем крайне трогательно…»

Таким образом нашла свое разрешение одна из самых курьезных в мировой истори…»

– Эй! – Ларин толкнул меня в бок. – Очнись! Слово из трех букв, дважды написанное на тамбурном стекле в электричке… уфф, а покороче они не могли?.. описанной в повести В.Ерофеева «Москва – Петушки».

– Сон, – отрешенно сказал я.

– А почему дважды?

– В тамбуре две двери.

– Да? Ладно… – Он принялся водить карандашом по бумаге. – Черт! Не подходит. Надо, чтобы вторая «у».

– Сон, – отрешенно сказал я. – Было бы еще полбеды, если бы покой нам только снился. Вернее, если бы нам снился только покой. Вся беда в том, что нам снится даже вечный бой. Этакий нестареющий английский мальчик с французской фамилией Лурье.

Женя быстро взглянул на меня и снова вернулся к газете.

– Ну, если ты настаиваешь… – Он принялся жирно обводить какую-то букву.

– Слушай, – отрешенно сказал я. – У тебя нет чего-нибудь уколоться?

– Извини, – сказал он. – Завязал. Да и тебе бы советовал. Лучше уж водку пить.

– Да нет, – отрешенно сказал я. – Я не в том смысле… Какую-нибудь булавочку. Я же сплю, – последнее предложение было произнесено с чуть более вопросительной интонацией, чем мне бы хотелось. – Мне нужно уколоться, и я проснусь.

– Думаешь? Ну-ну… – Женя достал из откуда-то пластмассовый футлярчик, внутри которого обнаружилась поролоновая подушечка с тремя иголками. – Держи.

– Ого! – удивился я. – Подрабатываешь иглоукалыванием? Или на пяльцах вышиваешь?

– Единственное мое увлечение – психологические эксперименты. – В исполнении Жени прозвучало скорее «психологические экскременты», что показалось мне символичным и недалеким от истины. – Это не иглы, это сверхтонкие супер-сверла для ювелирных работ.

– Да ладно тебе… – Я извлек из подушечки иголку – вполне обычную, только без ушка и с едва различимой резьбой, спиралью спускающейся с ее острого конца. В общем, верблюд бы через такую точно не пролез, да и ангел подвергся бы сильному риску, пытаясь разместиться на ее кончике.

Я зажмурился и уколол безымянный палец на левой руке. Выступившая капелька крови выглядела реалистично, но все же, на мой взгляд, недостаточно убедительно.

– Показатель, характеризующий прочность супружеских отношений, – требовательно спросил Евгений.

– Из трех букв? – уточнил я.

– Нет, почему?.. – Он слегка удивился. – Из восьми. Но известно пока три. Первая – «р», третья – «в», пятая – «о».

– Ревность?

– Ага. – Он склонился над газетой. – Черт, я тебя обманул! Наоборот, первая – «в», а третья – «р».

– Тогда – «верность».

– Подходит. Кстати, как там у вас, встреча прошла на высшем уровне? – поинтересовался Женя, не отрываясь от газеты. – Правда, я так и не понял, почему ты выбрал «каштанку» вместо блондинки. Хотя та тоже вроде была ничего. Кстати, куда ты ее дел?

– Ты о чем? – нахмурился я.

– О чем, о чем… – проворчал Женя. Он секунду подумал, потом прикрыл ладонями уши Игорька и грубо спросил: – … ты ее или нет? Вот я о чем!

– Кого ее?

– Ну эту… с этими… – он оставил в покое невинные детские уши и свел руки перед грудью, но не до конца, отчего стал похож на крысу, влекомую дудочкой крысолова, – которую ты увел куда-то. В соседний вагон, что ли.

– Да, правда, – Игорек выглянул из-за Жениного плеча. – Куда делась тетя в белом свитере?

– Какая тетя? Вы издеваетесь оба? – почти с минутным, как у бракованной гранаты, запаздыванием сообразил я.

– Э-э-э, голубчик… – Евгений окинул меня профессиональным взглядом окулиста. Для полного сходства не хватало круглого зеркальца на лбу. – Что вы там такое пили, интересно? – Он зачем-то оттянул мне левое веко. – Да нет, вроде не расширены… А? Что пили-то?

– Где пили?!

– Та-ак. С вами все ясно! Избирательная трансгрессивная амнезия. – Женя демонстративно отвернулся от меня. – Следующий! – И снова повернулся. – Что, правда ничего не помнишь?

– Отчего же… Что-то помню. Тебя помню, Игорька помню… Вот, даже его помню. – Я кивнул в сторону спящего пенсионера, чье выражение лица было настолько серьезным, словно он, в свою очередь, мучительно пытался вспомнить, с каким счетом закончилась русско-финская война.

– Помнишь, к примеру, как я тебе двести рублей одалживал?

– Нет, – честно признался я.

– Жаль! – Женя выглядел огорченным. – Я вот тоже не помню. Ну а эту… девчонку в белом? Помнишь?

– Нет.

– Прикол! Тра… – он покосился на Игорька, – …вмированная психика, повышенное содержание алкоголя в крови – это я все понимаю. Но никогда бы не подумал, что можно забыть такое. Слушай! Если что-то было, ты ведь должен чувствовать. А?

– Знаешь… – Я прислушался к собственным ощущениям, как акустик с древней подводной лодки вслушивался в обманчивую тишину океана. Куда-то исчезла тяжесть в желудке, обусловленная большим количеством выпитого. Слегка побаливали икры, как это иногда бывает после секса. И потом эти носки в кармане… – Может, что-то и было. Только, хоть убей, но я и правда ничего не помню.

– Слушай, – сказал Женя, – а у тебя голова случайно не болит?

Голова у меня не болела. Почти. До тех пор пока он об этом не спросил.