Ромашка (СИ)

Я крепко схватила ее за руку и поволокла за собой, не обращая внимания на вопли.

В квартире Ромашка устроила привычный уже концерт с битьем посуды. Она вопила и орала, а потом снова прыгнула на подоконник… Я смотрела словно со стороны, устало и безразлично. Этажом выше распахнулось окно, и вместе с нецензурными пожеланиями заткнуться на Ромашку обрушился поток помоев. Добрые хозяева, должно быть, специально копили эту дрянь всю неделю, поджидая удобного случая!

Я засмеялась. Смех был истерическим, но я впервые не стала брать себя в руки. Мне, как всегда, стало жаль мою девочку, но эта жалость была уже другой, хладнокровной и отстраненной. Гнев, раздражение и обида пропали, как и не было их. И пришло странное спокойствие, невесомая легкость от внезапно принятого решения. Я засмеялась.

Ромашка смотрела на меня испуганно и недоумевающе. Идеально уложенная прическа превратилась в воронье гнездо, на волосах висели ошметки помидорных обрезков.

— Поди умойся! — сказала я и ушла в комнату, где начала неторопливо собирать рюкзак.

— Ты что делаешь? — спросила с порога Ромашка, почуяв неладное.

— Собираю вещи. Понимаешь, Ромашка… Ой, прости! Понимаешь, Анита, мне надоели твои истерики. Выгнать тебя, как это сделало бы большинство родителей в этом городе, я не могу. Но и жить с тобой вместе не могу тоже, извини. Я ухожу.

— Куда? — с подозрением спросила она.

— Тебя не касается. Живи как хочешь, делай, что хочешь. Пока!

Я хлопнула дверью, и тогда из квартиры донесся отчаянный крик:

— Мамочка! Не бросай меня, мамочка! Не бросай!

Если б я не слышала этого в тысячу первый раз! Нетушки, хватит. Сколько можно уже? Простишь, а потом снова все вернется на круги своя. Хватит! Я решительно пошла к лифтам.

Дорога не хотела шелковым путем ложиться под ноги. Она предупреждала, не пускала, пыталась повернуть вспять. Порывом ветра в лицо, шквалом внезапного дождя, проносившимися мимо КАМаЗами, так и норовившими обдать грязной водой… Я промочила ноги, перебираясь через разлившуюся по тротуару лужу. Но злость и упрямая досада гнали меня вперед. Я не обернулась ни разу. Ноги сами привели меня к шатру Тамары… Я постояла немного, раздумывая, а потом решительно пошла прочь, в ночь и дождь. Нет. Тамара может уговорить меня остаться. А оставаться я не хочу.

Свет фар встречной машины ослепил меня. Я поскользнулась на скользкой грязи и больно ударилась головой о бордюр. Из глаз осыпались искры, а потом наступила темнота…

Очнулась я уже в больнице. Врач, молоденький хирург, сказал мне с безмерным удивлением в голосе:

— Странно, но вы отделались всего лишь шишкой на затылке. Обычно в таких случаях мы собираем человека по частям. Если там еще остается, что собирать… Вот соседка ваша навряд ли выберется…

Я повернула голову. На соседней койке лежала с закрытыми глазами и восково-бледным лицом…

— Ромашка! — закричала я, сходя с ума.

Врач меня удержал.

— Вы знаете эту девочку?

— Да! Что с ней, доктор?!

— По словам очевидцев, она бежала куда-то, затем споткнулась, схватилась за голову и вот, оказалась у нас в реанимации. Она в коме, а по какой причине — один Бог знает. За дверью стоит какая-то цыганка, она назвалась ее знакомой…

— Тамара!

— Впустить?

— Да!

Тамара была невозмутима, как всегда.

— Что произошло? — я вцепилась в нее дрожащими руками и пыталась трясти. Тамара усадила меня на место.

— У этой девочки нэ было жизни. А ты первой нарушила ваш уговор. Ты первая бросила ее. Унесла ее жизнь с собой. И глупо потратила, побежав через дорогу на красный свет.

— Да ничего я ей не обещала! — закричала я. — Не нужна была мне ее жизнь! Она мне сама ее сунула, я не просила!

— Э, милая, — сказала старая цыганка. — Она дала, ты взяла. Могла нэ брать.

— Да не нужна мне ее жизнь! — закричала я. — И я же рядом! Теперь-то я не брошу ее!

— Поздно, — сказала Тамара.

Аппарат у Ромашки в изголовье запищал на одной непрерывной ноте…

Я вышла из больницы и долго стояла у ворот, подставляя лицо мелкой осенней мороси. Дождь — это когда ты плачешь, а твоих слез никому не видно… Дорога легла под ноги, заасфальтированная городская улица с лужами, редкими клумбами, автобусными остановками и мусором возле них, уныло-серыми домами, пивными ларьками и заржавленными решетками ограды детского садика.

Я не оглянулась ни разу. Я знала: уже не вернусь. Дорога уведет меня далеко от города, где погибла, не успев расцвести, моя Ромашка…