Третий не лишний. Фатальное колесо-3 (СИ)

А что? В нашем двадцать первом веке, те же американцы используют не менее сомнительные поводы, чтобы, скажем, очередной раз сунуться в какую-нибудь страну во имя торжества демократии. А мы чем хуже?

Да и Генка не сдается:

― А что? Подходящая идея. Поймаем и наваляем. Кто сможет ночью выйти?

Пацаны замялись. Кто-то стал гонять муравьиного льва по лункам склона. Кто-то начал втыкать палочку в землю ― настоящие ножи родители носить не разрешают. Желающих, короче, не находилось.

― Я смогу, ― поддержал я Генку. Раз заварил сам кашу, нечего отмалчиваться. ― Когда собираемся?

― В двенадцать. В полночь! На пустыре за кинотеатром.

Пустырь ― место ристалищ между нашими дворовыми группировками. О нем все знают.

― Идет. Так что, вдвоем идем?

― Я сейчас у бабушки ночую, она старенькая, рано спать ложится, ― вписался конопатый парнишка по имени Славка, ― как заснет, я приду.

Славка не из нашего класса. И даже не с нашего двора, что грозило бы ему обструкцией. Вот только на нашей территории живет его бабушка, и поэтому у него ― шенгенская виза. Доступ Славке в наш аквариум разрешен. Теперь же ему хочется еще и статусного веса поднабрать среди чужаков.

― Ну, и я буду. Чего там. Делов-то...

Это Вадька Трюханов. Отец его сидит (не без моей помощи), сам Вадька живет с бабушкой. Бабуля кстати у него мировая. Трюха наверняка ей скажет, что идет со мной. Допустим, крабов ловить ночью, на фонарик. И его отпустят. Я среди бабушек двора в авторитете. Сам не знаю почему. Догадываюсь ― чувствуют они что-то про мой скрытый возраст. На подкорке ощущают. На опыте. Вот и проникаются доверием.

― Все? Нет больше желающих?

Я обвожу взглядом каждого. И каждый сдувается ― или отводит глаза, или пожимает плечами, мол, чего уж там, сам все понимаешь.

― Струсили, ― с важностью констатирует Генка.

Годика через два-три за такое заявление он точно схлопочет по шее. Без вариантов. Но бывшие первоклашки пока миролюбивы как травоядные. Улица их пока еще не обточила как надо. Хотя стремление к возмужанию уже ощущается.

― Ничего не струсили, ― возражает один из пареньков, ― просто брешешь ты все, Генка!

Ага! Получил, Федюхин? Пока еще не по шее, но первые проявления системной оппозиции уже очевидны. Говорю же ― взрослеет молодая поросль!

― Сам ты брешешь! ― взвился обиженный в лучших своих начинаниях Генка. ― Не хочешь, не ходи. Только потом как поймают тебя эти мыши ― не жалуйся!

― Мыши! Хи-хи.

― Заткнись, Димон. Мы сегодня ночью за всех пацанов района отомстим. Если случится чего... не вернемся если, значит... вы, это...

― ...Считайте нас коммунистами, ― не выдержал я. ― Хорош трепаться, ребя. Давай по домам. Родителей еще надо уболтать...

А ведь это ― действительно проблема. Как же выйти ночью из дома?

Придумал же себе головняк на ровном месте!

Глава 2

Папа может

Мой батя сильно устает на работе.

В детстве я этого вообще не замечал. Ну, приходит мужик со стройки ― поужинал и на диван. Обычное дело. Мать его постоянно подкалывала по этому поводу. Мол, "наездник диванный", "гигант плюшевый". Ссорились даже иногда. Батя, как правило, сначала лениво огрызался для проформы, потом обиженно шуршал газетами, демонстративно листал книжки, в конце концов ― поворачивался на бок спиной к злопыхателям, и давай храпеть назло завистникам.

Семи еще нет, а он спать. Странновато, конечно, с детской точки зрения ― ведь на это время приходится самый разгар вечерних "вкусняшек": Штирлиц, к примеру, по телику, или какая-нибудь общественная затея во дворе. Там вообще каждый вечер происходит что-нибудь интересненькое: будь то день рождения у кого-нибудь, или годины, или крестины, а то и просто ― банальное домино. Или лото, если верх берет женская половина. Шум, гомон, споры, смех. А батя спать...

Сейчас, когда глазами ребенка все это воспринимает взрослый мужик, многое становится понятным. Да так, что порой к горлу подкатывает душный и соленый ком. И это не только жалость. Это что-то большее. Может быть гордость? Может быть восхищение человеком, который стал для тебя главным в этой жизни?

Сейчас я уже понимаю, что отец вкалывал как бешеный трактор не для того, чтобы срубить лишнюю копейку, хотя и получал прилично по общепринятым меркам ― около четырех сотен в месяц.

Нет, дело не в этом.

И не в том, что батю якобы изматывает бездушная советская система, превращающая людей в индустриальные винтики в погоне за химерами светлого будущего. Это бред. В этом времени о людях думают в самую первую очередь ― железобетонный факт. Слово, которое из песни не выкинуть, как-бы не старались сделать это современные псевдо-либеральные умники. Поэтому и масса кружков у детей, и стадионы, и пионерлагеря, у взрослых ― турбазы, катки-бассейны, санатории-профилактории разные. И все это ― дешево и доступно.

Не причем здесь система.

Просто мой папа НЕ УМЕЕТ ЧТО-ЛИБО ДЕЛАТЬ ПЛОХО.

Такое вот свойство характера. Не научили в детстве "халтурить". В его голодном послевоенном детстве. Когда бездельники и "сачки" просто не выживали. И поэтому батя сейчас естественным образом ― передовик производства. Что называется ― "ударник социалистического труда". И один из ведущих сварщиков целого стройтреста ― в свои не полные тридцать лет! Про него даже написаны две заметки в городской газете: "новаторский способ вытягивания непрерывного сварочного шва под заданным углом", или что-то в этом роде. Тут я слабо разбираюсь.

И еще есть куча всяких наградных значков, да медалек, которые отец аккуратно подкалывает на красную бархотку, вышитую матерью в форме вымпела. Наш "красный уголок" в квартире. Чувствуете, где находятся истоки истинного патриотизма? В простых и обыденных на первых взгляд вещах...

Сегодня папа в восемь вечера был еще при памяти. И даже не собирался вырубаться.

Просто у нас появилась новая "фишка", напрочь отбившая бате страсть к преждевременному засыпанию ― ОН С СЫНОМ ИГРАЕТ В ШАХМАТЫ!

А сын, зараза, большей частью выигрывает! Знамо дело ― шахматный кружок в Доме Пионеров, не хухры-мухры. Ребенка отдали туда после весеннего запрета заниматься спортивной гимнастикой. Слишком высокий травматизм оказался у того вида спорта.

Вот шахматы ― другое дело! И культурно, и безопасно. А заодно и с сыном можно пообщаться:

― А если вот так?

― Это ты походил, пап?

╛― Пока нет...

― Если походишь, получится "Защита Филидора".

― Ага. Вон оно как! Филидора, значит. А если, к примеру, этой пешкой?

― А этой пешкой у тебя выходит "Латышский гамбит". Очень рискованный вариант развития для черных. Сложно играть. Не советую.

― Дружкам своим не советуй. Играю гамбит! Вот так вот. Латышский!

― Походил?

― А то!

― Тогда капец твоей пешке. На!

― Вот так ты, значит...

Больше всего бате нравятся высокоинтеллектуальные разговоры "за теорию" ― какую партию, к примеру, он играет на этот раз. Предусмотрен ли шахматными мудрецами тот или иной вариант дебюта, который он измыслил. И дикий восторг, если происходит попадание, в результате которого всплывает очередной мудреный термин ― какой-нибудь "Схевенингенский вариант Сицилианской защиты".

Только попадания в такие крутые названия случаются до обидного редко. Даже, наверное, не каждый день. Это вам не шов сварочный "вытягивать". Большей частью на шахматной доске изобретается дикая конструкция, в конечном итоге приводящая пытливого исследователя к неизбежному разгрому. С разницей лишь в том или ином количестве ходов.

Что называется: "Вас как, сразу прикончить, или желаете помучиться?".