Грустный праздник (СИ)

Черные костюмы - каждый стоимостью в небольшой автомобиль. Сотни свечей вокруг - и настоящие, и неотличимые от них искусственные. Огромный зал с мраморными колоннами. И очереди людей, жаждущих прорваться к виновнику торжества, прикоснуться, сказать несколько глупых фраз и раствориться в водовороте из шелка, бархата и кожи. Лучше бы он уже лежал в гробу - по крайней мере, не пришлось бы тратить силы на рукопожатия.

До боли, до одури хотелось легким прыжком вскочить на стол, наподдать ногой блюдо с осетриной и закричать - да, я умру через пять лет! Я проживу еще тысячу восемьсот двадцать пять дней, не зная даже насморка, а потом попрощаюсь со всеми коллегами и знакомыми, приду домой и предупрежу дворецкого, чтобы в восемь часов утра он убрал мой труп! Я знаю, когда сработает механизм самоуничтожения в моем теле, с точностью до минуты - и в ваших телах, кстати, тоже! Я сам его туда встроил! Ты, Зак, умрешь через четырнадцать лет, шесть месяцев, три дня, пять часов и, дай-ка посмотреть, три минуты - я знал, что ты кинешься меня поздравлять, и подготовился заранее. Ты, Лиз, умрешь где-то через пятнадцать месяцев после меня, и твоя болтовня наконец-то прекратится. На остальных мне настолько плевать, что я даже не помню - в отличие от компьютеров Министерства. Они точно знают, у кого в крови уже плавают “жучки”, которые быстро и безболезненно выключат ваше тело в назначенный миг, а кто подселит их к себе со следующей ампулой виталонги. Сейчас вам неизвестно, к какой категории вы относитесь, да и не очень-то интересно; чужой праздник отвлекает вас от этих мыслей. А вот когда в вашу честь будет играть оркестр и звенеть хрусталь, вы остро захотите это узнать и станете с надеждой смотреть на меня - а я буду улыбаться и поздравлять вас теми же фразами, какие сам слышу сейчас. Так с праздником, друзья! С днем смерти!

Мортенсен мог бы сказать все это. Его бы не стащила со стола служба безопасности. Его бы не перебил никто из присутствующих. И самое главное, самое редкое - ему бы хватило храбрости. Но он, как и много раз до сего дня, промолчал.

Такие речи уже звучали в разных уголках страны. Обычно их душили после первых слов и по молчаливому согласию приравнивали к хулиганству. Общество игнорировало эти возгласы, пока они доносились с его дна. Но стоит им прозвучать сверху - и их никто не остановит, как лавину, обрушенную всего одним маленьким камешком.

Праздник должен был продолжаться. Он истекал кровью, задыхался и разлагался, но правительство поило его виталонгой, стекающейся изо всех стран мира. Знаменитости отмечали дни рождения с невиданным размахом, а телевидение смаковало каждый момент их торжества. Особенной популярностью пользовались актеры - у прочих звезд менее убедительно получалось изображать искреннюю радость даже под строгим контролем Министерства. Руководители крупнейших компаний получали заказные письма с подробными инструкциями об изменениях в корпоративном этикете; “новорожденные” сотрудники получали денежные премии, букеты цветов и обязательные пять минут внимания со стороны коллег. Отпуска никому не предоставляли - скрывать свой праздник от остальных было принято считать дурным тоном. Нет нужды пояснять, кем именно было принято.

Тем, кто свой день рождения был обречен праздновать наиболее широко.

- Виктор! Вот ты где! Дай пять, дружище!

Мортенсен позволил себе легкий скрип зубов, зная, что его все равно заглушит экспрессивный финал баховской “Badinerie”, и повернулся навстречу объятиям премьер-министра.

Тим вышел из офиса на полчаса позже, чем рассчитывал. Чертовы поздравители продолжали его отвлекать до самого конца рабочего дня. Нельзя было даже отговориться срочным заказом - любые увиливания по умолчанию считались некорпоративными вне зависимости от того, сколько в них содержалось истины. Так что заканчивать статью пришлось в уже пустом офисе.

На улице было холодно. К счастью для Тима, остановка монорельсовой находилась совсем рядом. Он поднял воротник куртки и собрался прибавить шагу, как вдруг резко передумал.

Она стояла рядом с остановкой. Не лицом к монорельсу, а вполоборота, чуть приподняв голову, словно предоставляя Тиму возможность издали оценить ее благородный профиль и точеный древнеримский нос. Такая поза символизировала благородную отрешенность от таких мелочей жизни, как общественный транспорт или, предположим, Тим.

Сворачивать было поздно. Она уже поняла, что он ее видит.

- Здравствуй, Адель.

(Здравствуй, моя бывшая девушка, с которой мы до сих пор играем в приятельские отношения)

- О, Тим, какая неожиданная встреча!

(О, Тим, какого черта ты заставил себя ждать на полчаса дольше, чем я рассчитывала?)

- Что ты здесь делаешь?

(Что ты на этот раз придумала, чтобы испортить мне настроение?)

- Я жду друга. Мы собираемся пойти в кино.

(Я жду, пока ты выйдешь с работы, чтобы совершенно случайно попасться тебе на глаза, и уже замерзла, как собака)

- Долго ждешь? Сегодня что-то холодно.

(Долго ты встречаешься с этим своим другом, о котором я раньше не слышал, и слабо верится, что услышу еще раз?)

- Нет, я только что подошла. А ты где-то здесь работаешь?

(Нет, я только что придумала его, чтобы досадить тебе)

- Да, очень близко отсюда. Удобно добираться до дома.

(Да, очень на тебя похоже)

- Тебе нравится твоя работа?

(Тебе нравится то, что ты видишь? Ты сам от всего этого отказался)

- Сначала мне было тяжело, но потом я освоился. И платят прилично.

(Сначала мне показалось, что я свалял дурака, но после нескольких фраз я вспомнил, что ты неуравновешенная стерва, а я был как никогда прав)

- Значит, тебе удалось добиться от жизни всего, чего ты хотел. Так держать, Тим!

(Значит, тебе уже можно спокойно умереть)

- А ты все еще занимаешься йогой? Как успехи?

(А ты все еще злишься, что я тебя бросил?)

- Пошел уже третий год, представляешь? А я думала, что это будет просто небольшой эксперимент.

(Пошел к черту!)

Тиму показалось, что Адель сверкнула глазами так, что остановка немного осветилась. Но конечно же, это просто подползла серебристая змея монорельсовой - настолько бесшумно, что он даже не сразу заметил, увлеченный двумя диалогами сразу.

- Извини, мне пора ехать. Вайол ждет меня дома.

В эти слова Тиму не нужно было вкладывать никакого дополнительного смысла.

Адель улыбнулась уголками губ и слегка наклонила голову с таким видом, как будто ей были известны все секреты мироздания, не говоря уже о том, что кто-то - неважно, кто - ждет дома кого-то - еще менее важно, кого. Сразу же после этого она снова вперила взор в темнеющий горизонт, приняв ту же позу, что и в начале разговора - с поправкой на нынешнюю точку зрения Тима.

Когда двери вагона начали закрываться, она резко развернулась, красиво тряхнув гривой медных волос, и прокричала:

- Тим, я же совсем забыла! Поздравляю с днем…

Створки захлопнулись, отрезав шум вечернего города вместе с последним словом Адель. Мыслями Тим уже был дома, и ему не хотелось думать о том, насколько искренно она закончила свою фразу.

Мортенсена дома ждал легкий ужин из запеченной форели и салата с артишоками и рисом, нагретая до его любимой температуры ванна, рюмка коньяка на ночном столике, а самое главное - тишина, не нарушаемая даже звуком шагов дворецкого, распорядившегося обо всем заранее.

Тима дома ждал праздничный торт.

Мортенсен погрузился в ванну с головой, наслаждаясь ощущением того, как горячая вода затекает в уши. Приятное разнообразие после того, что в них сегодня лилось с самого утра. Не хотелось слышать вообще ничего - даже эхо собственного дыхания, отраженное серым мрамором стен просторной ванной комнаты.

Вода была божественна. Министр в очередной раз отдал должное таланту своего дворецкого. Докинсу было пятьдесят с небольшим, но Мортенсену всегда казалось, что его слуга старше его самого. Лысоватый, невысокого роста и слегка сутулящийся, он словно вышел из старого фильма про викторианскую Англию. Должно быть, этот славный малый находил гармонию между своим внешним и внутренним обликом, раз не исправлял недостатки своего тела виталонгой. Докинс вообще проявлял завидное равнодушие к материальным благам - и этим давал единственный повод для раздражения Мортенсену, зачастую не знавшему, как отблагодарить верного слугу. На все предложения Докинс со скромной улыбкой отвечал, что ему нужно только здоровье - и именно поэтому для него честь служить господину Мортенсену.