В Праге в одиннадцать

— Прости, я не понял. О ком ты говорил, как о сильнейшем?

Ясновидец пристально поглядел на молодого эсэсовца.

— А ведь ты не врешь, Фриц, ты действительно его не знаешь. Его истинного имени я не смогу тебе назвать. Не знаю. Себя он именует Густавом Кротким, доктором алхимии. Его присутствие я чувствую постоянно. — Герман встряхнул головой, и Фриц подумал, что ясновидящего его ощущения скоро сведут в могилу. — Он действует не грубой силой, нет. Он настоящий мастер. Еле заметное воздействие, но почти постоянное. Оно и ночами прерывается лишь на пару часов.

Откуда-то ясновидящий знал, как и другие оккультисты, что Густав Кроткий действует в интересах рейха, и не следует его ни разыскивать, ни сообщать о нем другим. Фриц подумал, что это может оказаться умелым внушением. Он начал было самостоятельные поиски Густава, но они прервались в самом начале.

В канун нового, 1939 года, Раунбах вышел из здания берлинской полиции и прямо у входа наткнулся на поджидавшего его мужчину среднего роста, с потемневшей от загара кожей, в шляпе-котелке и в длинном черном кожаном плаще на меху. Аккуратная бородка, длинный нос с горбинкой, темные глаза с длинными ресницами, узкие, бесцветные губы. Фриц мгновенно понял, кто перед ним.

Не сделав ни одного движения, хотя бы отчасти напоминавшего приветствие, незнакомец скрипуче произнес:

— Господин Раунбах, мы можем поговорить в моей машине. Она стоит вон там. — Мужчина кивком указал на приткнувшийся у тротуара "майбах". — Называйте меня Густав Кроткий.

Устроившись на заднем сидении, Фриц вопросительно взглянул на севшего рядом алхимика. Вышколенный шофер в форме СС на переднем сиденье с безразличием смотрел в ветровое стекло. Густав неспешно достал из кармана плаща коробку гаванских сигар и принялся раскуривать. Раунбах подумал, что алхимик родом с берегов Средиземного моря. Что-то подталкивало его к такому предположению. Может, темные волосы и смуглая кожа, а может, мягкость движений. Впрочем, Фриц не имел навыка общения ни с испанцами, ни с итальянцами, и мог ошибаться.

— Я знаю, Фриц, кому вы подчиняетесь, к какому заданию готовитесь. Мешать вашим усилиям не намерен. А вот разыскивать меня не стоит. Я служу высшему руководству, и отдавать отчет не обязан даже вашему шефу рейхсфюреру Гиммлеру. Перед отправкой в Тибет вспомните обо мне, и тогда мы встретимся вновь. Я помогу установить контакты в Тибете, без помощи Вы не отличите Свода Канджура от Книги Мертвых. А сейчас идите — и забудьте о моем существовании.

Густав Кроткий не действовал на Фрица гипнозом, по крайней мере, ни одним из известных ему способов, и Фриц мог воспроизвести в памяти каждое слово из их разговора. Но как-то так получилось, что до самой экспедиции Раунбах совсем не вспоминал про доктора алхимии, не пытался его разыскать, не собирал о нем сведений. И только накануне отправки в экспедицию Фриц внезапно вспомнил о нем. Только вспомнил — и Густав Кроткий встретил его на продуваемом зимним ветром берлинском аэродроме.

Фриц отправлялся самолетом до Москвы, чтобы потом продолжить свой путь через Иран. Он должен был добраться до Лхасы отдельно от экспедиции, которую возглавлял Эрнст Шефер, служащий института Аненэрбе.

Густав назвал ему два имени, пообещав полное содействие этих людей. Он говорил с Фрицем на тибетском наречии, которым Раунбах владел еще неважно. Но, как ни странно, Фриц понял абсолютно все, что сказал ему доктор алхимии. И вновь Фриц мог дать руку на отсечение, что Кроткий не действовал на него гипнозом. Отчего же он совсем забыл наставления Мартина Хойзеля и думал лишь о том, как не подвести Густава?

В Германию Раунбах вернулся в середине 1940 года. Возвращение далось непросто, еще в Лхасе ему на хвост села британская разведка. Даже путь в Тибет, с караваном кочевников из Ирана, казался теперь легкой прогулкой. А как он тогда гордился, пробравшись в горную страну через Афганистан и Индию с караваном пуштунов, что никто не мог заподозрить в молодом погонщике верблюдов и низкорослых горных лошадок европейца, гауптфюрера СС, личного агента Гиммлера!

И в Тибете он не сплоховал. Жил в горном монастыре, выполнял все обряды, читал древние манускрипты, с трудом разбирая при свете свечи выцветшие от времени закорючки. Он прошел испытание, оставшись незаметным среди других паломников. Через две недели к нему обратился один из тех, чьи имена назвал ему Густав Кроткий. Эти люди и проделали всю работу.

Экспедиция везла в рейх более ста томов древних священных текстов, везла мандалу Гандхара, и иные атрибуты, позволявшие пройти магические ритуалы, дарующие возможность избежать жалкой участи в последующих перерождениях, а в этой жизни — дарующие особую власть над людьми. Но возвращалась экспедиция без Фрица. Его предупредили, что англичане знают о его настоящей миссии.

Возвращаться назад тем же путем было рискованно, и Фриц избрал окольную дорогу: через Монголию и Советский Союз. Долгой холодной зимой, сидя под пологом монгольской юрты, он вспоминал, что говорили ему тибетцы про Густава Кроткого. Обдумывал, сопоставлял с собственными впечатлениями.

Здесь, вдали от западной цивилизации, от газет, от партийных митингов, вся его коротенькая жизнь выглядела бессмысленной скачкой по кругу. Карьера, борьба с врагами рейха — как это все далеко! Здесь в вечно прозрачном небе ночью светили россыпи звезд, что существуют вечно, безразличных, далеких от страданий маленьких людей в небольшом европейском государстве. Здесь, как и тысячелетия назад, монгол собирал юрту и гнал привычной дорогой свой скот, меняя пастбище за пастбищем все в том же, неизменном со времен Темучина порядке.

В монастырях с треском крутились молитвенные барабаны, а многократно произнесенная мантра "ом мани падме хум" примиряла со всем происходящим. И если Фриц еще чувствовал волю к возвращению, то эта воля была не только своя. Он себя не обманывал. Он возвращался, потому что его возвращения ждал Густав Кроткий. Ни штандартенфюрер Хойзель, ни Гиммлер, ни семья не значили для него сейчас столько, сколько виденный всего дважды доктор алхимии.

Необъятные просторы Советского Союза он проскочил на удивление легко, хотя в рейхе его предупреждали о необходимости особой бдительности. Якобы, каждый пятый в Советской России — агент НКВД. По-видимому, эти "пятые" с ним-таки разминулись. Документы у Раунбаха были в полном порядке, но важно было сохранить в тайне от Советов сам факт тибетской экспедиции.

По возвращении Фриц, не докладывая никому, навестил всех своих подопечных. Умер старый Герман, двух астрологов фюрер лишил своего расположения, и они отправились в трудовые лагеря, пропал бесследно в Польше один из гипнотизеров. Все выдающиеся ораторы перешли в министерство пропаганды, к доктору Геббельсу. Их осталось всего десять человек, тех, кто мог помочь делу национал-социализма, используя недостижимые другим способы.

Фриц сразу почувствовал, как изменило его пребывание в Тибете. Может, в нем и раньше присутствовали какие-то способности — ведь не зря же еще юношей его приняли, как своего, самые разные посвященные. С первых минут пребывания в рейхе он чувствовал теперь вокруг себя атмосферу ненависти и презрения.

— Здравствуйте, господин Раунбах! Как Вы возмужали! — Зигфрид был пьян, что порядком поразило Фрица. Каждое опьянение надолго лишало ясновидящего его способностей. — Удивляетесь, конечно, что я выпил? Эх, господин Раунбах, сейчас в рейхе уже иные времена, поверьте. Лишь выпив, я прихожу в себя. Хе-хе, и мне даже не страшно. Я могу спать спокойно.

Во времена совсем недавние, до Тибета, Фриц бы вышел из себя. Он бы устроил Зигги порядочную головомойку, и тот бы думать забыл, как выглядит бутылка со шнапсом. Но ясновидящий ошибаться не мог, времена действительно наступили другие. И Фриц промолчал.

Мартин Хойзель встретил его приветливо:

— Ты уже обошел всех наших людей, мне сообщили. Молодец. Возьми недельку отпуска, съезди к родным, вдохни воздух Германии.