Миражи

— То есть жилых помещений?

— Ну да… Только без окон и без дверей. Но как-то всё же все они освещались и использовались, несомненно…

За разговором они пересекли циклопическое помещение и подошли к основанию черной стелы в центре зала, занимавшего, собственно, три четверти всего объема храма. Три совершенно одинаковые антрацитовые грани стелы, казалось, вырастали прямо из гранитного пола, без малейшего следа стыков каменных плит.

Молодой человек медленно обошел стелу по периметру и обнаружил на каждой из граней, на высоте около двух метров, углубления, по форме и размерам весьма походившие на отпечатки человеческой ладони.

— И что же это значит? — обернулся он к наблюдавшему за его действиями профессору.

— А вы попробуйте вложить туда свою руку, — откликнулся тот чуть напряженным голосом. — Ручаюсь, ничего страшного с вами не случится.

И Генрих, секунду поколебавшись, протянул ладонь правой руки к углублению.

«Аум-м-м!» — прокатилось по сумрачному залу, будто зевнул невидимый великан. Молодой человек вздрогнул, но удержался и руку от стелы не отнял. В то же мгновение воздух в зале шевельнулся, по стенам побежали блики и пятна света.

«Аум-м-м!» — снова «зевнул» великан. Световая круговерть усилилась, в ноздри вдруг ударила волна сильных незнакомых запахов, воздух словно бы сгустился вокруг стелы, образуя нечто вроде занавеса, вот-вот готового раскрыться. Генрих попытался наконец вынуть ладонь из углубления, но ничего не вышло. Тогда он поборол поднимавшийся от живота противный холодный комок и остался на месте. Профессор Шнайдер куда-то исчез — то ли сбежал, то ли его скрыла световая завесь.

«Аум-м-м!» — прокатилось по залу в третий раз, и вдруг бешеная скачка света прекратилась и как бы протаяла в глубину. Храм исчез, исчезла стела, и теперь молодой человек словно парил над цветущей равниной, рассеченной пополам широкой лентой полноводной реки. По обе стороны вдоль нее тянулись квадраты возделанных полей, перемежавшихся с рощами пальм, а правее, у излучины, на высоком берегу раскинулся город из молочно-жемчужного камня.

Город, к которому не вела ни одна дорога!

Генрих невольно попытался разглядеть детали, и город тут же, будто скачком, приблизился. Улицы его, широкие и прямые, расходились от центра лучами и кольцами, и были заполнены людьми в ярких разноцветных одеждах. И были они смуглые и золотоволосые…

«Что же это?!» — невольно родился вопрос в голове молодого человека.

И мгновенно пришел ответ, словно откликнулся сам город:

«Это жизнь, от которой вы отказались…»

«Но ведь я живу?!» — Генрих даже не обратил внимания, что продолжает разговаривать мысленно.

«Ты и все остальные люди только существуете. А это — не одно и то же. Вы существуете исчезающе малый период времени, причем независимо от своего желания, и умираете, так и не поняв, зачем появились на свет. А жизнь — это процесс, полностью контролируемый разумом…»

«Значит, мы могли бы стать бессмертными?..»

«Могли бы, но вы отказались от знания и приняли веру. А она исключает знание…»

«То есть у нас больше нет шансов?..»

«Во Вселенной ничего не происходит однократно, раз и навсегда. Все процессы, и жизнь в том числе, цикличны, и только цель одна — равновесие, баланс, гармония… Кода-то люди выбрали веру в абсолют и нарекли ее Богом, теперь большинство из вас верит в знание и называет это Наукой. Пройдет еще какое-то время, прежде чем большая часть людей поймет, что обладать знанием полезнее, чем верить в него. И тогда эпоха Веры закончится и вновь придет эпоха Знания — закон равновесия будет соблюден и начнется новый цикл…»

«Кто же ты? — запоздало спохватился молодой человек. — Бессмертный?..»

«И да, и нет. Я страж храма — хранилища знания. И я — ключ к хранилищу…»

«А кто же тогда я?..»

«Ты — тот, кто мог бы стать новым хранителем…»

«Значит, ты можешь открыть мне Знание?»

«Нет, потому что ты все еще веришь. Ты не готов к Знанию. Прощай…»

Генрих вновь оказался возле черной стелы, но уже сидящим на полу и совершенно мокрым от пота. В голове был полный сумбур, перед глазами все еще плясали цветовые пятна и поэтому когда кто-то коснулся его плеча, молодой человек едва не подпрыгнул от неожиданности.

— С вами все в порядке? — донесся будто издалека до него голос профессора.

— Н-не знаю, — честно признался Генрих.

— А-а, значит, вам удалось, — то ли с удовлетворением, то ли с сожалением констатировал Шнайдер.

— Что удалось? — не понял тот.

— А вот я не смог, — продолжал профессор, словно разговаривая сам с собой. — Испугался, наверное.

— Вы слишком верите в то, что этого не может быть, — вдруг сказал Генрих с плохо скрываемой жалостью. — И все же привели меня сюда…

— …чтобы снова убедиться, что оно существует! — почти выкрикнул Шнайдер, сморщившись и сжав кулаки. — Но почему?! Господи, почему именно я?!.

— Значит, вы тоже имеете шанс…

— Нет, мой юный друг, — плечи профессора поникли, будто на них легла невидимая тяжелая плита, — ни я, ни вы не имеем никаких шансов. Сегодня не наш выход. Антре, господа!..

— Но почему?! — глаза Генриха наполнились безмерным удивлением. — Я же сам слышал, как страж сказал…

— Помилуйте, мой юный друг, о чем вы? — махнул рукой Шнайдер и достал сигареты. — Верующим заказана дорога в рай, как бы ни парадоксально это звучало, — он с трудом прикурил — зажигалка прыгала в его руке, разбрасывая искры. — Может быть, наши внуки… или даже правнуки смогут… если захотят… а мы — нет!

— Так значит, вы тоже побывали там? — посветлел лицом Генрих.

— Нет, — резко и как-то поспешно ответил профессор. — Я испугался… да. Просто до вас туда… ходил еще один… мой сотрудник. И он мне подробно рассказал…

— И где же он?

— Он… умер. Несчастный случай — наступил на черного аспида.

— Жаль, я бы с ним поговорил…

— Послушайте добрый совет, Генрих, — Шнайдер обнял его за плечи, увлекая к выходу, и рука его при этом мелко дрожала — то ли от нервов, то ли от холода, — для вас самым лучшим будет считать все это сном или… миражом! Мы же с вами посреди самой большой пустыни мира, и она просто шутит с нами.

— Но я же видел, профессор, видел и слышал! — молодой человек резко остановился и сбросил руку Шнайдера.

— Оставьте, Генрих, это все от жары и избытка воображения. В молодости такое бывает.

— Так что же теперь — все забыть?! — не сдержал возмущения тот.

— Именно, мой юный друг! — голос Шнайдера неожиданно обрел прежнюю уверенность. — Поверьте, для нас с вами, да и для большинства других, самое правильное — забыть. Так легче. Уж я-то знаю!

— А как же Храм?..

— А что — Храм? Ну, открыли еще один памятник эпохи Древнего Царства, предположительно, четырнадцатой династии: культовое сооружение, разграбленное во время нашествия гиксосов и потому недостроенное, не имеющее фресок и статуй. Для науки особой ценности не представляет, — профессор говорил все это монотонно-лекторским голосом, будто диктовал отчет об экспедиции, стоя на ступенях портала Храма Ситхим и глядя отсутствующим взглядом на кроваво-красный диск, опускающийся меж двух барханов. — Самум идет, — добавил он безо всякого перехода и лишь теперь посмотрел на примолкшего ученика.

Молодой любознательный ученый исчез. Перед Шнайдером стоял лощеный офицер вермахта и целился в него из табельного парабеллума.

— Герр Шнайдер, — заговорил он чужим лязгающим голосом, — я, гауптман фон Хайзен, уполномочен лично генерал-фельдмаршалом Гейдрихом передать вам благодарность за ценное научное открытие, а от себя добавлю, что вы представляете особую опасность для рейха и фюрера…

— Помилуйте, господин капитан, — опомнился несчастный профессор, — какую еще опасность?!

— Вы сознательно пытались ввести в заблуждение меня, представителя департамента по астрологии и оккультизму, заставив поверить в существование некого Высшего Знания, недоступного простым смертным, и даже разыграли целый спектакль, использовав свои способности гипнотизера…