Если ты человек

Потом остался позади и дождь; знакомый пригород полетел навстречу.

- А ты не боишься идти домой к незнакомому мужчине? - спросил Альберт, уже поднимаясь по лестнице.

- А ты не боишься? - ответила она вопросом на вопрос и, помолчав немного, добавила: - Во всяком случае, я выбрала тебя.

От этих слов по спине Альберта пробежал холодок. Его выбрали... Что это значит? То ли, что имел в виду он сам, говоря подобное женщинам? Или нечто другое? В самом слове "выбрала" чудилась какая-то угроза, если не обреченность...

Квартира за отпуск запылилась, кое-где в углах появились треугольники паутины. Казалось, она отвыкла от хозяина, стала за это время чужой, и поэтому встречала теперь беспорядком. Альберт покосился в сторону Карины. Стыда за свое жилище он не чувствовал. "Сама навязалась", - неприязненно подумал он, и снова стал перебирать все странности их знакомства. "Может, она просто воровка? Втерлись в доверие, заставила пригласить... Наглость города берет..."

Между тем, Карина уверенно сдернула с дивана пыльную клеенку, села, привалившись к подлокотнику, и замерла, как неживая. Альберту показалось, что она перестала дышать.

- Я поставлю чайник, - неуверенно произнес он. Карина никак не отреагировала на его слова, Альберт испуганно тронул ее за плечо - и тут же отдернул руку: ее кожа была неестественно холодной и жесткой. Запах сырости приобрел какой-то кладбищенский оттенок. Альберт попятился и выскочил на кухню. Сердце его бешено колотилось, труп в его квартире... В его квартире! Он прижался лбом к стеклу - и тут же отпрянул от окна. Наваждение продолжалось - внизу стоял черный "Мерседес". Тот самый, оставленный в лесу. Вновь горячо - леденящая лава страха пощекотала позвоночник и вцепилась в затылок. И тут сзади послышался шорох. Альберт дернулся, больно ударился о край стола и тут же с облегчением вздохнул.

- В чем дело, Бертик? - просто, совсем по-домашнему спросила она. Живая... Он не знал, что изменилось в ней, но сейчас она была удивительно теплой - скорее в психологическом, чем в физическом смысле. Отчужденность, натянутость - все исчезло. Перед Альбертом была просто красивая женщина. Почему ты ушел?

Она взяла его за руку и повела из кухни, как водят детей, но в комнате с ней произошла новая перемена. Теперь от нее шел настоящий жар. Резко повернувшись к Альберту, Карина вцепилась тонкими пальцами в его рубашку и принялась энергично расстегивать ее. Отлетевшая пуговица закатилась под диван, а руки Карины уже жарко шарили по волосатой груди Альберта. Вслед за рубашкой на поп последовали и брюки, а за ними Каринино платье. Альберт был поражен этим неожиданным натиском, но даже не пробовал сопротивляться. Страстные и вместе с тем томные глаза тянули ого, как бездна, и падение не только леденило душу, но и доводило до восторга. Карина толкнула Альберта на диван (должно быть, странно было бы видеть со стороны, как миниатюрная женщина одним движением сбивает с ног высокого мужчину). С удивлением Альберт отметил, что Карина действительно горячая ее прикосновения обжигали кожу, оставляя красные следы. Легкое сомнение, что после пережитого у него ничего не получится, почти сразу же прошло. С "технической" стороны с Кариной все вышло замечательно. Альберту казалось, что она уверенно управляет его телом. Это было немного унизительно, но более приятного ощущения ни с одной из женщин Альберт не испытывал.

Альберт был поражен, посмотрев потом на часы: ему казалось, что они были вместе всего несколько минут, но судя по циферблату, прошло почти четыре часа. Он чувствовал себя невыносимо уставшим - как много лет назад на школьной вечеринке, когда это у него было в первый раз. Тогда получилось только после нескольких попыток, полных мучительного сомнения: а выйдет ли хоть когда-нибудь? Это уже потом он мог хвастаться перед своими друзьями "выносливостью султана". Сейчас же он был выжат, перевернут и перетряхнут. Устала, похоже, и, Карина - она обмякла, отодвинувшись к стене, и произнесла умиротворенно:

- Ну вот, теперь ты совсем мой... А Он уже приехал?

- Да, - почему-то шепотом ответил Альберт. Он знал, о ком (то есть, о чем) спрашивает Карина.

- Ну что, теперь начнем разговор?

Альберт кивнул. Он уже был готов ко всему.

- Ты можешь поверить в то, что кажется невозможным, и не считать меня сумасшедшей?

- Да, - выдохнул Альберт. Для него уже не существовало невозможного.

- Ну что ж... Знаешь, что произошло ночью? Меня никто не связывал - я связала себя сама. Чтобы никого больше не убить... Для того, чтобы у нас было это СЕЙЧАС. А теперь - приготовься... Карина сделала паузу. - Дело в том, что мы с Ним - вампиры. Последние вампиры на земле. Я сама застрелила нескольких оставшихся, как было между нами решено. Теперь есть только я и Он, единственный в своем роде. Он пьет чужой бензин, а я убиваю..

Вампиры не должны существовать. Жизнь за счет чужой жизни - это невыносимо для тех, у кого остался хоть кусочек души. Но не убивать мы не можем. Как только приходит ночь, мы теряем над собой власть. В этом наше давнее проклятие... Тебе не понять, как я мечтала быть человеком... Даже между собой мы не могли сблизиться настолько, чтобы перестать чувствовать себя изгоями. И тогда несколько наших решили покончить с таким существованием. Мы бросили жребий - и исполнение приговора пало на меня. Сперва я застрелила тех, с кем мы сговорились; если кто-то из нас пытался покончить с собой без чужой помощи, ни чего не выходило. Не мы писали правила этой игры, но с ними приходилось считаться... Потом я начала охоту за другими вампирами... Не думаю, что после этой охоты хоть кто-то уцелел: за последние шестьдесят лет я никого не встречала. Только вот Его - это странное создание... Но без меня он не опасен. - Она вздохнула. - Я ведь здесь потому, что ты должен теперь убить меня и поставить точку в этой истории.

- Что? - Альберт поперхнулся и закашлялся. - Почему?

- Я дам тебе ружье. Оно заряжено серебряными пулями.

- Нет... Это дикость, бред, я отказываюсь! Почему я?

- Я все рассчитала. Я вижу тебя насквозь - тебе не могут помешать ни совесть, ни жизненные убеждения, лишь страх перед законом, а его можно убить еще большим страхом. - Она заглянула ему в глаза. - Тебя ведь заботит только собственное благополучие.

Слова Карины жгли Альберта сильнее прикосновения ее рук, ожоги от которых он чувствовал по всему телу. Она унижала, она насиловала его, насиловала именно сейчас, словами, а не тогда...

- Ради благополучия ты бы не убил, потому что боишься его лишиться, продолжала Карина. - Ты не игрок, и не любишь лишнего риска. Но именно ради сохранения своего благополучия ты убьешь меня - потому что я не оставлю тебе выбора... Видишь, я не взываю к твоей совести, не говорю: "Если ты человек - сделай это, потому что в этом твой долг перед людьми." Я знаю, чего и от кого можно ожидать. А ты - мой!

- Карина!

Она молча встала с дивана и вышла. Хлопнула, закрываясь, дверь в прихожей. Альберт понял, что дрожит.

- Но почему я? - снова простонал он.

Звонок испугал его. Потребовалось время, чтобы он смог решиться подойти к двери и посмотреть в "глазок". На лестничной площадке никого не было. С некоторым облегчением он выглянул из квартиры и сглотнул: под ногами лежало старое ружье. Альберт осторожно наклонился к нему и неуверенно потрогал. Ружье как ружье. Альберт осмотрелся еще раз, снова никого не увидел, и, наконец, опасливо взял подложенное Кариной оружие, словно оно могло в любой момент ожить. За соседней дверью завозились. Альберт быстро отступил в прихожую и защелкнул замок.

Знакомый и ясный еще вчера мир перевернулся. Ну чем он прогневал Бога, за что ему на голову свалилась эта Карина? Жил как все, никого но трогал... Почему он должен терять все с таким трудом достигнутое из-за каких-то вампиров? А что если ее убийство не может быть расценено законом, как убийство? Что если она обратится в прах, испарится, если в нее выстрелить? Но даже если и так, выстрелы в квартире привлекут внимание соседей, придется оправдываться... А ведь есть еще и статья за незаконное хранение оружия... "Стерва, сука, дрянь!" - проклинал он Карину. Дикая злость овладела им, он с удовольствием избил бы эту девку. Швырнул бы на пол и бил - долго, чем попало; он почему-то был уверен, что она не стала бы кричать. "Пусть только сунется!" - грозил он двери. Избить - и вышвырнуть вон. Довела! А мучительная тоска - ностальгия о беззаботном вчера - уже пронзала его насквозь, жгла мозг и сосала под ложечкой.