Седьмой круг ада

Колесов отошел к месту своей вчерашней и позавчерашней стоянки, сел на траву. Теперь уже думать надо было со всей серьезностью. Он пока не чувствовал страха: слишком казалось нелепым — попасть в переделку на такой безобидной с виду планете, всего лишь в двух днях пути от поселка. Но где же выход?

Пункт сто пятый правил поведения на изучаемых планетах гласил, что если две лобовых попытки не удались, то незачем предпринимать третью. Сейчас это правило стало реальнейшей необходимостью. Ну, что ж… Отлично. Он больше не пойдет в поселок. Он вернется к исходному пункту и оттуда прибудет на базу на вездеходе. В конце концов, он столкнулся с неожиданным природным явлением — это тоже открытие, не худшее, быть может, чем встреча с другой цивилизацией. И задача номер один — довести его до сведения людей.

Он поднялся и уже почти спокойно полез в рюкзак за палаткой…

— Ну, прощайте, — сказал он утром серым камням, пологой поляне вокруг них, с кучкой стоящих отдельно деревьев, и небольшому озерцу пресной воды. Два дня подряд он уходил отсюда, и последнее возвращение породило у него какое-то странное, уважительное отношение к этому месту. Колесов вскинул на плечи рюкзак и, чувствуя на затылке теплое дыхание встающего солнца, двинулся в обратный путь.

Он торопился: хотелось скорей дойти до людей, оборвать полутревожное состояние, попасть хотя бы на окраину Обитаемого Мира.

«Я предполагаю, профессор, что этот эффект объясняется…» Не в силах мыслями своими свернуть с одной темы, он шел весь день, а вечером, когда солнце уходило за свою финишную черту, почувствовал, что начинается подъем. Ему стало не по себе. Он взбежал на гребень и увидел знакомую эллипсовидную долину и группу камней в центре ее.

Путь назад привел туда же, что и путь вперед… Можно было теперь двинуться вправо или влево. Но зачем? Вправо — чтоб через день пути упереться в обрывистые стены горной страны, вершины которой видны и отсюда. Влево — редкий лесок сменялся непроходимой тайгой… Что там — слева и справа — не знает никто. Была выбрана кратчайшая дорога между двумя точками — строящейся станцией планетофизиков и базой для прибывающих. И он не в силах ее пройти…

Его найдут, конечно, но здесь так мало людей и у каждого из них так много дел, что прибавлять к ним еще одно… Нет, он должен найти выход сам, — добраться до людей, рассказать, оповестить. Здесь предполагаются большие работы. Надо, чтобы знали: с каждым может случиться эта странная вещь. Практика кончилась, он отвечает уже не только за себя.

Колесов сел на траву и начал думать. Аналогичных ситуаций не припоминалось. Неужели из всей суммы фактов, крепко вошедших в его голову за десять лет, не удастся выбрать хоть что-нибудь, что подсказывало бы выход?

Он сидел, думал… И в голове его, наконец, зашевелилась неясная мысль…

Несколько лет назад, роясь в каталоге Большой библиотеки, он остановился на одной из карточек. На ней стояло: «Г. М. Франковский. Возврат к инстинктам». Среди своих специальных книг — как раз тогда сдавали палеонтологическое материаловедение — он заказал и эту. Он любил такие неожиданные скачки в сторону: в книгах на далекие темы обнаруживалась вдруг такая бездна полезных сведений, и так приятно было следить за ходом мысли автора, и чувствовать, что понимаешь его, как бы видеть перед собой человека, рассказывающего то, что он знает лучше всего на свете!..

«Психика современного человека, — писал Франковский, — представляется нам как нечто ясное и гармоничное. Однако же, не утратил ли человек на своем пути к этому уровню… не утратил ли он чего-то такого, что, отнюдь не обедняя его, как венец природы, позволило бы ему чувствовать себя более свободно и уверенно в разных неожиданных ситуациях?

В те времена, когда моторного транспорта не существовало и ездить приходилось на лошадях, бывали случаи, что людей застигала пурга. Люди откладывали вожжи в сторону, доверяясь лошадям, а те вывозили их к жилью. Как они находили дорогу? Этот вопрос никто серьезно не исследовал. Я попытался заняться им, но применительно к человеческой психике. Человек был когда-то зверем, и где-то в глубинах его психики хотя бы остатки инстинктов должны были сохраниться. Естественно, что они постепенно подавлялись и вытеснялись более сознательными стимулами. Действительно, зачем живущему там, где все развивается по общественным законам, этот почти не контролируемый аппарат?..

Теперь времена изменились. Человек ступил на порог освоения других планет. И если мы хотим оснащать будущие экспедиции самыми совершенными техническими средствами, то неплохо было бы или даже необходимо оснастить и самого человека, обогатив его психику вещами полезными. С этой целью я предпринял ряд экспериментов.

Я пытался вызвать в себе какую-то частицу ощущения окружающего мира, давно утраченную человечеством в целом. Никакими средствами, затуманивающими сознание, я не пользовался. Конечно, можно было бы подобрать что-нибудь из арсенала фармацевтики, но ведь этих препаратов в критических ситуациях может не оказаться. Спасение — в фиксировании мысли на опасности, в вызове к активности тех свойств, которые ныне кажутся несуществующими. Усилие воли, влияние окружающей обстановки — и целый ряд приемов, которые я нащупывал очень медленно…»

— Что же он делал? — Колесов упорно старался воскресить в памяти забытые страницы.

«…Я пытался абстрагироваться от окружающей обстановки, забыть, кто я и что я, полностью перестать существовать, как мыслящая личность. Подобно буддийским монахам, доводящим себя до исступления повторением одних и тех же фраз, я повторял без конца: «Я не профессор психологии Георгий Франковский…»

Опыты не были доведены мною до конца. Я чувствовал, что начинаю впадать в беспамятство, и выключался. Я боялся, что мое сознание распадется необратимо, — тогда вся проделанная работа была бы ни к чему, ибо кто рассказал бы о ней? Однако ж, я думаю, что мои опыты, или хотя бы мои мысли кому-то пригодятся…»

В свое время Колесов рассказал об этой книжке Павловичу.

— Явление обычное, — успокоил ученика профессор. — Всякий раз, когда жизнь выдвигает какие-то новые требования, появляется куча проектов и изобретений. Это неизбежно. Но осуществляются лишь те из них, которые наиболее выгодны и удобны. Предложение вашего чудака было высказано как раз перед началом массовой разведки на планетах. Никто его опытов не продолжил. И, как видите, обошлось! И даже если все правильно — он был на грани распада сознания. А это слишком жестокая цена.

Колесов загрустил тогда — ему понравилась идея человека, жившего за столетия до него. Но понемногу он забыл эту книгу — еще сто тысяч на самые разные темы пришлось прочесть. И вот всплыло. Память — надежная кладовка.

Ну, попробовать по методу доктора Франковского? Собственно, другого выхода нет… Но если и в самом деле — распад сознания? Ну, что ж. Ни одна высказанная мысль не должна оставаться без проверки. Сейчас самый удобный случай…

Он встал, повернулся в ту сторону, где должно было подняться солнце.

— Я не студент Евгений Колесов, прибывший сюда на практику… Я не студент Евгений Колесов…

Он медленно шел, повторяя эти слова, ужасаясь тому, что вот он один — до смешного маленький человек! — идет по пустынной, такой далекой от Земли планете. И чувство времени постепенно начало покидать его.

Мужчина и женщина в белых халатах шли по коридору, с одной стороны которого были двери, с другой — сплошная стеклянная стена. Прямо из пола росли пальмы, и столько света проходило через стекло, что казалось — весь коридор поднят на гребень остановившейся световой волны.

Мужчина открыл одну из дверей, пропустил женщину и вошел следом сам. Они оказались в небольшой комнате с зеленоватыми стенами. На кровати в углу лежал человек. Глаза его были закрыты.

— Посмотрите, Ольга Илларионовна, это он? — спросил мужчина.