Цветы тюрьмы Аулит

— Меня зовут Ули Пек Бенгарин, — говорю я спокойно и тихо, так, чтобы меня не услышал никто, кроме этой компании. Осуждена за убийство родной сестры. Я могу вам пригодиться.

Женщина не отвечает, ее глаза взирают невозмутимо, но я завладела ее вниманием. Остальные смотрят на меня исподлобья.

— Я знаю осведомителя среди надзирателей. Он знает, что я про него знаю. Он приносит мне с воли все, что я прошу, под обещание не разглашать его имя.

Ее взгляд по-прежнему равнодушен. Тем не менее я понимаю, что она мне верит. Ее убедила сама скандальность моего сообщения. Надзиратель, раз изменивший реальности осведомительством, то есть нарушением совместной реальности, обязательно начинает извлекать из этого материальную выгоду. При нарушении реальности ставки возрастают. По этой же причине ей легко поверить, что я способна изменить соглашению с надзирателем, заключенному прежде.

— Что он тебе приносит? — небрежно спрашивает она. Голос у нее скрипучий и низкий.

— Письма, сладости, пел. — Опьяняющие средства в тюрьме запрещены.

— Оружие?

— Возможно, — говорю я.

— Почему бы мне не выколотить из тебя имя надзирателя и не договориться с ним самой?

— Не получится. Он мой кузен. — Это рискованнейшая часть легенды, придуманной для меня службой Реальности и Искупления.

Женщина пристально смотрит на меня. Затем кивает.

— Ладно, садись.

Она не спрашивает, чего я хочу в обмен за блага, которые она получит через моего вымышленного кузена. Она знает это, не спрашивая. Я сажусь рядом. Если кто-то отныне может представлять для меня угрозу в тюрьме Аулит, то лишь она.

Теперь мне предстоит подружиться с землянином.

Это оказывается труднее, чем я ожидала. Земляне держатся сами по себе, мы тоже. Они так же беспощадны друг к другу, как все безумные обреченные души в Аудите; здесь вообще царит ужас, как в детских страшилках. Не прошло и десяти дней, как орава землян избила фоллера. Женщина Мира пырнула ножом соплеменницу, и та истекла на каменном полу кровью и скончалась. Это был единственный случай, когда появились вооруженные до зубов надзиратели, а с ними жрец. Он прикатил гроб, наполненный химикатами, погрузил в них тело, чтобы оно не разложилось, избавив заключенную от отбывания наказания — вечной смерти.

Ночью, оставшись в камере одна, я вижу сны, в которых Фраблит Пек Бриммидин отменяет мою временную реальность. Труп с ножевыми ранениями превращается в Ано, а женщина, нанесшая эти ранения, становится мною. После этих снов я просыпаюсь от собственных криков, вся в слезах. То слезы ужаса, а не горя. Моя жизнь и жизнь Ано подвешены на тонкой ниточке: все зависит от преступника-землянина, с которым я еще не познакомилась.

Впрочем, я уже знаю, кто это. Я подкрадываюсь к землянам, стоящим кучками, и подслушиваю. Их языком я, разумеется, не владею, но Пек Бриммидин научил меня узнавать слова «Кэррил Уолтерс». Кэррил Уолтерс — старый землянин с седыми, ровно подстриженными волосами, смуглой морщинистой кожей, запавшими глазами. Но десять его пальцев — как они умудряются не путаться в таком количестве пальцев? — длинные и быстрые.

Мне достаточно одного дня, чтобы понять: соплеменники обходят Кэррила Уолтерса стороной, окружая его таким же благоговейным почтением, каким окружены мои защитники. На выяснение причин такого отношения уходит немало времени. Кэррил Уолтерс не защищает и не карает. Не думаю, что у него есть тайные совместные реальности с охраной. Я остаюсь в неведении до тех пор, пока женщина Мира не погибает от ножа.

Это происходит во дворе, холодным днем, пока я гляжу тоскливым взглядом в ясное небо над головой. Раненая вскрикивает. Убийца вырывает нож из ее живота, и следом за лезвием из тела бьет фонтан крови. Несколько секунд — и грунт вокруг пропитывается кровью. Все, кроме меня, отворачиваются. Зато Кэррил Уолтерс приближается своей старческой походкой, опускается рядом с телом на колени и безуспешно пытается спасти жизнь уже мертвой женщины.

Разумеется, ведь он лекарь! Земляне не досаждают ему, потому что знают: в следующий раз его помощь может понадобиться им.

Как я глупа, что сразу этого не поняла! От меня как от осведомительницы ждут прыти. Я вижу только один путь.

Несколько дней я выжидаю, потом сажусь в тюремном дворе на землю, подпираю спиной стену и приказываю себе почти не дышать. По прошествии нескольких минут я резко вскакиваю. Меня сразу начинает мутить, и я усугубляю свое недомогание, задерживая дыхание. Потом я что есть силы врезаюсь в каменную стену и сползаю по ней. Я сильно ударилась лбом и рукой. Один из людей моей покровительницы что-то кричит.

Минута — и рядом оказывается сама Пек Факар. Я слышу ее голос и все остальные голоса сквозь пелену тошноты и боли.

— Врезалась головой в стену. Сам видел.

— ...говорила мне, что у нее бывают такие приступы...

— ...разбила башку...

Я ловлю ртом воздух, борясь с тошнотой.

— Лекарь, землянин...

— Землянин? — Я слышу в голосе Пек Факар подозрение и лепечу:

— Болезнь... один землянин говорил мне... с детства... без чужой помощи я... — Меня рвет прямо ей на ботинки — весьма полезная случайность.

— Приведите землянина, — скрипит Пек Факар. — И возьмите полотенце!

И вот ко мне наклоняется Кэррил Уолтерс. Я цепляюсь за его руку, пытаюсь улыбнуться и теряю сознание.

Когда я прихожу в себя, выясняется, что я лежу на полу в столовой, а землянин сидит рядом, скрестив ноги. Несколько моих соплеменников с хмурым видом жмутся к дальней стене.

— Сколько пальцев ты видишь? — спрашивает Кэррил Уолтерс.

— Четыре. Разве их у тебя не пять? Он разгибает пятый палец и говорит:

— Тебе лучше.

— Нет, не лучше, — возражаю я. Он обращается ко мне на детском, упрощенном языке, да еще с причудливым акцентом, но понять его можно. — У меня болезнь. Так сказала другая целительница-землянка.

— Кто?

— Ее звали Анна Пек Ракова.

— Какая болезнь?

— Не помню. Что-то с головой. От болезни у меня припадки.

— Какие припадки? Ты падаешь на пол?

— Нет. Да... Иногда так, иногда по-другому. — Я смотрю ему прямо в глаза. У него странные глаза: меньше моих, невероятной голубизны.

— Пек Ракова сказала, что при таком припадке я могу умереть, если мне не помогут.

Он не реагирует на мою ложь. Или реагирует, но я не понимаю его. Раньше мне не приходилось доносить на землян. Его вопрос звучит чудовищно, даже для узника тюрьмы Аулит:

— Что ты сделала?

Я отвожу глаза.

— Я убила родную сестру. — Если он потребует подробностей, я закричу. Голова раскалывается от боли.

— Извини, — бормочет он.

За что он просит прощения? За то, что задал неуместный вопрос или что я убила Ано? Пек Ракова была другая: она имела хоть какое-то понятие о приличиях.

— Та землянка, целительница, говорила, что за мной должен наблюдать лекарь, который знает, что делать при новом припадке. Ты это знаешь, Пек Уолтерс?

— Да.

— Ты будешь за мной наблюдать?

— Буду. — Он уже и так внимательно за мной наблюдает.

Я трогаю свою голову: она обмотана тряпкой. Боль становится нестерпимой. Я отнимаю от головы руку, липкую от крови.

— А что взамен? — спрашиваю я.

— Как ты платишь Пек Факар за защиту?

А он смышленее, чем мне казалось!

— С тобой я этим поделиться не смогу.

— Тогда расскажешь мне о Мире.

Я киваю: обычная просьба землянина. Как я уже говорила, они просят очевидных сведений. Я перестаю видеть столовую. Свет меркнет.

Пек Факар все это не нравится. Но я как раз передала ей оружие, принесенное «кузеном». В камере под койкой я оставляю записки для тюремной администрации. Пока заключенные во дворе, — а мы торчим там каждый день, независимо от погоды, — под койкой появляется то, о чем я прошу. Пек Факар требовала любое оружие, но я не ожидала, что это будет оружие землян. Теперь в тюрьме есть человек с пистолетом. Понятно: всем наплевать, что мы, нереальные, сотворим друг с другом — хоть перебьем. Больше стрелять все равно не в кого: вокруг только те, кто и так умер.