Мы-первопоселенцы! (СИ)

В не-Корстке что-то дребезжит.

- Смотри дарьше, - говорит Кагава и растягивает пленку на руке трупа.

- Что ты делаешь?

Я боюсь, что пленка лопнет, но этого, слава богу, не происходит. Зато сквозь нее проглядывает изящное металлическое запястье.

Протез? Я еще не совсем отогрелся и плохо соображаю.

- Вместо Корстки нам сунули манекен! - выкрикивает Энни, теребя мое плечо. - Джон, как они могли?

- Манекен?

Я смотрю на Кагаву, и тот кивает.

- Да. Сексуарьный автомат, - говорит он, расправляя пленку у не-Корстки на груди. - Устаревшая модерь.

Я читаю проступившее название. "Sex-o-matic 57". Забавно. Я собирался прикупить себе такой, там, в земной жизни, двадцать четыре световых года назад. Конечно, не мужской автомат, а женский.

Позади нас вдруг с грохотом отлетает тамбурная дверь.

- Сукины дети! - ревет Песчанникоф из холодного сумрака. - Быстро помогли!

Забыв не-Корстку, мы бежим к нему.

Он подтаскивает к нам пластиковый ящик, который оказывается жутко тяжелым. Тонкая ручка врезается мне в ладонь.

- Взяли! - командует Песчанникоф.

От него веет промерзшей злостью.

Оббивая углы ящика о комингс и ноги о ящик, мы кое-как переваливаемся в зал. Песчанникоф шумно и страшно дышит. Кажется, из клапана у него идет пар.

- Шевелитесь, сукины дети!

Энни оглядывается на меня, словно ждет, что я вмешаюсь. Но мне, Джону Элгуду Смиту, совсем не хочется быть джентльменом.

- Влево! - командует русский.

Мы послушно забираем влево.

- Стоп!

Ящик бухает в прорезиненный пол. Энни трясет кистью. Кагава сгибается и хрипит. Песчанникоф выдергивает из-под ног прямоугольный лист покрытия. Под листом выдавлены углубления и разъемы в заглушках.

- Там, в тамбуре... Живо! - указывает мне Песчанникоф.

Я иду в тамбур.

- Как вы можете? - кричит на русского Энни. - Мы вам не игрушки, чтобы по первому вашему слову выполнять ваши прихоти!

Я вижу, как русский манит ее к себе. Энни подходит и смело вздергивает подбородок.

- Я здесь единственная женщина!

- Я вижу, - говорит Песчанников и разворачивает ее спиной. - У тебя кислорода - на пятнадцать минут, поняла?

Он проминает ногтем пленку напротив кислородных мешков и разворачивает Энни обратно.

- Не установим генератор - сдохнем.

В тамбуре я подбираю моток кабелей, несколько пластиковых пакетов и продолговатый кофр, видимо, с инструментами. Удивительно, как Песчанникоф затащил все это один. Меня слегка мутит. Вполне возможно, это признаки кислородного голодания.

- Вот, - на подгибающихся ногах я дохожу до русского и скидываю кабели. - Все, я посижу, можно? Я очень устал.

- Посиди, - говорит Песчанникоф, обрывая тонкие стенки ящика.

- Спа...

Год двадцать пятый, день тот же.

Отчет Джона Элгуда Смита, добровольца из Рочестера, Миннесота.

Я всплываю из небытия, как душа к свету.

- Живой? - спрашивают меня.

Я сомневаюсь.

- Давай-давай.

Меня хлопают по щекам, в лице возникают болевые ощущения. Свет теряет яркость, расширяет свои границы и подсовывает к моим не широко открытым глазам небритую и недоверчиво щурящуюся физиономию.

Песчанникоф!

- Что? - слабо произношу я.

- Ага! - радуется мой мучитель и встряхивает меня так, что я на мгновение слышу ангельское пение.

В рот мне проскальзывает капсула.

- Глотай.

Я делаю усилие. Песчанникоф рвет на мне пленку, освобождая плечи и грудь. Только сейчас я внезапно понимаю, что и сам он без пленки.

Чудо? Рука моя сама тянется собрать, склеить ошметки обратно.

- Куда? Куда? - хмурится Песчанникоф. - Можно уже дышать, можно.

Он поворачивает мою голову. Я вижу притопленный в пол аппарат с цилиндрической дурой сбоку и раструбами, уходящим через клапаны наружу.

Аппарат мелко подрагивает.

Мне становится легко и весело. Тело кажется воздушным и полным энергии. Я ищу за что бы ухватиться, чтобы не взлететь. Это смешно. Песчанникоф оборачивается на мое хихиканье.

- Хорошо?

Я киваю.

- Смотри у меня, - грозит пальцем русский.

Он вооружился двумя баллончиками. Попрыскивая первым, обнаженный до пояса, он обходит купол по радиусу. Цветные облачка или стоят, или устремляются в невидимые щели. Во втором случае в ход тут же идет другой баллончик, струя из которого герметизирует прореху. Это тоже смешно.

- Проверь, как там остальные, - просит меня Песчанникоф.

Это я с радостью.

- Кагава, - трясу я человека, как и я, прислоненного к телескопической штанге, упирающейся в вершину купола. - Ты дышишь?

Кагава молчит. Сквозь пленку он кажется холодным.

- Кагава!

В японце что-то звенит, отзываясь на мои толчки.

- Да ешь твою медь! - появляется рядом Песчанникоф и оттаскивает меня от фигуры в пленке. - Ты оживляешь манекен, парень.

- Серьезно?

Я трясу головой.

- Сюда.

- Куда?

- Сюда.

Он едва не носом тычет меня в Энни и Кагаву. Я втискиваюсь между ними. Мы беремся за руки. Песчанникоф смотрит на нас с высоты своего роста.

- Господи, откуда вас понабрали? - со вздохом спрашивает он.

- Мы - добровольцы! - с вызовом произносит Энни.

- Это понятно.

- Быра ротерея, - говорит Кагава.

- И кто ты по профессии? - наклоняется Песчанникоф.

Кагава смущается.

- Менеджер суши-ресторана. И немножко повар.

- А я флорист, - говорит Энни.

- А у меня нет профессии, - говорю я. - Так, перебивался случайными заработками. Был распространителем флаеров, выгуливал собак, играл ковбоя в аттракционе "Дикий запад". Много где побывал.

Песчанникоф заводит глаза к вершине купола.

- Да, детка, - бархатным голосом вдруг произносит "Sex-o-matic 57". - Все, что скажешь, детка. Ты восхитительна, детка.

Пластиковые ягодицы его елозят по полу.

- У него нескорько сменных насадок, - шепчет мне на ухо Кагава.

Не о русском, понятно.

Год двадцать пятый, день чет... да, четвертый. То есть, ночь третьего дня.

Отчет Джона Элгуда Смита, добровольца из Рочестера, Минесота.

В пакетах, что я принес из тамбура, оказались легкие матерчатые комбинезоны. Мы облачаемся в них и становимся похожими на членов одной команды. Что, впрочем, верно, и так. У каждого на спине надпись одного из спонсоров экспедиции.

"Liposome energy".

Я думаю, что рекламировать фирму, которая, наверное, давным-давно рассыпалась в прах, является верхом идиотизма.

Песчанников объявляет ночь.

Мы укладываемся на полу рядком, вокруг силового контура. Снег уютно шуршит о купол снаружи. Тускло светят несколько панелей. Пофыркивает генератор.

- Так, - говорит Песчанникоф, - план работ на завтра. Завтра...

Он встречается со мной глазами и поворачивается на спину.

- Завтра завтракаем и потрошим ближние контейнеры. Две партии по сорок пять минут. Сначала со мной идет японец, затем Смит. Затем снова японец.

- А я? - спрашивает, приподнимаясь, Энни.

- Ты остаешься на хозяйстве.

- И что мне здесь делать?

- У нас три дыхательные маски с часовыми баллонами. Баллонов - десять. Будешь заряжать использованные, я покажу.

Далее Песчанникоф говорит о том, чтобы разделить пищевые концентраты, витамины и стимуляторы на порции для четырех человек из недельного расчета. Свободный от ходки к контейнерам должен набрать снега. Хотя бы в пакеты или в тот же ящик из-под кислородного генератора. Не известно еще, где и когда они найдут станцию синтеза. Если она вообще есть. Так что снег - единственный пока источник воды. Ничего, растопим, сделаем экспресс-анализ, вскипятим, обеззаразим, испытаем на добровольце.

Потом - сортировка найденного. Инструменты, одежда, запасные части - все в строгом порядке. Никакой анар...

Я засыпаю, не дослушав. Мне снится, как одна из оставшихся на Земле девчонок, рыженькая Рут МакМеррит, прижимается ко мне со спины, щекочет шею, царапает ее тонким пальчиком.