Всадник на стоножке

Сначала он направил машину на север, потом двинулся вдоль провала. Он сверялся со сделанными расчетами и без колебаний направился в определенную точку плато. И нашел то, что искал. Легко представить, как он выпрыгнул из вездехода, минуту или две отдыхал, потом привязал к поясу ледоруб, кирку, набил рюкзак точными инструментами и катушками медного провода.

Он пустился в путь со спокойным видом и отыскал стоножку, которая и была целью его путешествия. Это была юная стоножка, размером с большой холм Земли, и она лежала неподвижно, поджав под себя ноги. Она либо спала, либо выжидала окончания какого-то метаболического процесса. Жерг Хазель начал восхождение на стоножку, словно это была обычная ледяная стена. Он рубил в кристаллическом панцире животного ступеньки и медленно лез вверх, ибо имел дело с исключительно твердым материалом. Делая это, он шептал про себя текст Конституции, отпечатанный на грязном куске бумаги, лежавшем в одном из его карманов под скафандром, который он не мог сейчас ни достать, ни развернуть и который бы тут же сгорел в атмосфере Урана, несмотря на холод и отсутствие ветра. Быть может, он придавал этим словам почти магическую силу; во всяком случае, в этот момент он ощутил веру в возможность успеха своего предприятия: “Радость била во мне ключом, но не радость от уже совершенного, а радость от того, что меня ждало в будущем”.

Он без колебаний направился к голове стоножки, к месту, где панцирь имел три роговые пластины, позволявшие животному выбирать направление и обходить препятствия благодаря эффекту электрического конденсатора, то есть то были его глаза и уши, его осязание, вкус, обоняние.

Он внимательно изучил анатомию стоножки по репродукциям, изготовленным по единственному разделанному экземпляру, и, когда принялся сверлить отверстие, не ошибся. Он в свое время изучал медицину и умел выполнять работу такого рода, хотя, наверно, ему скорее бы пригодились навыки шахтера, а не хирурга, ведь оперировать приходилось гору. Он несколько раз использовал небольшие заряды взрывчатки, но животное не проснулось. В какой-то момент он даже решил, что оно мертво, но его температура все же превышала на несколько десятков градусов температуру атмосферы, а значит, страхи Жерга не имели под собой основания. Наконец он изготовил отверстие глубиной в два метра и один — в диаметре. Чем ниже он спускался, тем легче становилась работа, ибо он уже вошел в зону живых тканей с волокнистой структурой и мягкой текстурой; слои, предохранявшие организм стоножки от внешних условий, но он обрадовался, что добрался до них.

Теперь он приступил к операции с хирургической точностью. Он хотел ввести постороннее тело в нервную систему стоножки, чтобы контролировать ее сон и движения. Сделал он это виртуозно. Он знал, что нервная система стоножек отличается от нашей, что в ней происходят иные химические процессы, но ему удалось найти несколько главных центров и отключить их. Он получил власть над стоножкой. Относительная простота нервной системы животного помогла произвести буквально географическое оконтуривание основных нервных цепей. Делая это, он сравнивал себя с “этими насекомыми, которые справляются с куда большими по размеру личинками, чтобы накормить потомство”.

Но он не был насекомым. Он изобретал сам, использовал опыт других людей. Он предпринял весьма опасную игру и знал это. Когда он ввел стальной стержень в двигательные центры стоножки, чтобы обездвижить ее, животное вздрогнуло, словно холм сотряс сейсмический толчок. “Я пулей вылетел из ямы, чтобы не быть зажатым и раздавленным, и ухватился за пластины и предусмотрительно вбитые колышки. Меня несколько раз подбросило в воздух, потом все успокоилось”.

Он покорил стоножку. Он еще не заставил ее подчиняться воле человека, но главное сделал и мог оставить ее здесь гнить, ибо стоножка принадлежала ему. Думаю, он во весь голос прочел несколько статей Конституции, как, наверно, обращался к богам первый победитель мамонта или пещерного медведя.

После этого он оставил стоножку на месте и на вездеходе вернулся на станцию. Перед уходом он заделал отверстие в теле животного легким пенистым веществом, служившим герметиком на станции и на звездолетах. Единственными следами его работы были две медные проволоки, свисавшие на бок животного, через которые он мог подавать ток на нервы стоножки, чтобы побудить ее к движению.

Он в деталях описал в фильме все, что сделал, но на вопросы города и двух экспедиций ответил, “сделал, мол, небольшое открытие, но предпочитает пока ни о чем не говорить, не зная, идет ли речь о чем-то важном или нет”.

К вечеру поднялась буря, но это так говорится, ибо сутки на Уране длятся около десяти земных, а люди все же сохранили счет времени, к которому привыкли за тысячелетия. Буря была короткой и буйной, но чтобы выйти из станции, Жергу Хазелю пришлось еще семьдесят два часа ждать успокоения нижних слоев атмосферы.

Когда он оказался снаружи, стояла ночь, и небо было на удивление чистым. Небосвод был темно-пурпурным, спутники бежали среди неподвижных звезд. В нескольких миллионах километров летела пока еще невидимая ракета пиратов, в чреве которой стонали и кричали рабы с Венеры, но это мало беспокоило капитана — на корабле была прекрасная звукоизоляция.

Хазель разыскал свою стоножку без труда. Он повторил уже привычную работу в нескольких точках панциря. Он хотел контролировать основную часть двигательных центров животного, ибо собирался оседлать стоножку и пересечь на ней смертельные просторы планеты. Он вовсе не собирался приручать стоножку и сообщать ей, что отныне стал ее хозяином. Ему нужно было лишь сдублировать зачаточную нервную систему столь же примитивной, но эффективной сетью из медных проводов, с помощью которой он мог бы направлять движение зверя. Затея была достойна сумасшедшего, но Жерг Хазель обладал упрямством стихий.

Кое-где он потерпел неудачу, но нашел достаточное количество нервных узлов, чтобы надеяться на успех. Воспользовавшись затишьем после бури, он работал несколько дней подряд, питаясь не снимая скафандра, принимая противоусталостные средства и пересказывая вслух текст Конституции.

Многие художники изображали его работающим. Но основная часть картин просто-напросто неверна, но там, где были точны детали, отсутствовала истина. На картинах Жерг изображался в виде героя-олимпийца, каковым он никогда не был. А стоножка была куда крупнее, чем ее могли представить. Одна из лучших картин — наивная картина, сделанная рукою пилота, знавшего Жерга Хазеля лично. Это произведение не имеет никакой художественной ценности, но оно куда выразительнее других, а потому по праву занимает почетное место в Межпланетном музее Дарка.

Успех не вскружил голову Жергу Хазелю. Он превратил стоножку в некий биолого-механический комплекс, но опасался, что не сумеет нормально управлять животным. Он подключил концы кабелей к самодельному пульту, который укрепил на спине стоножки. Но не осмелился управлять первыми движениями зверя, сидя на нем, а потому использовал дистанционное управление вездехода. Вначале он послал по проводам очень слабый разряд тока.

“Стоножка вздрогнула и мелко задрожала. Я запустил двигатель вездехода, чтобы удалиться, если опыт пойдет насмарку. Я боялся, что стоножка взбунтуется против принуждения и решится на отчаянный шаг. Но вскоре понял, что мыслил как человек, а не как стоножка. Огромное животное, похоже, не понимало, что с ним происходит. Мне удалось поднять его на часть ног. Но ему было трудно держать равновесие, и оно рухнуло на землю. Тогда я попытался привести в действие одновременно все подконтрольные центры, и животное словно сошло с ума. Оно поднялось и попыталось бежать сразу в разные стороны. При его гигантской силе оно могло переломать себе все конечности. Но эти неуверенные движения были следствием моего неумения, и вскоре мне удалось заставить двигаться его в заданном направлении, хотя движение его было замедленным и неуверенным, с остановками и падениями. Я едва не расплакался от отчаяния”.