Танцовщица с Ганимеда

Танцовщица подумала и спрятала нож на бедре, раздвинув лохмотья.

При виде обнаженной ноги и бедра у О'Хары дух захватило. В последние времена — так уж получилось — ему не приходилось наблюдать вблизи обнаженных женских ног и бедер.

— Что, слюни потекли? — ухмыльнулась танцовщица.

Пусть ухмыляется, но хоть волком не смотрит, — отметил О'Хара.

— Вроде, потише стало, — сказала танцовщица. — Посторонись, дай пройти.

— Куда ты пойдешь?

— Искать братьев, — танцовщица смотрела за спину О'Хара в Игроцкий переулок.

Крупная зловредная псина, пробегавшая по переулку в поисках кого бы цапнуть, заглянула к ним в закуток и зарычала, оскалив клыки. О'Хара дал ей пинка, псина отступила, но не убежала, продолжая рычать и уставясь на танцовщицу налитыми кровью глазами.

О'Хара был благодарен псине…

— Куда ты пойдешь?.. Собаки тебя сожрут, девочка, — наставительно, как старший брат, разъяснял О'Хара. — Собаки тебя почему-то не любят.

— Ты на себя посмотри. Они тебя чуть не сожрали, — улыбнулась танцовщица.

Улыбается — это уже хорошо.

— С чего это они взбесились? — спросил О'Хара.

— Кто? Собаки? Или люди?

— Собаки.

— Со страху. Везде страх. Всегда страх. Вот они и взбесились. Прогони ее!

— С дороги! — приказал О'Хара псине. — Пшла вон!

Но собака не уходила. Она отчаянно боялась танцовщицы, но чувствовала, что О'Хара не гонит ее по-настоящему. О'Хара был благодарен псине — ее следовало бы прикормить.

— Не уходит, — сказала танцовщица, теряя терпение.

— Куда тебе торопиться? Я спас твою жизнь, красотка. Разве твоя жизнь ничего не стоит?

О'Хара осторожно положил руку ей на плечо, ожидая очередного истеричного взбрыка, но на этот раз танцовщица не выхватила финский нож и не попыталась его продырявить; а лишь напряглась, будто к ней никогда не прикасалась мужская рука — ишь, недотрога! Корчит из себя недотрогу…

«А может, в самом деле, еще недотрога?!» — поразился О'Хара такому невероятному, дивному предположению.

Не может такого быть! В этом мире под Красным Пятном Юпитера с его кольцами и сто…надцатью лунами принципиально не могло существовать ни одной недотроги. Он проверил это на собственном опыте. Даже ему, Вене-бабнику, за всю жизнь не попалось ни одной недотроги. Все, все, все девушки, с которыми он имел Это Дело, были тронутыми. Вот так.

О'Хара сжал плечо танцовщицы… Ее белая кожа на ощупь казалась свежей и упругой — и Веня опять крепко задумался.

Наконец-то он понял, что танцовщица не могла быть земной аристократкой, удравшей с любовником из графского дворца в поисках приключений она вообще неземлянка… Сразу и не поймешь, какая сложная расовая смесь лежит в основе этого обольстительного и грозного существа…

О'Хара чувствовал, что надо бы отпустить ее с миром и не связываться, она была чуждой ему и этому миру, который он так хорошо знал… Но Веню уже понесло.

— Хочешь, научу тебя русскому мату? — спросил он. Это была высшая степень доверия с его стороны.

— Боулван ты! — миролюбиво ответила танцовщица.

О'Хара наклонился и испуганно поцеловал танцовщицу в лоб. Испуганно целовать женщину — с ним такое случалось впервые. Он даже не поцеловал, а чмокнул и тут же отскочил… Нет, он не боялся ни ее финского ножа, ни удара, ни пощечины — О'Хара вообще ничего не боялся, кроме неизвестности, — впрочем, неизвестности он тоже не боялся, но чувствовал себя неуверенно.

— Как тебя зовут, малышка? — спросил он.

— Моррит.

Она назвала свое имя — это была почти победа. Но О'Хара слишком хорошо знал лингву воровских притонов и позволил себе усомниться:

— Почему тебя зовут «смертельной»?

Танцовщица сумрачно взглянула на О'Хара. Он должен был сам догадаться: всех «моррит» нельзя трогать; овладев «моррит», мужчина погибает.

«Легенды и мифы заколдованного мира Юпитера», — усмехнулся О'Хара.

— Ты в самом деле недотрога?!

— Ни один мужчина не может меня иметь, — сумрачно объяснила она.

— Любить? — уточнил О'Хара.

— Это одно и то же.

Но «иметь» и «любить» означали все-таки не одно и то же — даже греховоднику О'Хара было понятно различие в этих глаголах — «иметь» и «любить».

— Значит, ты не хочешь пойти ко мне домой, Моррит… — вздохнул О'Хара.

— У тебя даже дом есть?

— А ты с юмором! — засмеялся О'Хара и уже уверенней приобнял танцовщицу, — Пойдем ко мне, Моррит. Почему ты так меня ненавидишь?.. Ты еще дите, а дети не умеют ненавидеть. Я накуплю тебе красивых кукол, буду целовать тебя в лоб и научу настоящему русскому мату. «Сволотч», «дурра», «коззел» и «боулван» это еще не все, только начало. Знаешь ли ты, например, что означает слово «японамать»!

Моррит не сразу ответила, будто прислушиваясь к себе или к кому-то издалека.

— Хорошо, я пойду с тобой. Ночевать все равно где-то надо. Ты спас меня, землянин. — Но помни: я несу смерть. Не притрагивайся ко мне — так будет лучше.

— Помню, помню, помню! — заторопился О'Хара.

Он торопился переспать с самой смертью — это конечно страшновато, но такого случая нельзя упускать; такой оплошности О'Хара никогда бы себе не простил.

Он шуганул караулившую их псину, и они выбрались из закутка. Уже наступила ночь. Юпитер совсем разбушевался и навис над Ганимедом в своем астрономическом зените — неба на Ганимеде уже не было, все небо закрыл Юпитер, а его живое Красное Пятно окрасило ганимедскую ночь в черно-кровавый цвет, как в мастерской фотографа.

Они шли по Игроцкому переулку через площадь Галилея домой к О'Харе. Толпа попряталась по домам и трущобам, но О'Хара чувствовал на себе взгляды, взгляды и взгляды. — На них смотрели со всех сторон. Смотрел красным глазом Юпитер, смотрел нержавеющий Галилей, смотрели собаки из подворотен… Пусть смотрят. О'Хара обнимал Моррит за плечи, потом совсем осмелел и обнял за талию. Дурное предвечернее настроение испарилось, играть в карты и прожигать время не требовалось, безденежье не пугало — пусть смотрят и видят: он гуляет по Ганимеду в обнимку с самой «моррит», он ведет к себе в дом саму моррит — пусть смотрят, завидуют и боятся. Конечно, сомнения и даже страх сжимали, как говорится, его сердце; О'Хара не понимал, всё же, кого обнимает — ребенка, женщину или какое-то по-настоящему чуждое создание?..

Он вспомнил Слоп-стопа — тот не советовал ему ходить на площадь. «Не ходяй, мистера О'Хара, тама пахнет смертью». Вспомнил удирающих во все лопатки аборигенов, вопящих что-то о сумрачных демонах». А собаки почему все разом взбесились?..

Кто эти братья-близнецы с сестричкой, откуда взялась на Ганимеде эта семейка?..

Белые ножки танцовщицы так легко ступали по серной пыли переулков рядом с его десантными ботинками, что О'Хара, чувствуя опасность, уже не мог отпустить ее.

Они подходили к Овощному рынку. Еще немного, еще поворот, перелезть через забор в проходной двор — и там, в подвале его квартирка: сразу две комнатки с двумя окнами под потолком. В одной живет О'Хара, во второй тоже кто-нибудь обитает — друзей в сто…надцати лунах у него предостаточно, не квартирка, а продолжение проходного двора…

О'Хара так был занят своими мыслями, что даже не обратил внимания, как из черно— кровавой подворотни в конце переулка выскользнули две тени и преградили им путь к Овощному рынку. Моррит замедлила шаг, вопросительно на него взглянула, и О'Хара, наконец, пришел в себя. Ему преградили путь, а он не к добру размечтался…

Ему, О'Хара, преградили путь на Овощной рынок!.. Он шел домой и ему преградили путь! Он шел не просто через Овощной рынок домой, он шел домой со своей подругой! — Завтра об этом узнает весь Ганимед — фараоны преградили путь Вене О'Хара, когда он возвращался домой со своей подругой!..

О'Хара остановился, прикрывая Моррит плечом — прикрывать ее грудью еще не было надобности. Фараоны, конечно, ошиблись. Они его с кем-то спутали. О'Хара частенько с кем-нибудь путают… Сейчас фараоны принесут свои извинения, пожелают О'Хара «доброй ночи» и уступят дорогу.