В глубь времен

— Около девятисот тысяч лет, плюс-минус несколько веков.

Кто-то вскрикнул, затем наступила смущенная тишина.

Люди, собравшиеся в вездеходе, смотрели то на эскиз, то на последнее изображение на экране. Постепенно они стали отдавать себе отчет в необъятности своего невежества.

— Не укладывается в голове, — признался Элуа. — Это явно творение человеческих рук. Но девятьсот тысяч лет назад не существовало людей.

— Кто тебе это сказал? — съязвил Бриво.

— То, что мы знаем из истории человечества и эволюции жизни на земле, — сказал Симон, — это не больше, чем испражнения блохи на площади Согласия…

— Ну и? — прервал его Элуа.

— Господин Лансьо, я приношу свои извинения. Я был несправедлив к вашему аппарату, — проговорил Грей.

Лансьо. "Изящный". Сейчас никому в голову не пришло бы так его назвать, даже про себя. Им было не до обычных в их кругу шуток и дружеских подкалываний, помогавших превозмогать холод и медленное течение времени. Да и Лансьо вдруг утратил свой лоск. У него были уставшие глаза, он затягивался потухшей сигаретой и, наклонив голову набок, отсутствующе смотрел на Грея.

— Это сенсация, — возбужденно продолжал гляциолог. — Но тут вот еще что… Вы не обратили внимания. Лансьо, покажите им… И скажите, что вы думаете по этому поводу…

Лансьо нажал на кнопку перемотки, потом на пуск, снова на экране медленно сменялись изображения руин.

— Нужно смотреть именно сюда, — сказал Грей. Его палец указывал в верхний угол экрана, где проходила едва различимая волнистая линия.

Понятно, что никто и не думал обращать внимание на эту линию.

— Скажите им, — повторил Грей, — скажите им то, что вы мне сказали. Мы сейчас здесь все вместе…

— Я предпочел бы, — Лансьо был явно смущен, — найти сначала контраргумент. Никакой другой зонд не зарегистрировал…

Грей оборвал его:

— Они не настолько чувствительны!

— Может быть, но я не уверен… — мягко возразил Лансьо. — Может, просто они не отрегулированы на нужную частоту…

И он углубился с Бриво в долгую дискуссию, в которую вскоре вмешались остальные, каждый предлагал свои модификации для улучшения зондов.

Симон набил трубку и вышел.

Я не техник. Я не измеряю своих пациентов. Я скорее стараюсь их понять. Но это надо еще суметь. Я из привилегированных…

Через кабинет моего отца, врача из Пюто, в день проходило до пятидесяти пациентов. Как узнать, кто они, что с ними? Пять минут осмотра, медицинская карта, диагностирующая машина, рецепт, листок социального страхования, марка, печать и все, идите, одевайтесь, следующий. Он ненавидел свою профессию такой, какой ее себе представляли его коллеги. Мне предстояло повторить его путь, но он постарался не допустить этого. "Давай, давай! Иди в деревню. Лечи горстку людей. Только так ты сможешь их узнать и стать настоящим врачом". Он исчерпал свои силы и умер в прошлом году. Отказало сердце. Он, безусловно, ни разу не подумал отперфорировать свою личную карту и заложить ее в электронного доктора. У меня не хватило времени, чтобы быть рядом.

А он успел передать мне то, что ему досталось по наследству от моего деда, врача из Оверни, то, чему сейчас никто не учит: как прощупать пульс, осмотреть язык или белок глаза. Потрясающе, сколько ценных сведений о состоянии человека может рассказать пульс. И не только о заболевании, но и о его темпераменте и даже характере. Многое может поведать пульс человека, глубинный или поверхностный, хорошо различимый или практически не прощупываемый, одинарный или двойной, размазанный или острый. Пульс здорового человека и больного различны так же, как пульс дикого кабана и кролика.

У меня, как и у любого врача, есть диагностирующая машина и маленькие перфокарты. Но я пользуюсь ими только для того, чтобы успокоить тех, кто больше доверяют машине, чем человеку. Здесь, к счастью, таких не много. Здесь человек ценится.

Когда Бриво покинул ферму своего отца и уехал учиться в Гренобль, он так страстно увлекся учебой, что перескакивал через программы и циклы. Из университета он вышел первым, на год раньше других, и мог сделать блестящую карьеру в самой престижной электронной компании. Однако он не превратил свой диплом в золотой мост, а выбрал базу "Виктор". Без золотого моста. "Потому, мой друг, — объяснял он доктору Симону, — что заниматься электроникой здесь — это чертовски забавно… Мы в двух шагах от магнитного полюса, буквально под дождем ионизированных частиц, напрямую обдуваемся солнечным ветром, и здесь еще куча всего такого, что мы еще не знаем. Отличный получается винегрет. Вот где можно пораскинуть мозгами". Он широко разводил руки и перебирал пальцами, как бы завлекая таинственные течения в свое тело.

Симон улыбался, представляя этого Нептуна электроники на самом полюсе: его волосы растворялись в сумерках, борода погружалась во вселенский костер, руки, протянутые к вечному потоку электронов, управляли приливами и отливами матери-планеты. Именно в этом "пораскинуть мозгами" был весь Бриво.

Задачу, которую перед ним поставил Лансьо, он сразу разделил на несколько. Менее чем за час он сформировал три группы с классическими зондами. То, за чем они отправились, звучало настолько ошеломляюще, что можно было быть уверенным: они вернутся с совершенно бредовыми результатами. Кроме Лансьо, который хорошо знал свой аппарат, все были убеждены, что маленькая волнистая линия — всего лишь каприз нового зонда. "Фантом", как говорят киношники.

Солнце ненадолго зашло прогуляться за холм, когда они вернулись. Все вокруг окрасилось в голубое: небо, облака, снег, пар, выходящий из ноздрей, лица. На всех записывающих лентах была зафиксирована волнистая линия. В виде прямой линии. То есть не такая "детализированная", она потеряла свои завитки. Но она существовала. Они нашли именно то, что искали.

Сравнивая их снимки со снимками Лансьо, Грей смог определить точное место подо льдом. Он включил экран снодога. Изображение напоминало перевернутую и разбитую гигантскую лестницу.

— Дети мои, — чуть не шептал Грей, — там… там…

В левой руке он держал рулон бумаги, рука дрожала. Грей замолчал, прочистил горло, но голос не подчинялся. Тогда полярник ударил по экрану скомканным свертком. Проглотив слюну, он взорвался:

— Черт побери! Это сумасшествие! Но это существует! Не могли же все четыре датчика выйти из строя. Там не только руины, черт знает чего!.. Там, среди этого бардака… вот в этом месте работает ультразвуковой передатчик!

Маленькая таинственная линия была записью сигнала передатчика, который вопреки логике работал уже девятьсот тысяч лет… Открытие было настолько глобальным, что воспринять и оценить его сразу было невозможно. История и предыстория… Именно такие открытия взрывали все научные теории и представления человечества.

Единственный, кто ясно представлял масштабы этого события, был Бриво — единственный среди них выходец из деревни. Все остальные — горожане, выросшие во всем временном и эфемерном, строящемся, самовозгорающемся и саморазрушающемся, не осознавали случившееся, а он, выросший в соседстве с альпийскими отрогами, научился мерить мир большими мерками и воспринимать любую длительность.

— Нас примут за ненормальных, — заявил Грей. Он вызвал по радио базу и срочно попросил вертолет, совершенно забыв о кори. Последний пилот только что слег.

— Андре чувствует себя лучше, — проговорило радио, — через три-четыре дня мы сможем его прислать. А почему вы хотите вернуться? Что происходит? У вас что, пятки горят?

Грей нажал на кнопку окончания разговора. Эта глупая шутка звучала чересчур неуместно.

Через десять минут их вызвал сам шеф базы Понталье. Он был очень взволнован и хотел знать, из-за чего такая спешка. Грей успокоил его, но отказался объяснить суть дела.