История Разума в галактике. Старик. Начало.

Так прошла ночь. А на грани ночи и дня, старшее создание приставило к чаше глиняный желоб, потом обычнейшей палкой пробило тонкую глиняную заслонку, перекрывавшую естественный сток чаши. И… разбегаясь веером по прочерченным в песке дорожкам, в изготовленные за ночь формы хлынул поток расплава, заполняя их и переполняя, после уже неспешно растекаясь далее, по отводным канальчикам, застывая под конец причудливыми потеками в совсем уж миниатюрных формочках. И первые лучи солнца озарили единственные, от начала и до конца рукотворные предметы на этом берегу, созданные Существами, выходящими из уютных вод в столь недружелюбный им подлунный мир…

Какой-то посторонний, внешний относительно вселенной Старика, шум вторгся в Его созерцания, вырвал его разум из полудремы, соткал за мгновения вокруг встрепенувшегося сознания тело, и увлек это тело за собой, в неизвестность… Бесконечно долго Старик сопротивлялся увлекающему его течению, но в его сознании все настойчивей и настойчивей звучал чужой шепот, вещавший о мире – Его, Старика, ответственности перед миром, давно и безнадежно находящимся на грани катастрофы. Это продолжалось и продолжалось, а потом вдруг восприятие Старика рывком перешло на некий новый, отличный от прежнего план бытия, и он вспомнил – теперь уже действительно вспомнил кто Он, и что Он. Это было восхитительно – вновь ощущать тело, вновь помнить, а не питать едва не пошатнувшийся рассудок грезами, возникающими в сознании из-за полного отсутствия ощущений телесных. Не все чувства еще восстановились – например зрение пока отсутствовало, а те ощущения, что одеревеневшее тело уже воспринимало, были пока зыбки и неверны. Но Старик твердо знал, что спустя сколько-то времени все это так или иначе придет в норму и не беспокоился напрасно; мозг вскоре вспомнит, как интерпретировать приходящие от проснувшегося тела сигналы. Старик всегда был терпелив, и теперь, когда от него ничего не зависело, решил подготовить свой ослабленный дух к принятию бремени власти и ответственности (его, личных, власти и ответственности, терпеливо дожидавшейся весь срок небытия), и принялся перебирать в мыслях сокровища памяти. Детство, юность, вступление в Орден, годы учебы и работы, это были основы его личности, и сейчас эти основы служили опорой для того, что бы не потерять здравомыслия, или хуже этого – впасть в панику при пробуждении иных, не столь невинных воспоминаний. Некстати вспомнилась последняя греза: бронзовые навершия для острог и копий, крючки разнообразнейших форм и размеров, просто слитки, созданные теми, чьих последователей позже назовут Орденом, до сих пор порой находили в самых забытых уголках планеты – чаще всего, в почти уже недоступных, высоких широтах. Да – почти недоступных. Глобальное похолодание – то, что когда-то привело к возникновению разумной жизни, теперь стремительно убивала не только этот самый разум, но и всю жизнь на планете.

Цивилизация умирала. Что там, – сама экосистема планеты умирала. И ни какие самые отчаянные меры, предпринимаемые Орденом, не помогали изменить ситуацию кардинально, только оттянуть неизбежное: распад устоявшейся экосистемы, сокращение ареала обитания, и в итоге – гибель цивилизации, если не самой жизни.

Безусловно, исследования влияния низких и сверхнизких температур на органику вообще, и живых существ в частности проводились с тех пор, как на полюсах планеты образовались устойчивые льды. Но первый эксперимент на соплеменниках был спонтанным, случайным, и, откровенно говоря, не был бы возможен еще долго, если бы не несчастный случай. Одна из групп ученых, работавшая на территории ледяного поля как раз над этой темой, вследствие серьезной поломки, осталась без отопления. Спасательная экспедиция, была организована оперативно, но из-за внезапно разразившегося бурана, прибыла к месту базирования экспедиции, казалось бы, слишком поздно. Но, используя собственные наработки, ученые рискнули заморозить себя и… нет, не выиграли, но и полным поражение это было назвать нельзя. Оказалось, что повышенная пластичность клеток свойственная нашему виду, дававшая способность успешно сопротивляться пагубным эффектам, возникавшим вследствии чрезмерно резкого перепада давления, позволяла так же избегать серьезных повреждений тканей и органов тела и в условиях криозаморозки, – естественно, при соблюдении некоторого количества граничных условий. После значительной доработки метода (десятилетия работы), удалось снизить смертность до тридцати процентов (к нашему времени), но, пока, после воскрешения, увы – стерильными оставались в лучшем случае две трети подопытных. Так что ни для массового применения, ни для сохранения жизни уникальным специалистам, этот метод пока не годился. Правда, что касается уникальных специалистов: в ходе исследований обнаружилась еще одна лазейка – если не в вечность, то, что бы вычеркнуть из жизни периоды очень длительного пассивного ожидания, – она годилась. Понижая температуру, довести индивидуума до самой грани между жизнью и смертью, чуть завести за эту грань, и поддерживать минимальную жизнедеятельность его организма с помощью химической стимуляции – не верх изящества, конечно, но в случае Старика – оптимальное решение из всех возможных.

Разминая конечности, старик неторопливо выгребал против несильного искусственного течения посреди релаксационной камеры центра восстановительной медицины Института Экспериментальных Технологий. И по привычке, продолжал размышлять. Наступление Льдов, образовавшихся пару столетий назад на полюсах планеты, пока удавалось лишь притормозить, но никак не остановить. Снижался уровень океана, терялись целые территории, многие раньше благодатные поселки оказались едва не на суше. Сокращались растительные угодья, уменьшались районы выпаса морской фауны. Да, ныне опустевшие северные и южные районы, эти богатые кислородом холодные воды, недолго останутся незаселены, – недолго с точки зрения матери природы, и оч-чень долго с позиции отдельного разумного, желающего хорошо питаться самому, а главное, досыта кормить детей сегодня, а лучше прямо сейчас. И хотя, с общим охлаждением мирового океана несколько снизилась общая возбудимость вида в целом, но уменьшение акватории обитания обострило многие социальные конфликты, веками тлевшие в, казалось бы, уже давно едином, объединяющем всю планету без остатка, государстве. Ордену и его сторонникам нужен был успех, успех крупный, способный развеять наступившее уныние, потушить раздражение, сплотить всю расу и дать, наконец, надежду на удачный исход кризиса, иначе… иначе, подспудно тлеющая в обществе истерия способна вырваться из под контроля, и превратился в лавовый поток мировой войны всех против всех. А потом льды и общее похолодание океана поглотят осколки цивилизации, и этот разумный вид, возможно исчезнет с лица планеты, м-да… Между тем, генетические эксперименты, на которые возлагались весьма большие надежды, пока не привели ни к чему особо выдающемуся. Если алфавит жизни дался легко, то правила составления слов и фраз на этом языке были известны, мягко говоря, весьма смутно, не говоря уж о возможности написать книгу, которая была бы полноценным живым существом, способным жить и размножаться… и кормить своей плотью прочих участников пищевой пирамиды. А пока избежать серьезных неприятностей помогало только насыщение атмосферы углекислым газом – мера временная и с плохо непредсказуемыми последствиями. Два процента… два процента углекислоты – было тем самым пределом, за которым начиналось вырождение биосферы. Учитывая выверты мирового океана, с легкостью поглощавшего миллионы тонн этого газа в холодных высоких широтах планеты, что бы, даже при небольшом повышении температуры, с такой же простотой вернуть его в атмосферу ближе к экватору, создавая локальные концентрации, губительные даже для форм жизни, питающихся этой самой углекислотой – полтора процента были рубежом, ради безопасности планеты, за который не рекомендовалось заступать ни под каким видом. И этот предел пока не был достигнут, давая несколько десятилетий передышки перед... перед концом. Перед вымиранием Вида Разумных, к которому причислял себя и Старик. Существовал еще один комплексный трюк, способный превратить эти десятилетия почти в бесконечность, но он требовал чрезвычайных, для нынешнего состояния промышленности, напряжений сил, неимоверных затрат, в том числе и временных, но в случае выигрыша, позволял забыть о подступающем холоде если не навсегда, то очень, очень надолго. Речь идет о системе высокоорбитальных тонкопленочных зеркал-линз, перенаправлявших бы на планету солнечный свет, бесполезно изливавшийся светилом в пространство. КРОМЕ ТОГО – уже говорилось, Мать Природа не спешила раскрывать свои тайны пред генетиками, и в ближайшее десятилетие точно не предвиделось никаких сверхестественных ПОДВИЖЕК в понимании как устроена жизнь. НО! Зачем изобретать заново то, что природа уже создала миллионолетия назад. В запасниках института хранилось много экспонатов, представлявших собой обломки существ живших ДО катастрофы, когда взбесившееся чужое солнце почти выжгло жизнь на этой планете, оставив целым лишь хилые поросли частью еще неисправленных ошибок, частью просто не успевавших за гонкой жизни видов, ютившихся на задворках мира, либо у корней действительных хозяев жизни, некогда заполонявших мир. Заполнявших собой Мир в том числе и в периоды, судя по заявлениям геологов, когда на планету приходили Большие Льды. Осколки чужой жизни. Увы, на суше не уцелело почти ничего, а океан – не лучшее хранилище для памяти. Так что генетические остатки, добытые из этих осколков прошлого походили скорее на сети, в которых, как известно, дыр много больше, чем материи. НО, у нашей планеты есть сестра, так же выносившая жизнь в толщах океана, и, судя по спектру отраженного ей света, в ее атмосфере в большом количестве был обнаружен столь агрессивный газ как кислород, и более того – составы атмосферы двух планет-соседок оказались почти идеентичны. С точки зрения обитателей родной планеты Старика, жизнь на ее соседке была невозможна. (Но ведь наличествовала!) На четверть большая сила тяжести на ее поверхности, в воде грозящая большим перепадом давления при смене глубин. Немаленький – почти треть к оси эклиптике наклон планеты, предвещал весьма значительные сезонные перепады температур. Наличие огромных массивов суши и, между ними, глубоких и сверхглубоких океанов, почти не приспособленных к жизни, оставлял, для сколь-нибудь комфортного – с точки зрения соплеменников Старика – существования совсем незначительные шельфовые полосы вдоль экваториальных и субэкваториальных частей материков, а не множества неглубоких морей, увенчанных вершинами бесчисленных архипелагов, как на родной планете. Неудобства так же способна была доставлять более массивная атмосфера, способная порождать значительные бури. В общем, планета была далеко не близнецом родине Старика, а напоминала скорее старшую, более суровую сестру. И вот в таких немыслимых условиях процветала жизнь, о чем недвусмысленно свидетельствовало высокая концентрация кислорода в атмосфере. Но это то и было ценно – если жизнь ухитрялась уцелеть в таких условиях, то она, хоть и строилась из тех же элементов, и на тех же принципах, что и на нашей планете, но точно совершенно по другим рецептам. А имея три точки отсчета: наше прошлое, наше настоящее, и образцы органики с другой планеты, генетикам гораздо проще было бы добиться прорыва в понимании начал и основ в устройстве ЖИЗНИ.