Бледный серпик луны над горами

Пилот уверенно опустился посреди площади. Народ высыпал из хижин. От толпы отделились два старика. Один был в джинсовой куртке, другой - в кожаных шортах. (Одежда остальных жителей деревни не сильно отличалась от того, что помнил Марсель, разве что больше стало ярких тканей фабричного производства.) К поясу кожаных шортов были прицеплены многочисленные амулеты, значит, это колдун, заключил Марсель.

В руках колдун нес плотно набитый пластиковый пакет, который он протянул пилоту. Охранник больше не выглядел сонным и ястребиным взглядом озирал площадь, держа автомат наизготовку. Пилот заглянул в пакет, понюхал, сунул руку внутрь, проверяя на ощупь содержимое. Забрал пакет и протянул старику в кожаных шортах горсть патронов. Тот, близоруко щурясь, поднес латунные гильзы к глазам, и, видимо, оставшись доволен, убрал в карман. После того, как обмен совершился, пилот сказал несколько слов на языке, который был родным языком Марселя - настолько быстро и тихо, что Марсель и не понял, что было сказано. Старики кивнули.

- Можно выходить, - пилот повернулся к Марселю.

6

Никаких презрительных взглядов не было. Сначала к Марселю подошли оба старика. По-европейски пожали ему руку. К ним присоединились остальные жители. С их помощью из вертолета быстро выгрузили вещи Марселя и Жан-Марка. При виде ящиков с пивом, которые Марсель взял по совету легионеров, раздался целый хор одобрительных возгласов. Пилот помахал на прощаное рукой и поднял машину в воздух. Вещи перенесли в большую хижину у края площади. А вечером устроили пир.

К тому времени Марсель уже понимал большую часть того, что ему говорили на родном языке. Многие в деревне, впрочем, как выяснилось, способны объясняться по французски или по английски. К удивлению Марселя оказалось, что некоторые из детей какое-то время успели провести в школе (в интернате на равнине).

Все шло отлично. Жители с добродушной естественностью расхватали подарки. Разумеется, самые лучшие достались вождю с колдуном, и дальше по степени уважаемости... Марселя похлопывали по плечу, расспрашивали о жизни в чужих странах. Жан-Марк, размахивая руками, о чем то увлеченно рассказывал окружавшим его деревенским детям.

Все складывалось настолько хорошо, что сама эта легкость казалось чрезмерной, вызывала в Марселе тревогу. Да, он запасся рацией, чтобы в случае необходимости связаться с базой, но ведь не всегда успеешь ею воспользоваться, и еще вопрос, сколько времени понадобится, чтобы за тобою явились. Пистолет... В неровном, дергающемся свете масляных плошек, в чернильном море ночи ничтожность этого средства защиты была очевидна. К тому же в деревне было свое огнестрельное оружие. Но внешне Марсель радовался празднику вместе со вновь обретенными соплеменниками, хотя пил мало, чтобы оставаться готовым к любой неожиданности.

Никаких неожиданностей не случилось. Веселье постепенно шло на убыль. Под ногами перекатывались пустые банки из-под пива. Жители, даже самые стойкие, разбредались по хижинам. Марсель подозвал Жан-Марка и оба направились к выделенной им хижине. Откуда-то появился вождь и вновь пожал Марселю руку.

Марсель уложил Жан-Марка и вытянулся сам (походные кровати он разложил еще днем). За тонкими стенами хижины было почти тихо, человеческий шум больше не заслонял звуков ночного леса: каких-то визгов, криков и стонов.

- Папа, - Жан-Марк говорил громким счастливым шопотом. (Что было в этом шопоте - радость, удивление? - но его точно хотелось называть счастливым.) - А правда, что здесь еще водятся неизвестные науке животные?

- Может быть. Но крупные сохранились вряд ли. Спи!

Жан-Марк заснул почти сразу (в отличие от Марселя). Несмотря на не оставлявшее его напряжение, Марсель в этот момент тоже был счастлив. Деревня и его сын приняли друг друга! Видит Бог, Марсель боялся, что для привыкшего к удобствам ребенка путь назад закрыт навсегда. Но, видимо, когда нищета переходит за какую-то грань она уже не воспринимается как нищета, а представляется новым чудесным миром...

7

Проснулся Марсель от ощущения постороннего пристутствия. Рывком выбросил себя из сна, приподнял голову (одна рука на невидимом под одеялом пистолете). Отодвинув в сторону прикрывавшую вход циновку, внутрь робко заглядывал тощий подросток, на вид чуть постарше Жан-Марка. В образовавшуюся щель бил розовый солнечный луч. Подросток сделал Марселю знак рукой.

Cпал Марсель в шортах и теперь сунул пистолет в карман. Набросил куртку и пошел за подростком, оставив Жан-Марка досыпать спокойно. Они пересекли площадь и подошли к хижине, которая выделялась своими размерами. Это была хижина вождя. Подросток молча указал на вход.

Внутрь Марсель зашел один.

В лучах света, пробивающихся сквозь щели, кружились пылинки.

Его ждали двое - вождь и колдун.

Марселя еще вчера удивила склонность его соплеменников к цветистым выражениям. Он не улавливал всех тонкостей, однако был способен оценить сложность витиеватых словесных построений. Ныне его собеседники превзошли самих себя. Марсель старался отвечать столь же вежливо и витиевато, хотя долгое время не способен был понять, к чему клонится разговор, несмотря даже на английские и французские слова, щедро используемые для подсказки. Но наконец он понял.

Ему ставился вопрос: чего же он хочет? Прямой и грубый ответ был бы неуместен, цветистость разговора как манера была тут очень кстати. Одновременно с вопросом, однако, до его сведения доводилось другое (почти в каждой фразе упоминались боевые действия, революционный фронт, воины, смерть): в окрестностях неспокойно, надо поторапливаться. Когда Марсель это понял, он смог объяснить, что его заветное желание - чтобы Жан-Марк мог принять участие в испытании, в котором ему, волею судьбы, участвовать не довелось. Вождь и колдун переглянулись и ответили цветистым предварительным согласием (вопрос следовало еще обсудить со стариками).

Уже к вечеру согласие стариков было получено. По словам колдуна, сообщившего об этом Марселю, благоприятный день приходился на следующую неделю. О такой быстроте Марсель не знал, что и думать. Ему казалось, что в его время подготовка к испытанию длилась гораздо дольше - наверняка несколько месяцев.

8

Казалось, все складывается как нельзя лучше, но никакой радости Марсель от этого не чувствовал. Что-то тут было не так, чрезмерная легкость не вызывала доверия. Жан-Марка от него забрали, а поскольку он сам в прошлом не прошел инициации, ему нельзя было приближаться к хижине, в которой поселили готовящихся к испытанию мальчиков. В результате он тревожился, не имея возможности увидеть сына (ободрить? помочь советом?), и вместе с тем не находил в душе ничего похожего на религиозное торжественное чувство, ни даже на простое удовлетворение от близящейся уплаты давнего долга.

Одно он решил твердо: он должен видеть, как совершается таинство. Поэтому он обуздывал себя, не настаивал на возможности видеть Жан-Марка сейчас, чтобы сохранить силу убеждения для главного.

Каждый день Марсель связывался с базой по рации, подтверждал, что все в порядке и обменивался дежурными шутками с радистом. Кроме того, он просто слушал радио. В местных новостях и даже в шутках легионера то и дело упоминались разнообразные партизаны. Что бы ни затевалось в деревне, у жителей, похоже, имелись серьезные основания торопиться. Марсель тревожился еще больше - и в то же время не ничего не мог поделать с ощущением, что подготовка к испытанию ведется слишком быстро и не по правилам.

В ночь перед испытанием он не мог заснуть. Не раз выходил на улицу, смотрел на звезды, прислушивался к крикам ночных тварей... Когда темнота приобрела дымчатый оттенок, а на востоке забрезжила розоватая полоска (приоткрылась нежная щель) зари, он вышел к центру площади, чтобы не дай Бог не пропустить момента. После бессонной ночи мысли его путались, но воля была тверда.