За твоей спиной

На другой день я и написала то истошное письмо отцу, не домой, конечно, на рабочий адрес.

Если бы я знала, что впопыхах забыла наклеить марку, и, разумеется, не указала обратный адрес…

Письмо письмом, на душе стало чуть спокойнее, но необходимости готовить доклад письмо не отменяло. Я по-прежнему почти каждый вечер оставалась последней, врубив для храбрости «Ногу свело» на запредельную громкость. Без толку.

Некоторые вещи необязательно слышать. Достаточно о них знать…

Несколько раз со мной задерживался Макс Стрельников, но постоянно просить его было неловко, а рассказать о своих страхах и галлюцинациях я не решалась.

Папа, папочка, ну где же ты? Приезжай скорее.

Только один раз мне удалось отвлечься, забыть о жутких шагах, да и вообще почти обо всем. Две серии экспериментов не сходились капитально, самым наглым и вызывающим образом.

Да, ребята, с такими плакатами на кафедру выходить может только мальчик для битья. Решивший стать мертвым мальчиком для битья.

Заклюют. Закидают мелками и тряпками, за неимением тухлых яиц. И будут правы.

Я пересчитала всё даже не трижды, перерыла записи и лабораторные журналы, перепроверила каждую запятую.

Холера!

И это за два дня до доклада…

Переделывать опыты времени не было. Теребить глупыми вопросами Нимфу тоже не хотелось. Врачи высказывались определенно: человеку нужен покой.

Выхода виделось два: придумать дурацким кривым наукообразное объяснение. И ожидать, что кафедральный люд его проглотит («гыыы, щщас, жди» — сказал внутренний голос). Или временно подчистить, подправить результаты, чтобы несовпадение не бросалось в глаза. А уже после конференции спокойно разобраться, что к чему.

Второй вариант выглядел значительно безопаснее.

И, собственно, совсем не сложно. Я уже начала передвигать по экрану первую точку, как…

…Никогда раньше не теряла сознание. Отвратное ощущение, доложу вам.

Стул перевернула, со стола все свезла, у мышки шнур выдрала, головой припечаталась об пол до звона в ушах. Тошнит, шея ноет, во рту мерзость…

Как там в романтических мелодрамах пишут? «Когда я очнулась, то первое, что увидела, было встревоженное лицо склонившегося надо мной Максима»? Ну да, как же. Встревожился он. Это чудовище стояло в дверях и довольно улыбалось:

— Ну наконец-то Лев Ерминингельдыч тебя признал! Всё, считай, своя.

— Кто признал? Что признал? — пропищала я, озираясь и пытаясь встать.

— Кто-кто. Ерминингельдыч в пальто. Чем он тебя? Ну-ка, ну-ка, покажи шею…

Всё кружилось, шея онемела, словно к ней приложили глыбу льда.

— Зачем шею? — сопротивлялась я. — Голову посмотри. Крови не видно?

— Пустую голову осматривать смысла нет, — бормотал Макс, отгибая мой воротничок. — Синяк отсутствует, не тростью, значит. Знаешь у него какая трость тяжелая? Ой-ей. Не, не тростью. Легонько, ребром ладони. Любя. Эх ты, небось, результаты подгоняла, горемыка?

Через два дня я, кутаясь в шарф, дрожа и запинаясь, докладывала:

— По полученным мной данным, зависимости эф от тау и гамма от тау противоречат друг другу. Объяснить это я, к сожалению, не могу. Планирую продублировать эксперименты. Тщательно. О результатах расскажу на следующей конференции.

Со второго ряда на меня, сияя, смотрел Макс.

…