Я тоже жил в Аркадии

Сэрплас приподнял бровь, но промолчал.

Ученый сдвинул крышку. Одно мгновение ничего, кроме темноты, не было видно. А потом в гробу заклубился тысячный рой черных жуков (Дарджер и Сэрплас поежились от такой жути), которые разбежались в тень, открывая нагого мужчину. Последний сел, моргая, словно только что проснулся.

— Узрите бога.

Дионис оказался огромным мужчиной, семи футов ростом и пропорционального телосложения, хотя от него не исходило ощущения силы. Голова у него была то ли лысой, то ли обритой наголо, но, во всяком случае, без единого волоска. Взяв простой бурый балахон, он подвязал его веревкой и впрямь стал похож на монаха.

Пантера Баст села вылизывать лапу, не обращая на бога решительно никакого внимания.

Когда Дарджер представил Сэрпласа и представился сам, Дионис слабо улыбнулся и протянул для пожатия дрожащую руку.

— Приятно познакомиться с гостями из Англии, — сказал он. — У меня так мало посетителей.

Лоб у него был влажным от пота, а кожа — нездорово серой.

— Да он же болен! — воскликнул Дарджер.

— Всего лишь усталость после вчерашней ночи. Ему нужно больше времени провести со скарабеями-лекарями, чтобы восстановить различные системы организма, — раздраженно сказала старший научный сотрудник. — Задавайте свои вопросы.

Сэрплас положил лапу на плечо богу:

— Не слишком счастливый у тебя вид, друг.

— Я…

— Не ему, — рявкнула карлица. — Мне! Он собственность компании и потому не имеет права говорить о себе.

— Прекрасно, — вступил Дарджер. — Для начала, мэм… Зачем? Вы создали бога из человека, полагаю, перестроив его эндокринную систему с тем, чтобы она по требованию производила значительный объем узко направленных феромонов. Но с какой целью?

— Если вы были в городе вчера вечером; то должны были понять. Научно-Рациональное правительство Великого Зимбабве будет использовать Диониса в качестве награды своему народу во время праздников в период мира и процветания, а в периоды смуты — для усмирения волнений. Также он может быть полезен для подавления беспорядков. Время покажет.

— Насколько я заметил, вы назвали его Экспериментом Один. Могу я заключить, что вы создаете и других богов?

— Наша работа успешно продвигается. Большего я сказать не могу.

— Возможно, вы также создаете богиню мудрости Афину?

— Мудрость, как вам, без сомнения, известно, невозможно вызвать при помощи феромонов, поскольку она является порождением чистого разума.

— Нет? Значит, богиню плодородия. Деметру? Или бога-кузнеца Гефеста? Или, может, богиню здоровья Гигию?

Карлица пожала плечами.

— Судя по тону ваших вопросов, вы уже знаете ответы. Феромоны не способны порождать или вызывать навыки добродетели или абстракции. Только эмоции.

— Тогда успокойте меня, мэм, скажите, что не создаете богиню мести Немезиду. Или богиню раздора Эрис. Или бога войны Ареса. Или бога смерти Танатоса. Ведь если так, то здесь вы по одной-едйиственной причине, которая кроется в нежелании тестировать свои опытные образцы на населении вашей собственной страны.

Старший научный сотрудник не улыбнулась.

— Для европейца вы весьма сообразительны.

— Юные государства склонны предполагать, что если культура стара, то обязательно упадочна. Тем не менее это не мы ставим эксперименты над невинными людьми без их ведома и согласия.

— Я не считаю европейцев людьми. Что, на мой взгляд, решает этическую дилемму.

Рука Дарджера побелела на рукояти трости.

— В таком случае, мэм, боюсь, наше интервью окончено.

На обратном пути Сэрплас нечаянно опрокинул чашу. В последовавшей затем суматохе Дарджер сумел незаметно спрятать под камзол несколько антиферомоновых пластырей. Очевидной пользы, на первый взгляд, от них не было, но по долгому опыту друзья знали, что зачастую подобные предосторожности бывают весьма кстати.

Возвращение в город проходило много медленнее, чем прогулка до монастыря. Друзья шагали в задумчивости, пока наконец Сэрплас не прервал молчание:

— Старший научный сотрудник не попалась на удочку.

— Верно. Я ведь выразился достаточно ясно. Практически сказал, что мы знаем, где статуи, и готовы на взятку.

— Напрашивается вопрос, не является ли избранная нами профессия сексуальной по сути?

— Как так?

— Параллели между надувательством и соблазнением очевидны. Представляешь себя в наиболее выгодном свете, затем громоздишь и множишь мелкие обманы, стратегические отступления и интимные признания. О желаемом исходе никогда не говорится, пока он не будет достигнут, хотя все стороны его сознают. И оба занятия сотканы из молчаний, шепотов и многозначительных взглядов. И что самое важное — старший научный сотрудник, которая искусственно поддерживает вечную половую незрелость, как будто, невосприимчива ни к тому, ни к другому.

— Думаю…

Тут дорогу им, уперев руки в бока, заступила нимфа. Сообразительный Дарджер сорвал шляпу и низко поклонился. — Дорогая мисс! Вы, верно, считаете меня ужасным невеждой, но за суматохой вчерашней ночи я не успел узнать ваше имя. Если вы будете столь милосердны, чтобы одарить меня этим знанием и вашим прощением… и улыбкой… я стану самым счастливым человеком на свете. Уголок рта нимфы тронула улыбка, но она тут же нахмурилась.

— Зовите меня Алия. Но я здесь для того, чтобы поговорить не о себе, а о Феодосии. Мне знакомы обычаи мужчин, а ей нет. Ты был ее первым.

— Вы хотите сказать, она?.. — потрясенно спросил Дарджер.

— Когда повсюду мои братья, кузены и дяди? Маловероятно! В Аркадии нет девушки, которая сохраняет девственность хотя бы на день дольше, чем сама пожелает. Но ты был ее первым смертным мужчиной. А для девчонки это важно.

— Разумеется, я польщен. Но чего именно вы от меня хотите?

— Поосторожней! — Ее палец уперся ему в грудь. — Феодосия мод подруга. И я не потерплю, чтобы ее обижали.

С этими словами она бросилась назад в лес и исчезла среди деревьев.

— М-да! Еще одно доказательство — если бы таковые требовались, — что женщины недоступны пониманию мужчин.

— Любопытно, но в точности такой разговор состоялся у меня несколько лет назад с одной моей приятельницей, — сказал, вглядываясь в зеленые тени, Дарджер, — и она заверила меня, что мужчины точно так же ставят в тупик женщин. Возможно, проблема не в половой принадлежности, а в самой человеческой природе.

— Но ведь… — начал Сэрплас. И за такой беседой они держали путь домой.

Несколько дней спустя Дарджер и Сэрплас готовились к отъезду (и спорили: направиться ли им прямо в Москву или завернуть по дороге в Прагу), когда через город прошла, оставляя за собой ссоры и свары, богиня раздора Эрис.

Дарджер лежал одетым на кровати, наслаждаясь запахом цветов, когда услышал первые гневные крики. Феодосия заставила его комнату вазами с гиацинтами — в извинение, потому что им с Анией пришлось поехать на ближайшую гусиную ферму за новыми пуховыми перинами для трактира, и в обещание, что они не слишком задержатся с возвращением. Вскочив, он наблюдал из окна за тем, как насилие волнами распространяется по улицам. Быстро схватив коробку похищенных из монастыря пластырей, он налепил один себе на шею. И как раз собирался отнести пластырь Сэрпласу, когда дверь распахнулась и означенная особа ворвалась, схватила его и швырнула о стену.

— Лжедруг! — рычал Сэрплас. — Улыбающийся, коварный…. Антропоцентрист!

Ответить Дарджер не мог. Лапы друга сжимали ему шею, лишая воздуха. Сэрплас неистовствовал, — вероятно, благодаря исключительному обонянию, — и вразумить его не было никакой возможности.

К сожалению Дарджера, его детство прошло не в привилегированных гостиных за светскими беседами, а за потасовками и Драками в трущобах лондонского Мейфэр. Но нет худа без добра: сейчас это оказалось весьма кстати.

Подняв скрещенные в запястьях руки, он завел их между локтями Сэрпласа. А потом разом поднял их и резко развел, сбрасывая с горла лапы друга. И одновременно изо всех сил ударил коленом в промежность Сэрпласа.