Взгляд с нехоженой тропы (Сборник)

Границы Шамбалы обозначены знаками Шамбалы. За этими границами начинают действовать некие неизвестные силы, мешающие дальнейшему продвижению.

«Тибетцы толкуют, — пишет Н.Рерих в книге «Алтай — Гималаи», — что во время бегства далай-ламы в 1904 году, при переходе через Чантанг и люди, и кони почувствовали «сильное трясение». Далай-лама пояснил, что они находятся в заповедной черте Шамбалы».

Сама Шамбала, надежно огражденная от внешнего мира, находится якобы в подземных помещениях и даже пути в нее ведут подземными ходами.

Существуют старинные карты, на которых указано месторасположение Шамбалы (чаще всего в верховьях Инда), но между этими картами имеются значительные расхождения. Н. Рерих в цитировавшейся выше книге утверждает, что местоположение Шамбалы было известно некоторым ламам, далай-ламе и таши-ламе, а так же, как утверждает, ему самому.

Махатмы — люди «очень высокого роста», «великие мудрецы» (мужчины и женщины), знания которых о мире, о законах природы, о прошлом и будущем — «необъятны». Они живут общиной, в которой нет частной собственности, равные и свободные. Они всегда приносят добро и помощь и стремятся просветить людей.

Порой Махатмы появляются среди людей, более того, в Тибете якобы известны школы, основанные Махатмами.

Чинтамани (в переводе — сокровище мира) — камень. В Тибете существует древняя легенда, что он привезен на Землю из созвездия Орион. Указывается даже время — 9 век до нашей эры. Крылатый конь Лунг-та, способный пересекать Вселенную, принес шкатулку с четырьмя священными предметами, среди которых был и Чинтамани.

Материал камня родом из «другого мира», а его «внутренний жар» оказывает сильное психическое воздействие. Изменением своих качеств Чинтамани может предсказывать будущие события. Наибольшая часть камня — со времени его появления на Земле — хранится в Башне Шамбалы, но маленькие его кусочки якобы доставляются иногда в определенные пункты земного шара. Эти кусочки какими-то энергиями связаны с камнем в Башне Шамбалы и могут получать и передавать информацию. (В преданиях упоминаются даже реальные страны и исторические личности, как будто бы владевшие временно фрагментами камня.)

Вот — вкратце — и все наиболее достоверные сведения о Шамбале и Махатмах, хотя домыслов к ним можно присовокупить тьму.

3

Несмотря на то, что был человеком увлекающимся, Евтеев с поразительной чуткостью ощущал малейшее противоречие и никогда не принимал на веру то, что не мог понять. В нем постоянно боролись между собой соблазн обольститься, свойственный увлекающейся натуре, и тревожный скептицизм, присущий тому, кто действительно хочет понять истину.

Хорошо, сказал он себе, пусть это правда, пусть Махатмы, Шамбала существуют, пусть ограждена она от внешнего мира некими неизвестными силами (полями), но тогда возникают «простые» вопросы.

Ведь даже великим мудрецам необходимо чем-то питаться, им нужны одежда, обувь и прочие обиходные вещи, не говоря уже о необиходных вещах. Торговлю или обмен они ни с кем не ведут, что же, занимаются натуральным хозяйством, выходит?

И — главное — в чем могут быть смысл, цель существования изолированной (по меньшей мере века) общины умных людей, чьи знания, как утверждается, безграничны?… Ведь если нет высоких (а в данном случае — высочайших) смысла и цели, то эта община должна непременно деградировать, зайти в тупик и погибнуть в мучительной агонии никчемности существования; или, что является, пожалуй, единственной альтернативой отсутствию действительно высочайших смысла и цели, члены общины должны выдумать себе некое божество, а свои жизни посвятить служению ему (что слишком маловероятно, учитывая приписываемую им степень развития, их уровень знаний и те знания, которые они якобы несут в мир, людям во время иногда случающихся контактов).

С первым «простым» вопросом он справился довольно легко. Во-первых: а почему бы и нет? Почему бы им не вести «натуральное» хозяйство? Очень мудрое чередование занятий. Лев Толстой вот ходил же босой за плугом… К тому же, при их уровне не только знаний, но и технологий, технике (якобы побывавшие там описывают ведь бесчисленные лаборатории, оснащенные удивительными, совершеннейшими приборами) вести «натуральное» хозяйство, похоже, совсем не трудно.

Вопрос о смысле, цели существования такой общины оказался гораздо сложнее. Напряженные, неотступные размышления над ним отняли не одну неделю, и даже найдя, казалось бы, ответ, Евтеев не прекращал этих размышлений.

Ответ, на котором он остановился, можно сформулировать так: «Похоже, что сама сумма знаний о Мире, те возможности для интелекта и чувств, которые она открывает, могут быть и целью, и смыслом жизни и доставлять высшее счастье. Но знания эти должны быть действительно несоизмеримы с нашими».

И еще: «По-настоящему Великий ум — не отделим от Великой души, души, способной проникнуться и заботами другого человека и почувствовать себя на месте одного из бесчисленных электронов Мироздания. Лишь Великий ум в сочетании с Великой душой может почувствовать, понять весь окружающий Мир во всей его глубине, совокупности и внутренней взаимосвязи. Без Великой души даже самый мощный ум — это всегда что-то ущербное».

Евтеев, таким образом, пришел к выводу, что причин, делающих существование Шамбалы принципиально невозможным, нет.

Шамбала может существовать в действительности, понял Евтеев и поверил в ее существование…

4

Наше нечаянное знакомство в метро произошло в то время, когда вера Евтеева в существование Шамбалы и невольные надежды понять что-то новое в окружающем Мире, в нас самих, раз Шамбала — реальность, достигла апогея, но Евтееву уже пришлось отдать себе отчет в том, что, хотя он в нее уверовал, она по-прежнему остается тайной за семью печатями, набор фактов, которые можно принять за достоверные, оказался, несмотря на все его поиски, слишком скудным. А чем скуднее факты (к тому же сами по себе не безусловные) — тем больше простора для фантазии; круг замыкался. Но Евтеев был уже одержим Шамбалой и Махатмами, влез в эту загадку целиком, слишком много сулило ее разрешение, он не мог ее оставить, хоть порой приходил в отчаянье от собственного бессилия, от того, что так много — от недостатка фактов — может быть ответов на эту загадку.

Но, по-настоящему увлекшись, Евтеев становился поразительно деятельным.

«Хорошо, — решил он, — раз фактов почти нет и их нельзя больше найти на библиотечных полках — значит надо их добыть самому».

В свои сорок лет он порой мог быть таким же романтиком, как и в школьные годы. Он искренне уверовал в то, что сможет организовать экспедицию в Гималаи на поиски Шамбалы. Надо лишь найти журнал или газету, поддержкой которых можно заручиться. Это, по его тогдашнему мнению, не должно было стать делом сложным: разве издание, в чьих возможностях подобная экспедиция, не загорится столь грандиозной по своим последствиям идеей? Ведь тратятся же ими деньги на экспедиции, цели которых несравненно менее принципиальны, а то и вовсе не имеют никакого принципиального значения?… Ведь в случае удачи — а почему ей быть неудачной при соответствующей подготовке, материальном и техническом обеспечении? — в случае удачи экспедиции это будет прорыв в дотоле неведомое, гигантский скачок в понимании того, на что мы пока еще только мысленно замахиваемся, и того, о чем пока даже не подозреваем; если экспедиция и не завершится полным успехом — и тогда добытые ею факты будут бесценными и многое уточнят в нашем миропонимании.

Он начал стучаться в редакции со своей «грандиозной идеей», наметил состав и подбирал участников этой «Экспедиции века», когда ему вдруг в метро подвернулся я — мастер спорта по альпинизму, фотолюбитель и специалист в области радиоэлектроники. Естественно, Евтеев счел меня счастливой находкой и, едва мы более или менее познакомились, испытывающе глядя своими всегда печальными глазами, предложил войти в состав экспедиции.