Журнал «Если», 1996 № 01

— Начало хорошее, — признал Амер.

— Не понимаю, — произнесла бедняжка огневушка-эфемерка, совсем запутавшись.

— Значит, нас двое, — сказал Амер. — Так, посмотрим… полынь… щепотку желчи… волчий яд…

— Любовные снадобья. — Уиллоу впечатывала новые сведения в свою книгу энергоимпульсов. — Защитные лекарства… Подождите, Гарвард еще услышит про это!

Амер в последний раз взболтал снадобье, поднес его к губам и залпом выпил. Лицо его перекосила жуткая гримаса, алхимик закашлялся, но через минуту улыбнулся:

— Вот так! Я в безопасности!

Звук, настолько низкий, что его скорее можно было ощутить, нежели услышать, заполонил комнату. Уиллоу затрепетала от страха, зато Амер вздохнул свободно:

— И вовремя!

— Добрый день, Амер, — проворковал низкий с хрипотцой голос.

— Добрый день, Самона. — Голос Амера дрогнул, и алхимику пришлось напомнить самому себе, что принятое лекарство начнет оказывать действие лишь через несколько минут.

Самона двинулась к креслу, в котором сидел Амер, и воздушные юбки, облегая, обрисовали ее тело.

— Ты не очень галантен, — сказала она. — Обычно хозяин предлагает гостю отдохнуть после дальней дороги.

— Разумеется, — откликнулся Амер. — Присаживайся. — Он поднялся, взял с каминной полки графин и два бокала. — Амонтильядо?

— Прекрасно, — согласилась Самона, и улыбка на мгновение тронула ее губы.

Наполнив бокалы старым добрым вином, он подал один из них гостье.

— За твое искусство, госпожа. Да будет оно величественнее…

— Лицемер! — воскликнула она. — Предложи тост за что-нибудь другое, Амер, ты ведь не хуже меня знаешь, что никогда не бывать мне могущественнее, чем сейчас.

— Не печалься, — сказал Амер. — Ты еще молода.

— Но своей вершины уже достигла. А ведь и ты молод, Амер, но почему-то твоя сила все прибывает и прибывает. Мне ли этого не знать: я столько времени пытаюсь одолеть тебя.

— Полно тебе, Самона! — запротестовал Амер.

— Не следует так легко сдаваться.

— Не верь ей. Мастер! — взволнованно шептала у Амера за спиной Уиллоу. — Помни про зелье!

Ее шепот вывел Амера из благодушия.

— Да! Вот, Самона… я рад убедиться в том, что ты наконец-то перестала гоняться за эфемерными огнями…

За спиной у него кто-то кашлянул…

— Прости, Уиллоу, — прошептал Амер.

Самона ничего не заметила, она повернулась спиной и направилась к камину.

— Ты прав, Амер. Я стала мудрой, пройдя тяжкую школу разочарования. Я знаю, когда я проиграла.

— Уж конечно же…

— Нет, в самом деле, — произнесла она, обреченно опустив голову, — я пришла признать поражение, Амер.

На краткий миг Амер растерялся, думая, что колдунья говорит искренне. Но припомнил мимолетную злорадную улыбку, которую заметил, разливая вино, и сказал:

— Что ж, будем считать, что ты наконец поумнела. Итак — мир?

— Я пришла с миром, — подтвердила Самона.

— И в доказательство хочу предупредить об опасности.

— Опасности? Кто же ищет меня?

— Смерть.

— Ну, ее не минует никто, — улыбнулся Амер.

— Ты не понимаешь, — раздраженно заметила Самона.

— Готов постичь неведомое.

— Да-да, и весьма охотно, я знаю, — сказала она с горечью. — Так постигни, ученый, что в том сверхъестественном мире, в каком мы пребываем. Смерть это не сила, но существо.

— Неужели?

— Да, Мастер. Когда колдунья избудет свой земной срок, а иногда и до этого. Смерть является за ней, так сказать, лично.

— Признайся, — сказал Амер, — уж, конечно же, ты придумала для себя какое-нибудь средство защиты.

— Верно, — призналась она, — одна беда: стоит нам расслабиться хоть на секунду, как Смерть уже тут как тут. Она следит за нами гораздо более пристально, чем за обычными людьми, дабы увлечь нас в бездну Ада. — Самона стояла, не сводя глаз с огня, бледная, дрожащая, словно видела, как уставились на нее пустые глаза Смерти.

— Но если Смерть все время караулит вас, — мягко сказал Амер, — почему же ты никогда прежде не задумывалась об этом? Ты говоришь так, будто впервые почувствовала ее зов…

— Потому что прошлой ночью она явилась в Салем, — произнесла Самона придушенным голосом. — Нынче утром тетушку Койстер нашли дома в старом кресле-качалке возле камина. Она была мертва, как камень. — В зрачках Самоны отразилось пламя горящего камина. — На плече у Койстер еще были видны следы, оставленные костлявыми пальцами.

— Тетушка Койстер? — прошептал потрясенный Амер.

На губах у Самоны заиграла улыбка злобного довольства.

— Да, эта добродетельная древняя ведьма. Ты ведь считал ее символом чистоты, не так ли? А рассказать тебе, скольких ублюдков наплодили они с Моггардом?

— Моггард?

— Верховный Колдун Новой Англии и Вице-Председатель Вселенского Братства Адептов Темных Сил. Старая карга немало раз брюхатела от него — и, разумеется, никто из деток не имел понятия о том, кто их отец.

— Да ведь тетушка Койстер меня катехизису учила!

— А как же иначе. Худшие из худших всегда выглядят самыми достойными и уважаемыми. Рассказать тебе о Секстоне Карриере?

Амер передернул плечами.

— Избавь меня от этого.

Глаза Самоны засияли, на губах мелькнула улыбка. Она тут же отвернулась, а когда снова обратилась к Амеру, то опять выглядела тихой скромницей.

— Хорошо, не будем об этом. Я просто хотела предупредить тебя. Послушай, Амер, наполни-ка снова мой бокал и давай выпьем за… дружбу.

Амер стряхнул с себя оцепенение и вымучил кислую улыбку. Кивнув, он взял с каминной полки графин и наполнил бокалы.

— Красное, как твои губы, моя госпожа, и искристое, как твои глаза.

— Ты быстро схватываешь, — отметила она и подняла бокал: — За нас, мой любезный Мастер.

— Pax nobiscum [3], — произнес Амер и выпил.

Едва Амер отвернулся в поисках новой бутылки амонтильядо, Самона с лихорадочной поспешностью вынула изумруд из оправы на своем перстне и опрокинула зелье в оставленный алхимиком бокал вина.

— Мастер, — зашептала Уиллоу, — она что-то льет тебе в рюмку.

— За этим она и пришла, — пробормотал Амер.

— Но, как ты понимаешь, я выпил противоядие.

Он отыскал вино, наполнил бокалы.

— Успокойся, — Амер подал бокал Самоне, которая дрожала, взял со стола свой, поднял его, размышляя, какого рода заклятие должно наложить на него зелье. — За твое скорейшее выздоровление, — произнес он и выпил вино до дна.

Самона, наблюдавшая за ним краешком глаза, пробормотала коротенькое заклинание. Потом откинулась в кресле и принялась потягивать вино, дожидаясь, когда начнет действовать снадобье. Ее грудь под темными волнами прикрывавших ее волос мерно вздымалась и опускалась в такт дыханию, и Амер со стыдом осознал, что ему страстно хочется увидеть, что же скрывают мерцающие пряди.

Наконец колдунья поставила свой бокал, глубоко вздохнула, прикусила губу и сказала:

— Амер, я… мне что-то нехорошо. Не посмотришь ли, какой у меня пульс?

— Разумеется, — откликнулся Амер и взял ее запястье. — Похоже, я никак не могу его нащупать.

— У меня это тоже никогда не получалось, — сказала она. — Попробуй, может, услышишь, как бьется сердце. — Она взяла его руку и положила на грудь: Амер убедился, что вырез платья и вправду был очень глубокий.

На какой-то момент он был ошеломлен и совсем растерялся. Потом с оцепенелым изумлением понял, зачем понадобилось снадобье, и весьма обрадовался тому, что принял противоядие.

И все же не смог удержаться и пропустил меж пальцев роскошные черные пряди, позволил своей руке скользнуть по нежным, таким податливым округлостям… Самона задрожала и подалась вперед. Опустившись на колени, он взирал, как вздымались и опускались молочной белизны груди, силясь вырваться из своей бархатной тюрьмы.

Амер взглянул в лицо колдунье: оно было мертвенно-бледным. И вдруг с запоздалым стыдом алхимик понял, что стал первым, кто коснулся ее с нежностью, что дрожит она не от страсти. Охваченный благоговением, он отдал должное ее отваге.