Искатель. 1965. Выпуск №4

Маленький взъерошенный челвечек курил папиросу за папиросой.

Шекспир вдохновлялся грогом.

Бальзак пил кофе.

Алексей Толстой курил трубку.

Лев Толстой ничего не пил и ничего не курил.

Бунин нюхал яблоки.

В толстой книге В. Д. Авдехина «Процесс психотворчества в художественной литературе» доказывалась необходимость психологического перевоплощения в образ героя, а также подчеркивалась роль анализа и синтеза, обобщения и детализации при оценке жизненных явлений.

Веня Ступников выбрал себе кофе и сигареты «Аврора». Трубку он пробовал курить раньше. Она постоянно тухла и страшно горчила.

Поняв внутренний смысл событий, Семен Семенович Крапотников с ходу провел удачную экономическую операцию.

По уставу питомника, до тех пор, пока он считался опытным, норок кормили комбикормом, специально доставляемым из далеких земель. Комбикорм стоил дорого. Поразмышляв над брошюрой В. С. Попято, Семен Семенович понял, что надо поискать кормежку подешевле. Разницу можно тогда пустить на расширение питомника.

Рыбу он достал почти даром. Ее поставил экипаж рыбацкого сейнера, промышлявшего вблизи городка. Настоящего хода не было, вдоль береговой полосы шла только несерьезного значения навага. В активе питомника осталась сумма. На эту сумму можно было купить новых зверьков.

…В лихорадочной деятельности облик Семена Семеновича стал меняться самым заметным образом. Тихий грек Згуриди посматривал на него с опасением. Как он раньше мог не замечать, что сосед бегает по улицам, как мальчишка, а когда речь заходит о питомнике, то глаза у него вспыхивают странным фосфоресцирующим блеском?

Первая норка подохла через неделю после покупки наваги. Это был самый прожорливый и толстый зверек во второй вольере. Теперь он лежал в углу скрючившись, безучастным ко всему миру комочком коричневой шерсти.

Через день подохли еще два. Это было вопиющей каверзой природы.

После долгих колебаний Семен Семенович послал в центр длинную радиограмму. Как колебания, так и длина радиограммы объяснялись тем, что перед этим в центр было послано письмо с радужным рапортом. С намеком на необходимость расширения.

Веня Ступников напрасно рылся в библиотечных полках. Никакой литературы о заболеваниях норок здесь не было. Перед этим, удивившись просьбе странного посетителя, Веня долго ходил около витрин с чучелами.

— Так такой зверь здесь не живет, — ответил он, вернувшись.

— Должен жить, — ответил странный посетитель.

Теперь Веня шарил по полкам. Был найден двухтомник «Птицы и звери СССР», «Охотник» Д. Олдриджа, подшивка «Российского натуралиста» за 1879 год, «Кролиководство» В. Бермана.

Растерянный человечек долго перебирал эти книги. Неуверенным жестом отложил в сторону «Российского натуралиста», «Птицы и звери».

— Берите, только принесите, — сказал Веня.

— Вы не знаете, как лечат пушных зверей?

— По специальности я историк, — с достоинством ответил Веня.

Забрав книги, человек ушел. Веня снисходительно смотрел ему вслед: «Провинциальная достопримечательность».

И в который уж раз, сладко вздохнув, Веня стал думать о том времени, когда он напишет сногсшибательную северную повесть. Редакцию будут заваливать письмами: где эти места и как туда проехать? И невдомек им будет, что все написанное не более как продукт его, Вениамина Ступникова, психотворчества.

Вспомнив о книге В. Д. Авдехина, Веня попробовал психологически перевоплотиться в только что побывавшего человека. Получалась какая-то ерунда: замаскированный под безобидного чудака японский шпион прибыл, чтобы узнать тайну производства норковых шкурок, а также ряд других немаловажных секретов.

В деревянном домике конторы было тихо. На газетном листе лежал мертвый зверек. Восьмой по счету. Положив норку на стол, Соня отошла к стене и остановилась там, сердито поджав губы. Румянец от этого стал еще темнее.

— Ну как, Сонечка, — по привычке спросил Семен Семенович, — сколько сердец разбито за вчерашний вечер?

Соня хмыкнула неопределенно, потом застучала каблуками к двери. Семен Семенович молча смотрел на зверька. Осторожно потрогал коричневый бок. Пальцы наткнулись на выступы ребер.

— Старый хвастливый болтун, — сказал Семен Семенович. — Несостоявшийся пушной Наполеон. Спасать зверей — вот что надо.

В каждом приморском городе есть древняя окраина, где беспорядочное скопище разнокалиберных домишек, во-первых, свидетельствует о пренебрежении их владельцев к архитектурной планировке, во-вторых, внушает уважение к долговечности дерева как строительного материала. В городах, не затронутых цивилизацией, такая окраина всегда располагается у морского берега. Эта позиция свидетельствует о ее обреченности. Новое строительство наступает на окраины. Прибрежным домишкам отступать некуда.

В маленьком городе на берегу Охотского моря, между крайними домиками и водой, оставалось еще порядочное пространство.

Часть его, огороженная бочками из-под горючего, служила посадочной полосой. В обычное время на полосе и рядом с ней паслись немногочисленные коровы и козы. Сегодня на полосу сел самолет.

Топорков передал Бедолагину очередной кусок нанизанной на бечеву сети и сказал на всякий случай:

— Сел.

— Сел, — согласился Бедолагин.

— А ведь у меня где-то племяш в летунах служит, — сказал Янкин.

— Кокнулся, поди, однако, твой племяш, — съехидничал Бедолагин.

— Полетай ты каждый день на такой фитюльке, небось тоже кокнешься.

— И никаких денег не надо, — миролюбиво заключил Топорков.

— Деньги всегда надо.

— Много у тебя их было?

— Бывало!

— Порастерял, значит, сберкнижки.

— До сберкнижки не доходило. Сам знаешь.

…Из самолета выкинули мешки с почтой. Потом он вырулил к началу полосы, потарахтел немного мотором и легко, почти без разбега оторвался.

— Улетел, — сказал Топорков. — Всего-то из-за одного пассажира приходил.

— У меня племяш самостоятельный, — добавил Янкин. — Не кокнется.

Голова В. Н. Беклемишева склонилась над «Экологией паразитирующих пресноводных». Вчера хитрющий, как сто цыганок, «Баядера», или, официально выражаясь, доц. Мироненко, упек его в библиотеку выписывать из толстых томов все, что связано с именем Дж. Б. Гупера и еще пятнадцати таких же умных людей. Пока тетрадка лежала нетронутой. В голове Беклемишева бродили пустячные мысли. Например: хотелось угадать, кто сидит напротив за уляпанным чернилами барьером. Из-за барьера высовывалась лишь зеленая макушка настольной лампы. Зеленые макушки торчали по всему залу, как квадратно-гнездовая посадка фантастических кактусов.

В дальнем конце зала светлело пустотой во всю стену зеркало. Зеленая россыпь кактусов уходила в нем в перспективу, в бесконечность.

Из бесконечности зеркального пространства возникла длинная фигура физика Витьки. Когда-то они вместе учились в десятом классе. Теперь встречались в читалке и еще иногда в праздники. Витька шел, балансируя на цыпочках, до невозможности растянув ехидный тонкогубый рот. Сладка Беклемишев на всякий случай захлопнул локтем пустую тетрадку. Демонстративно уткнулся в книгу.

— В курилке — чревовещатель. Айда, перекурим, — раздался над ухом вкрадчивый шепот.

— Сочиняешь!

— Клянусь галерой науки!

Они вышли на лестницу. Курилка находилась внизу. Так же как и буфет.

Две девчонки в квадратных по моде юбках «висели» на телефонных автоматах. Навстречу, яростно споря вслух с воображаемым оппонентом, пробежал известный кибернетик Хрипков. У него были криво застегнутый пиджак и чудные глаза.