Человек на задворках

Старина, чье рычание стряхнуло ее с высокого древа сна, снова басисто заворчал:

--А я говорю тебе, Дина, говорю тебе, не смейся над Стариной, не смейся на Стариной, и еще раз говорю тебе, и еще трижды, не смейся над Стариной!

Его невероятный бас взлетел до пронзительного крика ярости.

--Что стряслось с твоими куриными мозгами? Я тебя могу забросать доказательствами, а ты будешь сидеть там в своей глупости, как бестолковая курица, которая всей тяжестью плюхается на свои яйца и раздавливает их, но продолжает насиживать и не признает, что сидит на месиве. Я... я... Пейли, Старина Пейли, могу доказать, что я -- тот, о ком я говорю, я -- Настоящий.

Неожиданно он подвинул через весь стол свою руку.

--Пощупай кости на моей руке до локтя. Вот эти две кости не такие прямые и изящные, как у вас, Ненастоящих Людей. Они толстые, как флагштоки, и выгнуты, как спины двух котов, которые шипят над рыбьей головой и нагоняют друг на друга страху на крышке мусорного ящика. Эти кости устроены так, чтобы впрямь быть крепкими подпорками для моих мышц, а уж они-то поздоровее будут, чем у Ненастоящих. Давай-давай, щупай их!

А теперь глянь на бровные выступы. Они все равно как верхушки тех очков в оправе, что носят все ихние антиллегенты. Смахивают на очки, что носит эта цыпочка из колледжа.

И пощупай мой череп. По форме он не шар, как у тебя, а как буханка хлеба.

--Зачерствевшего хлеба! -- усмехнулась Дина.-- Насквозь твердого, как камень.

--Пощупай мои шейные кости,-- продолжал реветь Старина,-- если только у тебя достанет сил прощупать их через мои мышцы! Они изогнуты вперед, чтобы не...

--О, мне известно, что ты обезьяна. Ты не можешь просто так задрать голову и посмотреть, птичка на тебя капнула или дождинка, чтобы не сломать себе хребет.

--Черта с два обезьяна! Я -- Настоящий Человек! А ты пощупай мою кость на пятке! Разве она похожа на твою? Нет, не похожа! У нее совсем другое строение, да и вся ступня другая!

--Так поэтому тебе с Гамми и всем вашим чадам приходится ходить, как шимпанзе?

--Смейся, смейся, смейся!

--Я и смеюсь, смеюсь, смеюсь. Ведь только из-за того, что ты -- каприз природы, чудовище, чьи кости еще в утробе матери стали расти неправильно, ты придумал фантастический миф о своем происхождении от неандертальцев...

--Неандертальцев! -- прошептала Дороти Сингер. Вокруг нее кружились стены, казавшиеся в полумраке изломанными и призрачными, будто в чистилище.

--...Вся эта чушь об утерянной шляпе Старины Короля,-продолжала Дина,-- что если ты когда-нибудь отыщешь ее, то сможешь разрушить чары, которые держат так называемых неандертальцев на свалке и в переулках, просто вранье, отбросы из помойки, причем не слишком аппетитные...

--Ох, гляди,-- закричал Пейли,-- напрашиваешься на хорошую взбучку!

--Вот, вот, этого ей как раз не хватает,-- пробормотала Гамми.-- Давай, поколоти ее. Она, небось, тогда поутихнет со своими шуточками, перестанет дразнить тебя. И ты тогда сможем малость соснуть. А еще ты хотел разбудить цыпку.

--Эта цыпка у меня так проснется, как отродясь не просыпалась, когда Старина полапает ее,-- прогремел Пейли.-- Дружище В Небесной Выси, разве нет тут чего-то такого, отчего ей надо было встретиться со мной и быть в этом доме? Не похоже, чтоб она собиралась так легко рвануть от меня, это так же верно, как и то, что старая рубаха воняет.

--Эй, Гамми, она, поди, и ребятенка заимеет для меня, а? У нас уже лет десять как не было тут соплюшки. Я вроде как скучаю по моим ребятенкам. Ты родила мне шестерых, и все они были Настоящими, хотя я никогда не был уверен насчет того Джимми, уж больно он смахивал на О'Брайена. А теперь ты вся иссякла. Ты теперь такая же пустая, какой всегда была Дина, но ты все еще в состоянии вынянчить их. Как ты насчет того, чтобы вынянчить ребятенка от цыпочки из колледжа?

Гамми крякнула и опрокинула в себя пиво из кофейной кружки с обитыми краями.

--Не знаю,-- пробормотала она, громко рыгнув.-- Ты еще полоумнее, чем я думала, если думаешь, что эта смазливая маленькая мисс Четырехглазка будет что-то иметь с тобой. А если она даже и тронется умом настолько, чтобы заниматься этими глупостями, то что за жизнь ожидает ее ребенка? Быть выращенным не мусорной куче? Да еще при старых, уродливых мамаше и папаше? Вырасти в уродину, с которым никто не захочет иметь дело, и вдобавок с таким странным запахом, что все собаки будут кусать его?

Она вдруг зарыдала.

--На свалке вынуждены жить не только неандертальцы. Здесь вынуждены жить калеки и больные, и глупые, и чокнутые. И они становятся неандертальцами -- ну совсем, как мы, Настоящие Люди. И не отличишь, не отличишь. Мы все -- бесполезные, поганые уроды. Мы все -- неандер...

Старина ударил кулаком по столу.

--Никогда не обзывай меня такими прозвищами, вроде этого! Нас, Пейли -- Настоящих Людей,-- так обызвает только _Гъяга_. Чтоб я никогда больше не слыхал от тебя такого прозвища! Оно означает не человека, оно означает что-то вроде первоклассной гориллы.

--А ты не смотрись в зеркало! -- взвизгнула Дина.

Троица продолжала вести разговор -- с пререканиями, язвительными насмешками, переходящими на крик,-- но Дороти Сингер закрыла глаза и снова уснула.

Некоторое время спустя она проснулась. Она села, нашла свои очки на столике подле нее, надела их и огляделась вокруг.

Дороти находилась в просторной лачуге, выстроенной из обрезков древесины. В ней было две комнаты, около десяти квадратных метров каждая. В углу одной из комнат стояла большая керосиновая плита. На огромной сковороде с длинной ручкой жарился бекон. От плиты в помещении было жарко. Ее очки быстро запотели, а на лбу выступили капельки пота, стекавшие вниз.

Вытерев очки и лоб носовым платком, она принялась изучать обстановку лачуги. В основном она оказалась именно такой, какую она и ожидала увидеть, но три вещи удивили ее. Книжный шкаф, фотография на стене и клетка для птиц.

Книжный шкаф, из какого-то темного дерева и сильно поцарапанный, был высоким и узким. Он был битком забит книжечками комиксов, Синими книгами* и неисчерпаемым запасом книг, некоторые из которых, по ее предположениям, насчитывали по меньшей мере лет двадцать. Среди них находились книги, чьи рваные корешки и разводы от воды на обложках свидетельствовали о том, что их подобрали на мусорных кучах. "Аллан и ледяные боги" Хаггарда, "Очерки по истории" Уэллса, том I, и его же "Игрок в крокет". А также "Гог и Магог", "Возвращение Армагеддона" преподобного Галеба Г.Хэрриса, "Тарзан Грозный" и "В сердце Земли" Бэрроуза. "После Адама" Джека Лондона.

*Синяя книга -- сборник официальных документов, парламентские стенограммы и т.п.

На фотографии, висевшей на стене в рамочке, была очень похожая на Дину женщина, которую, очевидно, сфотографировали примерно в 1890 году. Фотография была довольно большой, в коричневатых тонах, и изображала миловидную женщину аристократической внешности примерно тридцати пяти лет, в бархатном платье с высоким лифом и небольшим декольте. Ее волосы были стянуты назад в строгий узел на затылке. На груди сверкала бриллиантовая брошь.

Самым странным предметом была большая клетка для попугаев. Она стояла на высокой подставке, из основания которой торчали гвозди для прибивания клетки к полу. Сама клетка пустовала, но дверца была заперта длинным и узким велосипедным замком.

Хлопотавшие у плиты обе женщины, обратившись к ней, прервали ее размышления о клетке.

--Доброе утро, мисс Сингер,-- произнесла Дина,-- как вы себя чувствуете?

--Какой-то индеец зарыл в моей голове топор войны,-пожаловалась Дороти.-- И во рту совсем пересохло. Вы не могли бы дать мне попить, пожалуйста?

Дина достала из холодильника кувшин и налила в оловянную кружку холодной воды.

--У нас нет водопровода. Нам приходится ходить за водой на заправочную станцию -- туда, по дороге -- и нести ее в ведре.

На лице Дороти отразилось сомнение, но она закрыла глаза и выпила.