Сны Беатриче

2.

... Сегодня ровно шестнадцать лет, как умерла синьора де Барди.

Я хотел перечитать некоторые места "La vita nuova" и послал Альбано в библиотеку.

Но через час вместо Альбано явилась Пьетра. У нее в руках был список главной книги моей жизни - в отличном переплете тисненой кожи, с аккуратно выполненными заставками. Она попросила пояснить некоторые места, если, конечно, маэстро располагает...

- Неужели правда, что и вам, и той, которую вы называли Беатриче, к моменту первой встречи едва минуло девять лет?

- Мне было почти десять, а ей действительно - около девяти... это правда.

- Вы хотите сказать, что слова " в это мгновение дух жизни, обитающий в самой сокровенной глубине сердца, затрепетал столь сильно, что ужасающе проявлялось в малейшем биении, "- относятся к чувствам девятилетнего мальчика?!

- Какая разница, сколько вам лет - если вы любите... я видел в ней образ небесной покровительницы, ангела во плоти... когда вы стоите в на коленях перед изображением Мадонны, разве вы не слышите в себе Духа Жизни, который говорит вам - люби!

- Но такое же чувство я испытываю... стоя на вершине холма, глядя в небо... вы же говорите о любви к женщине, а не о любви к Богу и святым... иначе было бы все равно, на что обратить свой взор, мир полон плодов славы Божией!.. что-то здесь не так, синьор Данте!

А вот еще одно место, которое показалось мне неясным:

Лишь с дамами, что разумом любви

Владеют, ныне говорить желаю...

Что это - разум любви? Любовь и разум - не противоположные ли вещи? Влюбленного человека с безумцем сравнивают... А влюбленная дама и вовсе, по-моему, безумна!

- Женщина, полюбившая достойного человека, - не безумна, а мудра.

- А как отличить достойного человека от недостойного? Когда ты влюблена не замечаешь недостатков... вернее, всякий недостаток немедленно превращается в достоинство, коль скоро ты припишешь его вожделенному предмету, разве нет?

- Любовь - лучшее зеркало, в котором отражается весь человек... с достоинствами, недостатками... наверное, мы не любим недостойных, тут вы правы, мадонна Пьетра...

- Значит, всякий достоин любви?! И злодей? И урод? И мальчик? И старикашка? Если я полюбила - значит полюбила достойного?!

- Выходит так.

- Как же тогда я должна относиться к словам Гвиницелли, который, если мне память не изменяет, где-то сказал: " Всегда любовь находит убежище лишь в благородном сердце...И как свету солнца свойствен жар, так в свете благородного сердца возникает пламя Амора. Если же свет солнца падает на грязь, грязь остается презренной..."?

- Помилуй Бог! кто дал вам Гвиницелли?

- Маркиз.

- И вы - п р о ч л и?

- Почему вы удивляетесь, маэстро? Я же прочла "La vita nuova". Это ничуть не более легкое чтение. Уж вы мне поверьте.

Мне осталось только пожать плечами.

Пьетра восприняла это как свою победу! Она весело рассмеялась - и захлопала в ладошки.

- Она была красивая?.. только честно скажите - не как влюбленный дурачок, а как умудренный жизнью взрослый мужчина? Неужели она была так хороша и так умна, что ее можно было принять за ангела, и вся Флоренция молилась на нее?!

- К чему эти вопросы, донна? Разве книга, которую вы, как вы говорите, удостоили чести прочтения, не рассказала об этом больше, чем я в силах сказать теперь?..

- А вы подарили ей то, что пообещали? " Я надеюсь сказать о ней то, что никогда еще не было сказано ни об одной женщине"?

О, Пьетра...

... она была в кроваво- красном одеянии, очень простом... дамы сейчас таких не носят... совсем без украшений. Я видел ее в большом зеркале - напротив моего ложа.

- Как поживаешь, Данте? Помнишь ли Меня?

Я не видел ее лица, оно расплывалось в какое-то бесформенное пятно, по мере того, как я напрягал зрение, чтобы его разглядеть. Я забыл ее лицо! Забыл ее голос...

- Что с тобой?- спросила она, голосом, в котором уже не было ни вкуса, ни цвета, ни запаха,- Неужели ты забыл Меня?

Я зажмурился. Темнота под моими веками зарябила желтыми пятнами - и я увидел рысь... золотую рысь в ярких пятнах пестрого узора... она проворными скачками двигалась по горному склону, словно вилась - вспышками канители... там было много сочной ярко-зеленой травы... и белые цветы - как звезды... и золотая рысь... тончайшая вязь ее следов... золотом по зеленому... флорентийский растительный орнамент...

... первый по-настоящему весенний день в этом году! Я провел его в саду.

Коррадо все еще хворает - утром я навестил его и вынужден был отметить, что он сдал даже по сравнению с прошлой неделей. Какие танцы! Пьетра прилетает, как сквознячок из приоткрытого окошка,- повеет свежестью в лицо, чмокнет в бледную, сморщенную щеку, и поминай как звали! Мой благородный друг уже и не ворчит... Это Пьетра! Кто мог бы на нее сердиться!

... я сидел на траве, прислонившись спиной к стволу раскидистого древнего вяза. Прямо передо мной темнела каменистая отмель, а дальше серебристой рябью дышала вода - столь прозрачная, что отражающиеся в ней облака расстилались прядками по черным, бурым и зеленым камешкам дна... на другом берегу Арно дымились свежей зеленью заросли вереска... дальняя горная гряда своими покатыми плечами подпирала небо - такое тихое, такое доброе... Господи, благодарю Тебя!..

Что-то живое жужжало, звенело, потрескивало вокруг меня... я хотел подобрать слова к теплому воздуху, в который я был погружен, к солнцу, которое сквозь листву вяза ощутительно пригревало мою голую макушку, к этим мухам, кузнечикам, шмелям... но ничего в голову не шло... и я просто блаженствовал - бесцельно и бессмысленно... как в Раю.

Вот Пьетра бежит по дорожке, поддернув выше колен широкую зеленую юбку... бежит босиком, я вижу, как мелькают ее розовые пятки, когда она проносится мимо, не заметив меня под ветками вяза... золотой жгут, выбившийся из косы, узлом завязанной на затылке, бьется между лопаток... Она остановилась в двадцати шагах от меня, вся в солнечных бликах, среди кустов акации, и машет кому-то рукой... иди же, иди сюда, иди!

Ага! Вот кому она знак подавала. Молоденький паж из свиты Коррадо - кожаные штаны в обтяжку, белая рубашка - развевается как флаг. И тоже босиком. Подбежал, похватил ее на руки, закружил по поляне... Пьетра, Пьетра... серебряный колокольчик... я впервые слышу э т о т твой смех.

Я видел все... я завидовал им... может быть, я даже хотел бы быть... я был - в те сладчайшие минуты я был третьим, там, вместе с ними, - так прекрасны были они оба в своем любовном танце. Помилуй меня

Пречистая Дева! Я не испытывал ни малейших угрызений совести или хоть какого-нибудь проявления стыда... Я, словно благодарный зритель в храме Красоты, созерцал внезапно открывшийся мне идеал человеческой ф о р м ы, тела казались изваянными из теплого розоватого каррарского мрамора, совершенные, как античная скульптура, но живые, движущиеся, сопровождающие свои движения страстными восклицаниями, томными вздохами и стонами... к плечу Пьетры, которое шевелилось почти у самых моих глаз, прилипли две кудрявые травинки, я видел руку Матео с обкусанными ногтями, жадно и нежно скользившую вдоль...

Звук был так нов, и свет был так широк, Что я горел постигнуть их начало; Столь острый пыл меня вовек не жег...

Я вдруг вспомнил Джемму - той, давней, поры, когда... а потом - Коррадо...

Господь - милосерд!

... - Можешь себе представить - она рассказывает об этом! Приходит, садится - вот здесь, где ты сейчас сидишь... и начинает рассказывать. У нее, ты знаешь, вырабатывается великолепный стиль! Матео... До Матео был Альберто. До Альберто - Микеле.

Коррадо потянулся за стаканом - кресло под ним жалобно заскрипело...

- Я сам как это старое кресло - она уселась в меня, положила лапки на подлокотники... ей очень хотелось в него сесть, в это кресло,- ей казалось, что лучше места нет во всем мире... Настоящей графиней Гвиди ей стать не довелось, не судьба, - так она стала маркизой Маласпина. И получила столько свободы, сколько ни одной женщине не унести...