Последняя надежда (ЛП)

- Интонация?

- Получилось, что мы расстались с нею вчера, факт. Подумав, я написал: "Здравствуй, Ирена!" Это уже звучало лучше. Определенно.

- Лучше?

- Я обдумывал первую фразу, когда мне пришла в голову мысль, что проще всего начать с обращения по имени: "Ирена!" По-моему, не совсем логично после долгой разлуки говорить человеку по-свойски - "здравствуй".

- Ты никогда не сдаешь вовремя чертежи, дружище. Я угадал? Вот видишь.

- И тут это случилось - нечто невероятное, Оскар.

В коридоре послышались быстрые шаги и кто-то рывком отодвинул в сторону дверь нашего купе. В щель просунулось... мое лицо. Это один из семнадцати, в форме проводника.

- Сидите? - захохотал он, ухмыляясь во весь свой щербатый рот. Ха-ха-ха-ха!

Так смеяться мог только ЕС-15 - "неуравновешенный, горячий сангвиник". В глазах инженера отразились испуг и смятение. Надо было что-то делать.

- Ясно, - сказал я, когда непрошенный гость задвинул дверь. - Это был проводник, Роберт.

- Не теперь, - выговорил инженер, с трудом ворочая языком. - Тогда...

- Успокойся. Тогда это был...

- ... н-некто на него похожий, только постарше. Но тоже щербатый. И в чем-то, знаешь, в чем-то похожий на тебя...

Я плотно сжал рот.

- Как в хорошем детективе, - промычал я, почти не разлепляя губ.

- Он назвал свое место. Второе купе, место седьмое.

- Это мое.

- Серый спортивного покроя пиджак. Белая сорочка с отложным воротничком - так тогда носили, через плечо небрежно перекинут бежевый плащ.

- Вот он висит.

- Таким он предстал передо мной в дверях купе.

- Как в зеркале.

- Я отвел взгляд и вновь попытался сконцентрировать свое внимание на письме...

- К Сильвии!

- Подожди... К Ирене.

- Правильно!

- Мой попутчик устроился у окна и не таясь приглядывался ко мне.

- Тоже психолог?

- Я уже сказал - нечеловек. И могу это доказать. Определенно... Глядя на вас, сказал он, прищурившись, можно удостовериться, насколько прав был бессмертный Шекспир, сравнив любовь с зубной болью сердца. Вы пишете письмо женщине, и у вас ничего не получается.

- Я этого не говорил!

- Погоди, Оскар. Ты все время меня перебиваешь. Это сказал он... Мы познакомились. Он представился, назвавшись Оскаром.

- Это становится интересным. Как ты находишь, Роберт? Я нахожу...

- Он сказал: вы мне симпатичны, и я хочу вам помочь.

- Я тоже, приятель. Я хочу тебе помочь. От души. Съешь-ка яйцо. Это подкрепляет силы. Всегда вожу с собой вареные яйца. Свежие, не бойся.

- Пожалуй, съем, - с какой-то затаенной угрозой в голосе произнес Роберт.

Пока он жевал, в купе стояла тишина. Мы мчались вперед, в будущее, причем для обоих - незапрограммированное. Так уж получилось. Я не знал, что н а с ожидает, инженер не мог знать, что ожидает его.

- Он сказал, - прервал тишину Роберт, - что сочинит письмо Ирене от моего имени. Я буквально...

- Буквально разорвал его на части?

- Почти. Было такое желание. Но... Не горячитесь, сказал он. Когда имеешь дело с женщинами, видишь вещи в искаженном свете - розовом или черном.

- Вот как? Но обстоятельства не могут повлиять на н а ш е зрение!

- Он снял с полки свой пузатый портфель и, щелкнув замками, открыл его. Порывшись в нем, достал несколько аккуратно сложенных листков голубой бумаги. И, положив их на край купейного столика, накрыл ладонью.

Голубых... Да, это из нашей серии. ЕС. Кто же из семнадцати, хотел бы я знать!

- Это было любовное письмо, - продолжал Роберт.

- Как?! Готовое? Неотправленное любовное письмо, ты хочешь сказать?

- Эти листки, сказал он, обнажая щербатый рот, - маленький шедевр...

- Ничего не понимая, я смотрел на попутчика. Кто он? И к чему клонит? - инженер перевел дыхание. - С той женщиной, сказал он, я встретился месяц назад в клубе. Был вечер отдыха, продолжал он, для тех, кому за тридцать. Естественно, с танцами. Для афиши. Женщины бальзаковского возраста прекрасно знают, зачем они туда ходят. Не для танцев. И я знаю, сказал он. Женская психология, сказал он, - теперь для меня не тайна. И приподнял ладонь.

Вот она, кульминация!

- Брось, брось, - быстро проговорил я. - Тебе почудилось.

- Что почудилось? - переспросил инженер. - Мне ничего не почудилось. За кого ты меня принимаешь? Я не так наивен, Оскар. В основании ладони, между мышцами мизинца и большого пальца, у него... проступал сквозь кожу номер.

- Так. Чепуха! Не будем, однако, спорить. Скажи мне только, какой номер, и я тебе поверю на слово.

- ЕС-13! - отчеканил инженер.

Ну-ну. Даром все это, конечно, не пройдет. По какой-то счастливой для нас, разумеется, - случайности проницательный инженер очутился в этом вагоне. Надо надеяться, что он не болтун и это единственная утечка совершенно секретной информации. Тринадцатому тоже не поздоровится. Боюсь, не поздоровится... Скоро мы расцепимся с поездом и перейдем на самоход, устремившись к цели по другой железнодорожной ветке. Но это будет после Лироны.

- Не спи, Оскар. К сожалению, я вынужден признаться, что не знаю женской психологии, - инженер страдальчески вытянул губы и прикрыл глаза. - А вот он - действительно знал.

- Он?

- Он.

- Ах, он! Ясно.

- Я вижу, отвлеченные рассуждения - не ваше амплуа...

- Как раз наоборот - мое!

- Сказал он.

- Ах, он! Ты здорово играешь его роль, старина.

- Оставь, не до шуток. На этом вечере, продолжал он, улыбаясь, я познакомился с дамой приятной наружности. Ее звали Анна. Она приезжала в наш город погостить у подруги. И была самая симпатичная в клубе...

- Знание женской психологии, - зло сказал я, - оружие, которое никогда не дает осечки. Психология этой Ирены для тебя, Роберт, тайна за семью замками. И в довершение всего ты не владеешь письменным словом. Увы, твоя лира - это кульман, ватман и рейсфедер. Ты дизайнер, а не поэт. А именно слово - ключ к сердцу женщины. Женщинам надо, обязательно, надо писать письма. Вот так.

После истории с Симоной мне необходимо было высказаться. Разрядить кое-какие аккумуляторы. Восстановить веру в устои. Но этот инженер, какова штучка, опять за свое!

- Не знаю, не знаю... Инициатива принадлежала ему, щербатому, а я не мог сразу разобраться, как мне поступить. Он подвинул в мою сторону сложенные вчетверо листки и велел мне читать. Только осторожнее, говорит, не помните оригинал.

В голосе инженера послышался сдавленный хрип. Как они эмоциональны, эти люди! Не то что мы - тверды как скала.

- Я перечитывал его позавчера. Память не магнитофон, но все же...

Бесценный свидетель. И главный заложник. Упускать его никак нельзя. Ни в коем случае.

Он набрал в легкие побольше воздуху.

"Милая моя, дорогая Анна! Минул месяц со дня нашей встречи, а мне он показался годом. Годом смятений и тоски. Не проходит дня, не проходит и часа, чтобы я не подумал, не вспомнил о тебе. Ты везде со мной - такая, какую я тебя встретил впервые, на том вечере - в глухом черном платье до пят с алой розой на груди, какой увидел во второй и последний раз - в строгом зеленом костюме с янтарной брошью. Ты поразила мое воображение, и я влюбился в тебя безрассудно, как мальчишка. Я люблю тебя, как солнце любит день, как месяц любит ночь. Мое воображение рисует фантастические картины, вот я в образе закованного в латы средневекового рыцаря веду осаду крепости, чтобы похитить тебя, мою единственную. А вот я в плаще, с гитарой под полою, стою под твоим окном и пою испанскую балладу..."

- Валяй, валяй, чего запнулся!

- Меня что-то подташнивает.

Интересно, из каких обрывков склеил тринадцатый этот текст? Что-то знакомое. Что-то из коротких повестей моей дорогой Симоны.

- "фиалка ты моя ночная, орхидея дурманящая, роза прекрасная! Лечу к тебе на крыльях мечты. Как жаль, что обстоятельства сильнее нас, и я не могу увидеть тебя в этот же миг, когда, тоскуя, пишу тебе эти строки. Чтобы встретиться вновь, мы должны отдалиться друг от друга. Я уезжаю, увидимся не скоро, но меня это не тревожит, так велика моя уверенность в нашем чувстве - твоем и моем. Разлука для любви что ветер для огня маленькую искорку он гасит, а большую раздувает. И костер моей любви..."