Друг мой !

Снова ловлю себя на том, что пытаюсь ходить вокруг да около. Нет, последнее замечание, в самом деле, верно, ты поймешь это, прочтя послание до конца, если я удержусь, и не начну представлять себя в ином свете. Как прежде. Ты не помнишь. Но я ведь не говорю о фактах, я опираюсь на чувства в своем рассказе, а они - эфемерны.

Все же не могу не признаться, что был рад, когда ты без колебаний согласился на встречу. Дабы ты не путался в поисках моего дома меж мирами, а ведь ты мог и не найти его - я назначил нашу встречу у метро, чтобы не разминуться и следовать логике и порядкам туземного мира.

Ты и в самом деле не нашел бы моего дома, позднее, я убедился в этом. Как и в том, что ты помнишь меня лишь с момента нашего "знакомства" в клубе "Монолит". У себя дома я снова испытывал тебя, пытаясь понять, тщетны ли мои попытки пробудить твою замерзшую память; увы, все мои старания исподволь да украдкой задавая работу подсознанию, повлиять хоть так на твое представление о мирах и - конечно, что скрывать, - о наших прежних взаимоотношениях. Я не мог удержаться на этом, прости, друг мой.

Я давал тебе свои рукописи, написанные на языке моей родины, - ты считал и, кажется, считаешь по-прежнему меня писателем, - угощал нашей пищей, заваривал напитки с плантаций близ моего дома в родном мире (последнее время я стал там редким гостем). И в первый раз и в последующие.

Ты живо интересовался всем, тебе нравился незнакомый вкус яств, ты хвалил его, не узнавая, ты смотрел мои отчеты домой, не понимая ни слова, листал книги, с незнакомыми знаками и символами, разглядывал копии шедевров нашей живописи и скульптуры в каталогах и не вспоминал их. А потом стал рассказывать о своем житье-бытье. И показал свои - настоящие, а не мнимые, - рукописи.

Друг мой, если ты не бросишь свое новое ремесло, наверняка, о тебе будут говорить. Мне они показались великолепными, говорю об этом всерьез, без стеснения, без обыкновенного в нашем мире сокрытия чувств. Это так не похоже на твое прежнее занятие; писательство и точные науки, коими ты занимался в прежней жизни (лучше назвать вещи своими именами), едва ли могут быть соединены в одном человеке. Не возражай мне, приводя примеры из истории этого народа, где подобные случаи известны и часты, но я говорю о моем мире. Теперь лучше так, я только сейчас, написав, понял это. Граница все же есть, неизбежна, от нее не убежать, ее не обойти, она проходит....

Я начал осознавать это в последнюю нашу встречу. Я почувствовал ее сам, вместе с тобой, видя то же, что и ты в том гипнотическом сне, которому я подверг тебя.

Я тороплюсь сказать о том, что понял, и оттого фразы становятся неровными и частенько бессвязными. Нет, мне нельзя, теперь просто недопустимо торопиться с признаниями, не сказав еще несколько слов перед этим.

Я поинтересовался как-то у известного лекаря, давнишнего моего знакомого, о возвращении памяти к человеку, забывшему даже свой мир, и убежденному, что он - дитя мира, в котором живет ныне. Нет, конечно, речь меж нами шла о вымышленном индивиде, лекарь и понятия не имел, что может реально существовать некто, отрекшийся по тем или иным причинам от своей родины. Но задачу, поставленную перед ним, пускай и теоретическую, он выполнил. И через несколько дней сообщил в частной беседе рецепт сильнодействующего средства, уверив, что оно точно подействует.

Создать его в лаборатории для меня не составляло труда. К тому же редставился случай, о котором я говорил прежде: ты, должно быть, решившись развязаться с моими обязательными встречами у метро, отправился на поиски знакомого дома сам. Результат - ты заблудился, сник, признал поражение и позвал меня на помощь, благо снисходительная туземка одолжила тебе свое средство связи.

Всю нашу встречу ты и говорил только об этом досадном эпизоде, ведь в тот день для тебя это был повод пошутить над собственной незадачливостью, ничего более. Но логика случившегося подсознательно требовала ответа, ясного и определенного; поставив пред собой задачу докопаться до истины, ты, не затратив и трех дней, нашел ее. В самом деле, что может быть проще: ведь мой дом, хотя и имеет вид туземного строения, хоть и принадлежит частично этому миру, все же остается недосягаем для него. Таковы физические законы, заложенные в его основу во время строительства, простые законы, которые этому миру покажутся чистой воды магией. Так что ни одна карта города, даже самая точная и подробная, не показала то место, где находится мое жилище.

Ты позвонил и, задыхаясь от волнения, потребовал объяснений. Я - вот она, ситуация, миг, которого я ждал, на который надеялся вот уже много дней и несколько лет подряд! - я пригласил тебя к себе.

Ты пришел, позволив мне встретить себя на привычном месте. Войдя в дом, ты долго пытался изложить непостижимое для этого мира сам, но факты, приводимые с горячностью тобой, не укладывались один с другим, логика, объясняющая виденное, отсутствовала, ты не заметил, как выпил стакан чая с разведенным в нем лекарством. Моим последним шансом на твое возвращение.

Когда зрачки твои расширились, а сердце стало биться медленнее, я ввел тебя в гипнотический сон, пробуждая подсознание. И попытался заставить тебя, уже посредством высвободившихся из памяти пластов, моего всегдашнего союзника, что находились ныне в моей воле, увидеть своей родной мир, таким, каким ты видел его прежде - неисчислимо давно, долгие годы назад.

И я видел твоими глазами все, что случилось в следующее мгновение.

Бездну.

Пустоту, наполненную холодным блеском далеких светил, мерцающих звезд, равнодушно глядящих на одинокого человека, волею судеб заброшенного в бездонный космос. В Нигдейю.

Граница недвижно легла меж нами, я ее ощутил всеми восемью чувствами, что даны мне от рождения, всем существом своим. Я звал тебя сквозь нее, пытаясь придти к твоему одиночеству в космической пустоте, но она не дала мне этого сделать. Она была неумолима, эта граница, что разделила нас когда-то давно, в незапамятные времена. Тогда еще, когда мы оба, я и ты, были жителями того мира. Мира, для тебя канувшего в вечность. Мира, где лишь мертвые звезды отмечали последние следы его существования. А потом погаснут и они.

Твое сознание милосердно выбросило нас обоих из бездны. Граница осталась непреодолима. Миры не захотели соединиться вновь.

Впрочем, ты все решил сам. Мне лишь осталось последнее: отправить это письмо; если не вспомнить, то хоть что-то объяснить оно сможет. Или, если ты не сочтешь написанное мифом, убедит в моей неадекватности нормам твоего мира, впрочем, неадекватности, давно уже тобой подмеченную.

Что я хотел, написав это письмо? Продолжить надеяться, вопреки логике и очевидности? Надеяться в невозможное, что третий раз, несмотря на пословицу твоего мира, не будет последним, божеским, что ты все же, не знаю как, отчего, почему, вспомнишь о мире, с которого начался отсчет твоих дней и - в это мне хочется верить особенно сильно, я с трудом пишу эти слова, обо мне?

Наверное, как же иначе. Ведь без надежды мы ничто, а жизнь как ты уже позабыл, - холодна и неуютна.

Сегодня, вчера ты ушел, узрев бездну, оставшуюся от прежнего мира, сегодня я это чувствую особенно остро. Мне холодно и неуютно в моем доме на самой границе миров. И только надежда, робкая как колыхание свечи, рождает малую толику тепла. Мне хочется протянуть к ней руки, чтобы согреться.

Только она одна.

Сер. Сентября 2000