Хелен

- Тогда я поставлю вопрос так: могу я говорить с вами, не опасаясь, что это пойдет дальше?

- Думаю, что да. Если, конечно, вы никого не убили. Все остальные ваши прегрешения я готов повесить на себя.

- Хорошо. Допустим, я скажу вам, что говорил с неким человеком, который утверждает, что является посланцем господа; я не знаю, верить ему или нет, и вообще - это сводит меня с ума.

Долгое время рабби изучающе смотрел на меня, затем спросил:

- Не хотите ли выпить, мистер Эддиман?

- До чего вы все похожи, - усмехнулся я. - Хикс угостил меня шерри. На большее, правда, не отважился, считая шерри самым подходящим напитком для служителей культа.

- У нас здесь более современное заведение, - произнес раввин, обходя вокруг стола и нажимая на кнопку в стене. За откинувшейся стенкой обнажился небольшой бар-холодильник.

- Похоже, вам не помешало бы выпить чего-нибудь покрепче. Как насчет виски с содовой?

- С удовольствием.

Он смешал напитки и протянул мне стакан. Сам пить не стал, объяснив это так:

- Мне только не хватало, чтобы в решающую минуту сюда заглянул какой-нибудь сорванец, который потом растрезвонит на всю синагогу, что рабби черпает свое вдохновение в хмельном зелье. Притворяясь либералами, евреи, мистер Эддиман, на самом деле такие пуритане, равных которым не сыскать. Однако вернемся к нашим баранам. Итак - ваш рассказ о посланце господнем потряс старину Хикса?

- Да. Он убежден, что кроме Христа, других посланцев у Бога не было и нет. - Я с наслаждением прихлебнул виски. - А вас, похоже, я не удивил.

- А чему тут удивляться? Если вы верите во всемогущего Бога, то ему ничего не стоит время от времени общаться с нами через своих посредников. Я ничуть не богохульствую, мистер Эддиман, а просто пытаюсь рассуждать здраво, как трезвомыслящий человек. Порой я убежден, что все мы играем роль посланцев, выполняя не вполне понятные функции, значимость которых осознается лишь по прошествии времени. В каждом человеке заключена частица Бога. Кстати, - он вскинул голову и посмотрел на меня в упор, - судя по всему, этот посланец - Хелен Пиласки?

- Почему вы так считаете?

- Видите ли, когда мужчина избегает говорить о половой принадлежности того или иного человека, как правило, речь идет о женщине. Мне оставалось только выбрать ту женщину, с которой вы были наиболее близки в последнее время. А с психиатром вы беседовали, мистер Эддиман?

Некоторое время я молчал, после чего раввин - как незадолго до него и Хикс - предложил, чтобы я ничего не говорил, если не хочу. Тогда я решился.

- Да, я беседовал с психиатром. С Сэнфордом Хайменом из больницы.

- Доктор Хаймен - сильный специалист. Что он сказал?

- По его мнению, у неё паранойя.

- И вы согласны?

- Нет. В противном случае я бы к вам не приехал.

- А что думаете вы сами, мистер Эддиман?

- Не знаю. Я не способен думать. Мне уже плохо от этих мыслей. Поэтому я и пришел к вам.

- Видите ли, мистер Эддиман, вы заблуждаетесь, полагая, что мы с Хиксом являемся специалистами в вопросе Бога. Среди евреев раввином вообще может стать едва ли не каждый. Раввин это своего рода учитель или наставник - он разрешает споры, помогает сочетаться браком или хоронить умерших, но особой связи с Богом у него нет. Никакой. Мне это, конечно, прискорбно, но что я могу поделать?

- Но вы хотя бы верите в Бога? - в отчаянии спросил я. И тут же кинулся просить прощения за идиотский вопрос.

- Ничего. А вы сами верите в Бога, мистер Эддиман?

- Не знаю.

- По-моему, никто из нас по большому счету этого не знает. Во всяком случае небесам от нас уже изрядно досталось. Все наши ракеты буквально изрешетили их. По слухам же, эта Хелен Пиласки и впрямь - женщина совершенно необыкновенная. Если хотите ей верить - верьте. Вреда от этого не будет.

- Какого ещё вреда! - заорал я. - Она ведь должна умереть! Она сама этого хочет. Поэтому она и не позволила мне защитить её.

- Что ж, многие люди были готовы умереть за свою веру. Взять, Жанну д'Арк, например. Она ведь тоже слышала голос. И мой народ уже два тысячелетия страдают за веру. Поскольку приговор ей уже вынесен...

- Господи, как цинично вы рассуждаете!

- Поверьте, я не хотел бы, чтобы у вас сложилось такое впечатление, мистер Эддиман. Просто вы пришли ко мне с вопросами, ответов на которые у меня нет...

- То же самое сказал мне и Хикс!

- Честное слово - мы с ним не сговаривались. Такое уж это дело. Что бы с нами стало, если бы хоть на один из ваших вопросов существовал ответ? Мы бы разгадали Бога, как закон всемирного тяготения. Но только - выиграли бы мы хоть что-нибудь от этого, мистер Эддиман?

- Не знаю и не хочу знать. Знаю только, что она должна умереть.

- Вы же говорите, что она сама так решила.

- Но почему? Почему?

- Возможно, именно для того, чтобы ответить на вопрос, иного ответа на который не существует.

Глава двенадцатая

На сей раз, как я ни пытался, связаться с Чарли Андерсоном по телефону мне не удалось. Я потратил на звонки весь день, а его секретарша исчерпала, должно быть, весь мыслимый список отговорок; кончилось тем, что я записался к Чарли на прием через нее. Через пару дней, на половину третьего. Я приехал на пять минут раньше, но мне все равно пришлось просидеть в приемной сорок минут, прежде чем Чарли соблаговолил меня вызвать. Когда я вошел, он даже не привстал и не предложил обменяться рукопожатием. Сухо кивнув, он произнес:

- Привет, Блейк.

Еще собираясь на встречу, я дал себе зарок, что буду держать себя в руках; однако, одно дело решить, и совсем другое - претворить задуманное в жизнь.

- Привет, Чарли. Ты выглядишь на удивление свежим и расслабленным для человека, которого так трудно застать на месте. Мне казалось, что ты вкалываешь по четырнадцать часов в день.

Закончив свою тираду, я тут же понял, что дал маху - ни права, ни должных оснований для таких слов у меня не было.

- Да, я был занят, Блейк, - коротко ответил он. - Что я могу для тебя сделать?

Я решил сыграть иначе.

- Чарли, я не хочу, чтобы эта девушка умерла.

- Что? - удивленно спросил он и наклонил голову набок, как поступают люди, которые считают, что не расслышали обращенные к ним слова.

- Я не хочу, чтобы Хелен Пиласки казнили.

- Мне сначала показалось, будто я ослышался, - сказал Чарли Андерсон. - Ну, а кто хочет, Блейк? Будь по мне, я бы вообще разрешил ей жить вечно.

- Ее должны повесить, Чарли. Ты же сам знаешь.

- Закон нашего штата, Блейк, выраженный волеизъявлением двенадцати честных мужчин и женщин и одного неподкупного судьи, гласит, что именно это наказание она должна понести. Послушай, Блейк, можно подумать, что ты учишься в начальной школе. Кстати говоря, когда я сам ходил в начальную школу, у нас преподавал мужчина. Можешь себе представить - мужчина, в те годы? Это было такой же редкостью, как трехногая курица. Эх, Блейк, ты даже не представляешь, что было на месте Сан-Вердо в 1920 году. Ковбойский городок с одной улочкой - такие сейчас строят в Голливуде, снимая вестерны. Три-четыре автомобиля на весь город. "Паккарды". А по субботам во все салуны набивались настоящие ковбои, чтобы просадить свои девятнадцать долларов. Да-да, именно такое жалованье платили в те дни. Эх, бедолаги, что за жизнь они вели! А вот первые казино появились у нас в годы сухого закона... Да, так о чем мы говорили?

- Я сказал, что не хочу, чтобы её повесили, Чарли.

Чарли Андерсон не зря городил эту чепуху. Его слова имели под собой весьма вескую причину. Чарли Андерсон вообще поступал очень целенаправленно. И для радушного и для столь нелюбезного приема имелись свои причины. Взгляд его похолодел, а в голосе послышались стальные нотки.

- Ну что ты заладил, Блейк, как заезженная пластинка? Если хочешь что-то сказать, так говори.

- Ты можешь спасти её, Чарли.