Хелен

- Думаешь, это конец, Милли?

- Да, Блейк. Полная безнадега.

- Но хоть кто-нибудь мог бы её спасти, Милли? Другой - не я?

- Босс, эту дамочку с самого начала собирались повесить, - терпеливо объясняла Милли. Она словно говорила с ребенком. - Ты ввязался в эту историю, хотя уже изначально все в ней было расписано, как по нотам. Возьми лучше Клэр, детишек и меня и - мотай отсюда подальше. Лос-Анджелес - рай по сравнению с этим болотом. А здесь что? Содом и Гоморра с уймой церквей обителью благочестивых лицемеров. Знаешь, что боссы нашей мафии выплатили архитектору новой баптистской церкви пять тысяч за проект? У нас сорок три церкви и синагоги на сто десять тысяч человек населения и - самый высокий в мире процент самоубийств. По-моему, Сан-Вердо это клоака мироздания, сточная канава страстей человеческих. Да сгорит она в геенне огненной! Давай удерем отсюда.

- Просто удерем и все?

- Да. Это - единственный выход.

* * *

Присяжные вернулись в зал. Два часа и девять минут - замечательный срок, когда на карту поставлена человеческая жизнь. В зале было не протолкнуться, и старый Харрингтон не без самодовольства спросил присяжных, пришли ли они к общему решению.

- Да, ваша честь, - ответил председатель.

- И каково оно?

- "Виновна", ваша честь.

- Хотите провести поименное голосование, мистер Эддиман? - спросил меня судья.

Я смотрел на Хелен, наши взгляды встретились - глаза её были задумчивы, лицо спокойно.

Я ответил, что хочу.

Все присяжные поочередно подтвердили, что согласны с вынесенным вердиктом. Затем судья назначил дату оглашения приговора. Через неделю.

Хелен сказала:

- Спасибо, Блейк. И вам, Милли. Вы были очень терпеливы и добры ко мне. Спасибо за все.

Глава десятая

Клэр сама перезвонила ко мне в контору.

- Как ты, Блейк?

- Жив пока, - уныло ответил я. - Раны, правда, кровоточат. Постарел немного. Мудрости не набрался и желания стать криминальным адвокатом по-прежнему не испытываю.

- Блейк, ты поверишь, если я скажу, что от всей души желала тебе победы? Я молилась за тебя.

- Почему?

- Потому что я люблю тебя, Блейк. И... ты мне нужен.

- Ты её ненавидишь.

- Нет, Блейк. Она мне безразлична. А вот ты - небезразличен.

- Что ж, в любом случае я проиграл.

- Приходи ужинать, Блейк.

- У меня тут скопились целые горы работы. Я все дела запустил.

- Блейк, я накормлю детей и уложу их спать. Мы с тобой можем поужинать и в восемь, и в девять и даже в десять. Когда угодно. Только приезжай.

- Хорошо. Я приеду.

Все это было бесполезно. Между нами пролегла пропасть обмана, ведь за все годы совместной жизни я никогда не изменял Клэр. Удар был для Клэр страшный, тем более, что вести обрушились на неё с пугающей неожиданностью. Тем не менее сражалась она за меня и за нашу семью с мужеством, достойным восхищения. Сервированный ею стол послужил бы прекрасной иллюстрацией для цветного центрального разворота специализированного женского журнала по ведению домашнего хозяйства. В столовой царил полумрак, на столе горели свечи, а в ведерке со льдом темнела бутылка вина. Клэр приготовила мои любимые яства: телячьи котлетки и жареную картошку с зеленым горошком. Увы, все это сейчас казалось мне бессмысленным и даже нелепым. Мысли о Хелен отравили мне даже мысли о еде; каким-то непостижимым образом Хелен умудрилась сорвать с Сан-Вердо окутывавшую его невидимую завесу, оставив город совершенно голым. А ведь такой город как Сан-Вердо не должен оставаться голым. Голым сделались и я, и Клэр, и все остальные.

- Жаль, что я не разбираюсь во французских винах, - с наигранной веселостью сказала Клэр. - У Рут Гордон есть про них книжка - надо взять и почитать. Правда, я все равно не знаю, что подавать к телячьим котлеткам шабли, сотерн или что-нибудь еще. Словом, я взяла бутылку альмаденского.

- Альмаденское - тоже хорошее, - сказал я. - Ничуть не уступает калифорнийскому.

За ужином мы с Клэр обсуждали вина и блюда, всячески избегая заговаривать о главном, пока наконец моя жена не спросила:

- А чем я перед тобой провинилась, Блейк?

- Ничем. Абсолютно ничем.

Тут она ударилась в слезы, приговаривая:

- Она такая красивая, а я дурнушка. За что ей дано счастье - ведь она шлюха! Но такая красивая...

* * *

Я подготовил необходимые документы и подал апелляцию - прекрасно знаю, что это бесполезно. Неделю спустя, когда мы с Хелен пришли в судейскую комнату, судья Харрингтон поморгал сморщенными веками, облизал тонкие губы сизым, как дохлая устрица, языком и произнес:

- Хелен Пиласки, хотите ли вы что-нибудь сказать, прежде чем я зачитаю вам приговор?

Хелен взглянула на него с полным безразличием.

- Нет, старик, - промолвила она. - Мне нечего сказать вам.

- Обращайтесь к нему "ваша честь"! - рявкнул вооруженный сержант-охранник и тут же смешался, когда Хелен, повернувшись, устремила на него холодный взгляд. Судья сказал:

- Что ж, Хелен Пиласки, в соответствии с законом, я приговариваю вас к смертной казни через повешение. Казнь состоится через тридцать три дня, и да сжалится над вами Господь.

- В самом деле? - промолвила Хелен. - Эх, старичок, похоже, чужая смерть доставляет вам удовольствие. Меня от вас тошнит - даже сильнее, чем от судьи Ноутона. От вас на милю разит ладаном.

- Уведите её отсюда! - завопил Харрингтон.

Красотка Шварц и я вывели Хелен в длинный коридор, которым здание суда соединялось с тюрьмой. Я сказал надзирательнице, что хотел бы переговорить со своей подзащитной в комнате для свиданий.

- Ну и раскипятился же этот старый хрыч, - сказала Красотка. - Никогда ещё его таким не видела.

- Да, пожалуй, - согласился я, а сам подумал, что Харрингтон мне это запомнит; ведь я даже не попытался заступиться за него и осадить Хелен. И вообще число жителей Сан-Вердо, не считающих меня своим лучшим другом, росло как на дрожжах.

- Вы не хотите оставаться один, мистер Эддиман? - спросила вдруг Хелен.

- Да, - кивнул я.

- Одно дело, когда приговор ещё не оглашен, но совсем другое...

- Да.

- Здесь только одна дверь, - сказала Красотка Шварц. - Если хотите, я попрошу полицейского подежурить возле нее.

- Дайте ей честное слово, - попросила Хелен. - Да и потом - куда нам бежать?

- Эх, отважная вы женщина, - вздохнула надзирательница. - Да, сэр, с такими я ещё не сталкивалась.

- Оставьте нас, Красотка, - устало попросил я. - Пожалуйста.

- Хорошо. Я буду за дверью. И - не обижайтесь на меня, мистер Эддиман. Будь это в моих силах, я бы её отпустила. Но кто я такая? Полицейская крыса.

Она вышла, а мы с Хелен уселись за стол. Хелен сказала:

- Помиритесь с Клэр, Блейк. Не надо меня любить.

- Через тридцать три дня ты умрешь. Никакие апелляции и обращения нам не помогут. Они уже твердо решили, что должны повесить женщину. Подонки! Господи, Хелен, неужели тебе это безразлично?

- Да, Блейк. Меня это не трогает.

- Но почему? Ведь ты так молода. Тебе бы жить да радоваться. Почему тебе все это безразлично?

- Я не вижу смысла в этой жизни, Блейк. Неужели вам самим никогда не приходилось сталкиваться с чем-то непонятным и необъяснимым?

- С таким, как сейчас, я сталкиваюсь впервые. Послушай, Хелен, но теперь-то я должен узнать - почему ты убила судью Ноутона?

- А вы поверите, Блейк, если я вам скажу?

- Разве ты когда-нибудь меня обманывала? По-моему, ты не способна лгать.

- Лгать! И вы туда же. Господи, до чего же утомительно слушать эти слова, которым вы придаете такое большое значение. Правда и ложь, добро и зло! Что такое ложь? Взять хотя бы этого тщедушного старикашку, который приговорил меня к смерти - ведь вся его жизнь это сплошная ложь. Разве не так? Да и все вы живете в мире, где царит одно лишь притворство. Что значит - я вас никогда не обманывала? Разве кто-нибудь из вас пытался сказать мне правду? Или - себе и ещё кому-нибудь? Нет, не ложь ведь страшна, а правда. Все вы боитесь правды.