Обретение Энкиду

- Конница мнет колосья. Я вижу множество коней. Мы едем прямо по полям. Полуголые крестьяне кричат нам вслед. У них грязные, заплаканные лица...

- Ты во главе этой армии, Мурзик? - спросил Бэлшуну. - Ты полководец?

- Я простой солдат. Не, не простой... - Он ухмыльнулся. - Наш сотник дал мне вчера десяток. Прежнего-то десятника-то того... Убили. А сотник у нас замечательный...

- Расскажи нам об этом человеке...

Мурзик с удовольствием принялся рассказывать. Вскоре мне уже казалось, будто я знаю об этом замечательном сотнике все.

И какая у него борода, расчесанная надвое и выкрашенная охрой.

И какие у него черные глаза и какая седина на висках.

И как он седлает коня. И какая у него попона есть, с дли-инными кистями.

И как он один из всей тысячи не побоялся сесть на слона. Во! Представляете? У слона был во такой хобот... Яблоко спер у одной девки, принцессы, что ли - мы не разглядели - слон-то, представляете? Хохоту!..

Еще этот сотник был ему, Мурзику, как отец. Собственноручно вынес из боя, пронзенного стрелой. Мол, сына ему напомнил. Сын у сотника погиб.

Девка между ними вертелась. Простая девка, крестьянка какая-то. Они дом у нее сожгли, а она потом по рукам пошла и к воинам прибилась. Сотник сперва сам с нею спал, а потом Мурзику подарил. Она мяконькая была и ласковая.

- Рассказывай, рассказывай, - время от времени понукал Мурзика Бэлшуну. - Мы слушаем. Мы с интересом слушаем твой рассказ, сидя в прекрасном месте.

- Ну вот, значит, - с охотой разливался Мурзик, - а я ему говорю: "Ежели мы в Ниппуре фуража не добудем, то все, хана нам, значит, с голой задницей останемся. За Ниппуром и полей-то толком нет... Пожгли". А он и говорит: "Так-то оно так, да только сам знаешь, что будет, если мы начнем в Ниппуре фураж брать". А я и говорю: "Попытка не пытка. Я берусь. Дашь десяток?" А он рассмеялся... - Тут по лицу Мурзика пробежала улыбка, какой я у моего раба никогда не видел. - Он бороду сквозь пальцы пропустил, аж дернул, и говорит: "Бери десяток. Живой вернешься - десятником сделаю". Я и поехал...

Все остальные истории Мурзика были столь же занимательны. Он увлеченно, со слюной, повествовал об оффензивах и диффензивах, предпринимаемых высшим армейским начальством и младшему командному составу непонятных. О фураже. О провианте. Провианту уделял изнуряюще много внимания. О деревнях, где брали молоко, мясо, женщин. О женщинах. Их было много, но все казались одинаковыми - податливыми и мяконькими.

Раз у Мурзика в десятке приболел один воин. Мурзик отправил другого воина искать лекаря. Лекаря нашли, заставили хворого воина целить, а воин тот возьми да и помри, невзирая ни на какое целение. Мурзик распорядился лекаря повесить. Но мудрый сотник рассудил иначе. Велел лекаря из петли вынуть. И прав оказался мудрый сотник. Тот лекарь еще не раз жизнь мурзиковым воинам спасал. Так что не жалели кормить его из общего котла.

В одном бою сотника ранило. Бились у стен какого-то города, воины даже не потрудились узнать название. Чужеземный какой-то город. Стены у него невысокие были, из дерьма сложенные. Из кирпичей глиняных с соломой, то есть.

Тут Мурзик пустился в подробное описание осадных орудий. Их было несколько. Одно напоминало таран, другое лестницу, но оба имели разные дополнительные приспособления. Мурзику об этих приспособлениях поведал сотник.

Там-то сотника и ранило. Стрелой. Пробило кожаный доспех с нашитыми медными пластинами. Мурзик сам стрелу вытащил. Лекаря кликнули, чтоб исцелил. Спас на этот раз...

Мурзик замолчал. Бэлшуну глянул на часы, мерцавшие в углу комнаты зелеными электронными глазами. Мурзик трепался уже полторы стражи.

Бэлшуну молвил:

- То была прошлая жизнь. Теперь у тебя другая жизнь. Ты постепенно возвращаешься назад, в свою нынешнюю жизнь. Твое сознание опускается вниз, в твое тело. Оно легко опускается вниз. Легко. Неспешно. Постепенно. Ты возвращаешься. Пошевели пальцами...

Мурзик упрямо лежал, как колода.

- Осторожно вдохни. Глубоко, глубоко.

Мурзик вдохнул.

- Пошевели пальцами, - повторил Бэлшуну.

Мурзик двинул рукой под пледом.

- Пошевели головой. Тихо, тихо. Вправо, влево.

Мурзик мотнул головой и застонал, как будто ему было больно. Потом открыл глаза.

- Полежи немного, отдохни, - сказал Бэлшуну. И сам рухнул в кресло. Очень тяжелый клиент, - прошептал он.

Мурзик сел, уронил плед на пол. Полез было поднимать, но схватился за лоб.

- А что это было? - спросил он.

Цира легко сошла с кресла и приблизилась к нему. Взяла за руку. За его грубую лапищу своей тонкой, теплой ручкой.

- Это была твоя прошлая жизнь, десятник, - сказала она.

- А почему... - спросил Мурзик. - А этот человек - сотник... Он кто?

- Твой близкий друг в прошлой жизни, - объяснила Цира.

Бэлшуну шумно пил воду, отдуваясь над стаканом.

- А в этой жизни он... есть?

- Нет, в этой жизни его нет, - покачала головой Цира. - Если бы был, ты сразу догадался бы об этом.

Мурзик, оглушенный, потряс головой.

Я спросил:

- Мурзик, ты хоть помнишь, где ты находишься и кто ты такой?

Он вытаращил на меня глаза.

- А то! Конечно, помню, господин.

Стало быть, в зомби его не превратили. По крайней мере, это я выяснил. Да и Цира не похожа на зомби. Не слишком понятно, почему Мурзик увидел себя воином. Неужели в прошлой жизни он был десятником? Почему же в этой народился рабом?

- Новое рождение с более низким социальным статусом не всегда является наказанием за грехи, совершенные в прошлой жизни, - сказал Бэлшуну. Я окончательно убедился в том, что он читает мои мысли. - Природа такого сложного, тонкого явления, как странствия души, нами еще не изучена. И вряд ли будет изучена в ближайшее время. Слишком много неразрешенных вопросов...

- Десятник... - сказал я. - Странно. Все записи, которые я читал, свидетельствуют о том, что большинство ваших клиентов командовали армиями или плели интриги в высших эшелонах власти.

- Это вполне объяснимо, - чуть снисходительно ответила Цира. - Ведь к учителю Бэлшуну приходят прежде всего незаурядные личности. Ничего удивительного в том, что и в прошлых жизнях они представляли собою нечто исключительное. Обыватель, серенькая мышка, к учителю Бэлшуну не пойдет. Незачем. Ведь эти двуногие животные вполне довольны своим состоянием и не ищут ничего свыше полученного от власти и пьяниц-родителей.