Искатель. 1971. Выпуск №1

— Месье Гиршфельд у себя?

— Нет. Он на бойне. Вы по какому вопросу?

Мегрэ показал свой служебный значок.

— Вы служили в этой фирме при жизни месье Зюбера?

— Нет. Я начала работать у месье Гиршфельда.

— Когда месье Зюбер передал свое дело?

— Немногим более года тому назад, когда он ложился в клинику.

— Вы его знали?

— Да. Акт продажи печатала я.

— Он был очень стар?

— Трудно было определить его возраст, он был уже давно болен и страшно исхудал. Костюм на нем буквально болтался, а лицо было таким бледным, как вон та стена.

— Вы когда-нибудь видели его дочь?

— Нет. Я о ней только слышала.

— При каких обстоятельствах?

— Когда обсуждали условия продажи, было ясно, что месье Зюбер не обольщался на счет состояния своего здоровья. Он знал, что ему осталось жить всего несколько месяцев, самое большее — год. Врач ему об этом прямо сказал. Вот почему формально он предпочел дарственную запись, оставив себе только необходимую сумму для оплаты клиники и врачей. Это помогло избежать огромных расходов по налогу на наследство.

— Вы можете назвать цифру?

— Вы спрашиваете о сумме, которую заплатил ему месье Гиршфельд?

Мегрэ кивнул в знак согласия.

— Об этом так много говорили в деловых кругах, что я не буду нескромной, если скажу вам… триста…

— Триста чего?

— Миллионов, конечно!

Мегрэ невольно оглянулся на эту убогую контору, грязный двор, полуразвалившиеся постройки, от которых исходил тошнотворный запах.

— Месье Гиршфельд уплатил всю сумму наличными?

Она снисходительно улыбнулась.

— Никто никогда не выплачивает подобную сумму наличными. Он выплатил только часть — не могу точно сказать сколько, — но вы можете спросить у него сами. Остальная сумма распределена на десять лет…

— Все предназначено дочери Зюбера?

— Да. Мадам Арман Ляшом. Если вы хотите поговорить с месье Гиршфельдом, он обычно возвращается с бойни к половине двенадцатого, кроме тех дней, когда он завтракает в Виетт.

Жанвье с любопытством посмотрел на подавленного и задумчивого Мегрэ, когда тот остановился около машины на краю тротуара и, низко опустив голову, начал набивать трубку.

— Чувствуешь, какой запах?

— Просто воняет, патрон.

— Видишь этот двор и бараки?

Жанвье молча ожидал продолжения.

— Так вот, малыш, все это стоит триста миллионов! И знаешь, кто их унаследовал?

Он сел в машину и захлопнул дверцу.

— Полет Ляшом! А теперь прямо в управление!

Он молчал всю дорогу и так же молча вошел в свой кабинет в сопровождении неизменного Жанвье.

ГЛАВА IV

Вешая мокрое пальто и шляпу в стенной шкаф, Мегрэ взглянул мельком в зеркало над умывальником и чуть не показал себе язык, настолько отвратительной показалась ему отразившаяся там физиономия. Комиссару казалось, что он вернулся с набережной де-ля-Гар с физиономией, которая весьма напоминала лица людей, живших в этом умопомрачительном доме.

После стольких лет работы в уголовной полиции перестаешь верить в деда-мороза, в мир, созданный нравоучительными книжками и лубочными картинками, где все люди делятся на бедняков и богачей, честных праведников и мошенников, мир, в котором образцовые семейства безмятежно счастливы, как на фотографиях, где все группируются вокруг улыбающегося патриарха.

И все же он редко бывал так удивлен, как сегодня утром в доме Ляшомов. Ему действительно показалось, что он теряет почву под ногами. До сих пор он ощущал какой-то горьковатый привкус во рту и острую потребность скорее расположиться в своем кабинете, тяжело опуститься в кресло, взять в руки трубку, коснуться привычных вещей, убедиться, что его окружает реальный, будничный мир.

Был один из тех сумрачных дней, когда лампы горят с утра, а струйки дождя зигзагами сбегают вдоль оконных стекол. Жанвье, вошедший вслед за ним в кабинет, терпеливо ждал дальнейших приказаний.

— Мне показалось, что в коридоре ждет Луро?

Луро был репортером и околачивался в уголовной полиции еще в те времена, когда Мегрэ был простым инспектором.

— Можешь дать ему материал.

Обычно в начале следствия Мегрэ избегал привлекать внимание прессы, ибо, охваченные рвением как можно скорее все разузнать, репортеры, случалось, запутывали следы и спугивали дичь.

Направляя в этот раз журналистов на набережную де-ля-Гар, Мегрэ отнюдь не пытался мстить Ляшомам или новому следователю. Он действительно чувствовал себя обезоруженным атмосферой этого герметически запертого дома, где царило странное молчание, а его заставляли проявлять чрезмерную корректность. Вот почему он на этот раз не возражал против вмешательства репортеров. Они ведь не обязаны соблюдать такую осторожность, как он. У них не будет торчать за спиной молодой чиновник или метр Радель, готовый метать гром и молнии из-за самого ничтожного нарушения правил.

— Только не рассказывай ему никаких подробностей. Он их сам разыщет. А потом зайди снова ко мне.

Когда Жанвье ушел, он снял трубку и вызвал комиссара района Иври.

— Алло! Говорит Мегрэ… Сегодня утром вы весьма любезно предложили мне помощь своих инспекторов. Я решил ею воспользоваться. Прошу выяснить, что происходило сегодня ночью вблизи дома Ляшомов. Вы понимаете? В частности, меня интересует время между двенадцатью и тремя часами ночи.

Он мог вызвать Люка но телефону, но, как обычно, когда ему был нужен один из его инспекторов, он предпочел покинуть свое удобное кресло и распахнуть дверь в их комнату. Он поступал так отнюдь не для того, чтобы следить за ними, а просто хотел выяснить их настроение и атмосферу «дома».

— Зайди на минутку, Люка!

Их было по крайней мере шестеро в огромной комнате инспекторов, пожалуй, слишком много для такого рабочего дня, как понедельник.

— Что с Каноником? — спросил Мегрэ, снова усаживаясь за письменный стол.

— Я закончил все формальности по аресту.

— Как прошло?

— Прекрасно. Мы с ним немножко поболтали. Вы знаете, что я выяснил, патрон? В глубине души он доволен, что его выдали, пусть даже это сделала его собственная жена. Он, конечно, в этом не сознался, но я понял, что он был бы больше огорчен, если бы мы его выследили или схватили из-за его собственной оплошности.

Такой рассказ просто освежал после посещения семейства Ляшомов! Впрочем, Мегрэ ничуть не удивился. Он уже не раз замечал у таких людей, как Каноник, своеобразную профессиональную гордость.

— Конечно, нельзя сказать, что он восхищен тем, что его посадят в тюрьму, а выдавшая его жена будет пока блаженствовать с другим. Но он не возмущается, не угрожает, не собирается ей мстить после выхода из кутузки.

Мегрэ дал Люка поручение:

— Позвонишь в Корбэй. Попросишь дежурного поехать на мукомолку посмотреть, не прибыла ли баржа «Нотр-Дам». Если ее там еще нет, значит она на последнем шлюзе. Сегодня ночью эта баржа стояла на якоре в порту Иври, прямо против дома Ляшомов. На борту был небольшой семейный праздник, который затянулся допоздна. Возможно, они заметили свет в окнах или входящих в дом людей. На празднике были и другие речники. Я хотел бы знать их имена, названия их барж, место, где их можно найти. Ты все понял?

— Да, патрон.

— Пока все, старина.

Вернулся Жанвье.

— А мне что делать?

Наступил самый неприятный момент следствия, когда еще не знаешь сам, в каком направлении вести поиски.

— Позвони доктору Полю, он, наверное, уже закончил вскрытие. Возможно, он даст тебе дополнительные сведения до отправки акта, а потом зайди в лабораторию, узнай, может быть, они что-нибудь нашли.

Мегрэ остался наедине со своими трубками и, выбрав одну, самую старую, медленно набивая ее, смотрел на струйки дождя, бегущие по оконному стеклу.

— Триста миллионов! — бормотал он, мысленно представляя запущенный дом на набережной де-ля-Гар: железную печку в гостиной, старинную, некогда прекрасную мебель, обитую разномастной тканью, холодный, как лед, радиатор парового отопления, огромный зал на первом этаже, библиотеку, бильярдную, пустота которых казалась населенной призраками.