В безумии

Я пообещал себе, что, как только доберусь до телефона, позвоню ей.

Я прошел мимо множества стоящих машин, не обращая на них внимания. Самое главное сойти с магистрали и отыскать кого-нибудь, кто объяснит мне, что происходит. И вскоре я увидел дорожный знак с надписью: «700». И тут я понял, где нахожусь: где-то в Мериленде, между Фредериком и Вашингтоном. Я понял, что лошадь за ночь проскакала большое расстояние, если, конечно, география у того мира была такая же, как у нас.

На указателе возле дороги я прочел название города, о котором никогда не слышал. Тут же недалеко находилась станция обслуживания, но двери ее были закрыты, и она казалась покинутой. Пройдя немного вперед по проселочной дороге, я оказался на окраине небольшой деревни. У обочины стояли машины, но никакого движения не было. Я завернул в первый же дом. Это было маленькое кафе, построенное из бетонных блоков и выкрашенное желтой краской.

Посетителей в кафе не оказалось, но откуда-то изнутри доносился звон посуды. За прилавком горел огонь в спиртовке под кофейником, и все помещение наполнял запах гари и кофе.

Я сел на табурет, и почти немедленно из заднего помещения вышла безвкусно одетая женщина.

— Доброе утро, сэр, — сказала она. — Раненько встаете. — Взяв чашку, она налила в нее кофе и поставила передо мной. — Что еще?

— Яичницу с ветчиной, и, если дадите мелочи, я пока позвоню.

— Мелочи я вам дам, но что в ней толку? Телефон все равно не работает.

— Испортился? Может, где-нибудь рядом…

— Нет, я не это имела в виду. Они все не работают. Уже два дня. С тех пор, как машины остановились…

— Я видел автомобили.

— Ничего не работает, — продолжала женщина. — Не знаю, что с нами произойдет. Ни радио, ни телевидения, ни машин, ни телефонов. Что мы будем делать, когда кончатся припасы? Яйца и цыплят я могу брать у окрестных фермеров: пока каникулы, сын может объезжать их на велосипеде. Но что станет, когда кончатся кофе, сахар, мука и многое другое? Никаких грузовиков. Они остановились, как и легковые автомашины.

— Вы уверены? Относительно машин, я хочу сказать. Вы уверены, что они остановились повсюду?

— Я ни в чем не уверена. Я знаю, что за последние два дня я не видела ни одного автомобиля.

— Но вы в этом уверены?

— Уверена. Пойду, поджарю вам яичницу…

Неужели это имел в виду Дьявол, говоря о своем плане? На Кладбищенском холме он утверждал, будто готов план и согласно ему уже начали действовать. Может, все началось как раз в тот момент, когда автомобиль Кэти перенесся в теневой мир человеческого воображения. Остальные машины на магистрали остановились, а машина Кэти оказалась на проселочной дороге на холме. Я вспомнил, что Кэти никак не могла завести мотор.

Но как можно было сделать это? Как можно остановить автомобиль?

«Колдовство, — сказал я себе, — скорее всего колдовство». Но и эта мысль показалась мне нелепой.

Нелепой в этом мире, где я сидел за прилавком, ожидая завтрак. Но вероятно, она не являлась таковой в мире Дьявола, где колдовство служит прочным фундаментом всего сущего, как законы физики и химии в моем мире. Ибо колдовство было принципом, на котором, основывались старые сказки, древний фольклор, длинная цепь историй, продолжающаяся до наших дней. Люди верили в него в течение многих-многих лет, и даже сейчас некоторые из нас не желают отказываться от старых верований.

Сколько человек отступят в сторону, чтобы не проходить под лестницей? Сколько не почувствуют невольный страх, когда им перебежит дорогу черный кот? Сколько еще втайне носят кроличью лапку или какой-нибудь другой амулет? Сколько человек по-прежнему ищут четырехлепестковый клевер? Никто не верит во все это серьезно, все как-то лишь шутят. Но все же за этими человеческими действиями скрывается глубокий смысл, попытка побороть древний страх, идущий из пещер, вечное человеческое желание защититься от несчастья, от черной магии, от злого глаза или от любой другой формы колдовства.

Дьявол объяснил, что простые бессмысленные человеческие приметы доставляют немало неприятностей его миру. Он вынужден принимать их как закон. Ведь там простая вера в волшебное число ТРИ становится незыблемым законом; стало быть, и колдовство имеет право на существование.

Но, если оно действует в мире Дьявола, то как оно может проникнуть в наш мир, где принципы физики не допускают колдовства? Хотя колдовство тоже обязано своим возникновением человеку. Человек выдумал его и переместил в тот теневой мир, и если тот мир вернул его человеку, значит, человек это вполне заслужил.

Казалось бы, это все не имеет никакого значения в реальном мире, с точки зрения человеческой логики, но стоящие на магистрали машины, бездействующие телефоны и молчащие радиоприемники и телевизоры — все это достаточно сильное доказательство. Люди могут сомневаться в действенности колдовства, но вокруг меня — достаточно доказательств его существования.

Я сказал себе, что нужно как можно скорее понять происходившее. И если машины не движутся, поезда не бегут по рельсам, если все коммуникации прерваны, то страна через несколько дней окажется на краю гибели. Экономика страны внезапно умрет. В городах вскоре кончатся запасы еды, люди станут голодать, и голодные толпы ринутся из городов на поиски пищи.

Я знал, что уже сейчас могла начаться паника. Перед лицом неизвестного, с прекращением потока информации возникнут всякие слухи. Еще день-два, и под влиянием этих слухов начнется настоящая свалка.

Мир человека получил удар, от которого, возможно, он не сумеет оправиться. Наше общество представляет собой чрезвычайно сложную структуру, основанную главным образом на быстром сообщении и дальней связи. Выбейте эти две точки опоры, и весь хрупкий дом цивилизации рухнет. Через тридцать дней гордая структура человеческого общества исчезнет, человек вновь окажется на стадии варварства. И банды грабитилей станут бродить повсюду.

У меня был ответ, ибо я знал, что происходит, но я не мог ничего предпринять. И, думая об этом, я сознавал, что мой совет даже бесполезен. Никто не поверит мне: более чем вероятно, что никто даже не дослушает меня до конца. Ситуация вызвала много сумасшедших объяснений, и мое будет лишь одним из них.

Женщина высунула голову из кухни:

— Я не видела вас раньше. Вы приезжий?

Я кивнул.

— Их много сейчас в городе, — сказала она. — Пришли с магистрали. Некоторые оказались далеко от дома и не могут вернуться.

— Может, железные дороги все же действуют? — предположил я.

Она покачала головой:

— Не думаю. Ближайшая в двадцати милях, и я слышала, кто-то говорил, что она не действует.

— А как добраться до столицы?

Она подозрительно посмотрела на меня:

— Похоже, вы мало что знаете?

Я ей не ответил.

Она наконец произнесла:

— Вашингтон в тридцати милях по дороге.

— Спасибо.

— Не близко, особенно по такому пути. День будет жарким. Вы хотите идти пешком до самого Вашингтона?

— Думаю, придется.

Она отправилась назад на кухню.

«Вашингтон в тридцати милях. В таком случае Геттисберг в шестидесяти. И никакой уверенности, что Кэти там», — напомнил я себе.

Я подумал об этом — Вашингтон или Геттисберг?

В Вашингтоне есть люди, которые должны знать, обязаны узнать то, что знаю я, хотя, вероятно, они не станут меня слушать. Многие занимающие там высокие посты — мои друзья или хорошие знакомые, но выслушает ли кто-нибудь меня? Я мысленно перебрал дюжину из них и пришел к выводу, что ни один из них не воспримет мой рассказ всерьез. Я был убежден, что не добьюсь в Вашингтоне ничего, только разобью голову, пытаясь пробить каменную стену недоверия.

Я знал, что должен как можно скорее отыскать Кэти. Если мир идет к тому, чтобы вылететь в трубу, то мы должны быть вместе. Она, единственная из всех людей, знала то же, что и я. Она, единственная в мире, понимала мою муку. Единственная, кто стал бы слушать меня и попытался бы помочь.