Последняя легенда Анкаианы

- А можно прочитать? - Кэсси хлопнула глазами, как показалось, даже со звуком.

- Можно, если потом скажешь кто я, и что мне теперь делать.

- " на этот день ты сохраняешься и наделен чувствами Дзанкмуаля. Только его властью ты сможешь успокоить их, но только его облик позволит тебе получить эту власть. Своей властью ты в силах лишь получить его облик." Бред. Ну, и как ты намерен обрести недостающее?

Алик, он же Дзанк, подпирающий стену в самом темном углу и прижимающий к себе тонкой костлявой лапкой кое-как собранную мной вторую такую же, на дурацкий вопрос ответил не сразу.

- Наверное, пробовать, - произнес он, думая о другом.

- Быть похожим на Дзанка? - не отставала Кэсси. Любопытство побороло даже усталость.

Ее, но не Алика.

- Вероятно.

Кэсси вздохнула.

- Наверно... Вероятно....Судьба играет с тобой конкретными понятиями, а ты пытаешься отделаться чем-то неопределенным. Неужели и здесь можно найти компромисс?

- Но мое существование и есть компромисс, - возразил Алик. - Между жизнью и смертью... Пойдем, пока я не упал и не умер, ты напьешься и расскажешь мне про меня.

- Куда идти-то?

Эта сверкающая улыбка была мне.

- Вы можете остаться здесь, - сказал я. - Мне надо идти встречать жену с рыбной ловли.

Разговор сразу же перешел на мою жену - все, конечно, изредка видели на горизонте тетку в лодке, но первый раз узнали о ее происхождении...

... а когда я вернулся, в доме, естественно, никого не было...

2. Вандарский.

Если бы поющие в лесу птицы, шум водопада, живописный пейзаж и все, ради созерцания чего тратятся большие деньги на покупку домов на берегу озера, знали, что траты эти - не из-за них, а для престижа, им было бы все равно. И никто не скажет, хорошо или плохо то, что птицы и водопады об этом понятия не имеют.

А вот чирикай на деревьях люди, обиде и досаде точно не было бы границ, особенно узнай они, что человек, живущий в их окружении их давно не слышит. С тех пор, как все эти вещи перестали существовать для Андриана Чогара, он ни разу и не ощутил их нехватки. Вокруг могло пищать, шелестеть и булькать сколько угодно, но ни разу не иметь счастья пресечься с интересами Энди.

А был день, когда он не замечал даже близких ему звуков, таких, например, как шесть телефонных звонков. Так и взял трубку после седьмого.

- Я, - произнес он.

- Андриан? - спросил официальный голос.

- Да.

- Сейчас с вами будет говорить Вандарский.

Там, где обыватель подпрыгнул бы, преступный авторитет остался недвижим. Хотя, спросив сам себя, тайком бы сам себе признался, что удержать в этот в руке трубку было для него испытанием.

На политическом горизонте Асуллаин Вандарский появился давно. Оказался удачлив, но занимался своими делами и никому особенно не мешал. Только когда перед Энди реально встала угроза сесть, потому что кому-то это стало очень необходимо, Вандарский, явно не сильно напрягаясь, поспособствовал тому, что дело закрыли. И сделал это, насколько было известно Энди, даже никого известного не устранив.

При этом они не встречались.

Через пару месяцев, придя в себя, Энди стал понемногу проворачивать кое-какие дела, а потом возникло это, с корабликом, и не выгорело. Одновременно дали понять, что такова воля Вандарского.

Зауважав в нем крупную фигуру, Энди злился и досадовал, что с ним не хотят встречаться. Официально - сколько угодно, но о приватном общении речи не было. Один раз Энди даже позволил интересу возобладать над гордостью, и пригласил Вандарского сам, получил абстрактное согласие, до неприятного похожее на вежливый отказ.

Месяц назад Вандарский стал мэром-губернатором, проведя феерическую предвыборную кампанию, после чего уважил Энди некоторыми знаками внимания. В это же время две кампании, начатые Андрианом провалились по вине Вандарского.

И как раз сегодня, когда мэра, после всего, что он сделал, занесли в разряд загадок, угрожающих стать проблемами, он взял да и позвонил.

- Я слушаю, - постарался сказать Энди как можно нейтральнее.

И, пока Вандарский зачем-то отговаривал его финансировать строительство верфей на западном побережье из-за, как он говорил, повышенной сейсмоопасности района, Энди озадачивался все больше. У него и в мыслях не было никаких заводов, строительств и, тем более, верфей. Это не его стиль. Вандарский не мог этого не знать, тем не менее вдохновенно вещал о годах и землетрясениях. Энди машинально записывал цифры, потому что кроме шифра и различных иносказаний ничего в голову не шло, хоть он о таком только слышал, да и от кого в этой слаборазвитой колонии шифроваться?

- Кстати, - закончил мэр, - я сегодня высмотрел кое-что, и вам это наверное будет интересно.

- Не могу судить заранее, - ответствовал Энди, - но готов вам поверить.

- Еще раз подумайте о верфях. Возникшие по этому поводу вопросы мы решим в четверг в Колизее.

- Договорились, - сказал Энди.

Положив трубку он долго смотрел на годы, пытаясь понять, чего же так боится Вандарский. Потом понял. Первый год был годом рождения Асета. Второй - годом превращения монахов из монахов в политическую силу. Третий предыдущий, а четвертый, разумеется нынешний. Пятая цифра указывала время их встречи.

Вандарский боялся Асета. Этого внешне мягкого, но амбициозного человека, который, как он знал, был в давнем и тесном альянсе с Энди. Значит одно из двух - или мэр хочет переманить Энди на свою сторону просто так, или... или, если допустить у него наличие ума, Асет что-то очень нехорошее задумал, о чем стало известно Асуллаину. Скорее всего против них обоих. Такая возможность реальна, ибо Асет был последние годы настолько тихим омутом, что страшно было подумать до какой степени там могли размножиться жирные непуганые черти.

3. Труп.

Труп лежал на асфальте, возле парапета моста, словно бы прижавшись к каменной бровке и спрятав лицо от надоевшего мира. Присмотревшись, случайный прохожий заметил бы, что это - она. Она была хорошо одета, и, вероятно, неплохо выглядела при жизни.

Случайный прохожий подошел, наклонился и тронул ее за плечо, которое показалось ему еще не настолько остывшим, чтобы сильно испугать, но и не настолько теплым, чтобы усомниться в состоянии находки. Он вздрогнул, но потом все-таки еще раз протянул руку и осторожно перевернул ее на спину. Лицо покойной было прекраснее всех, какие он когда-либо встречал. Это настолько удивило, что он не мог не коснуться его. Заполнившее его щемящее чувство сожаления и досады, восхищения и жалости, заставило дыхание сбиться, когда в свете фонарей блеснула зажатая в ее руке пустая смятая туба с оранжевой этикеткой и названием, которое, даже будучи распрямленным, мало что сказало бы ему.

- Так нравятся мертвые девушки? - крысиным шорохом прозвучал голос из-за спины. Прохожий вздрогнул и обернулся. Метнувшийся в темень взгляд отыскал кого-то со скрытым тенью лицом. Голос - ровный, то кажущийся прозрачным, то глуховато снижающийся в богатейшие глубины самого себя. Такова участь тех, кого жизнь или перестает удивлять, или удивляет слишком часто.

Странная ситуация, подумалось прохожему. Бредовая.

- Я уже позвонил в полицию, - успокоили его, но с неизвестно по какому поводу взявшимся оттенком досады. - Они будут через четверть часа.

Пусть так, но безумный философ сказал нормальную фразу. - К сожалению, - добавил он, отворачиваясь, - суицид становится массовым явлением. Как и эмиграция.

Первый прохожий поперхнулся. По странной причине вспоминать о почти оформленных документах постыдился. От чего-то попытался оправдаться:

- Здесь больше не на что надеяться... Страшно жить.

Ночной свет, словно струящийся сквозь дымку, вдруг осветил лицо философа, хотя ни он, ни фонарь с места не двинулись. И в нем виделось что-то от чистого и загадочного греха, похожего на грех самоубийства.

- Страшно умирать, - серьезно сказал он. Потом поднял голову к небу, позволив теперь уже звездному свет углубить жесткие, мертвенные линии своего лица. А когда вновь посмотрел в глаза человеку, на его губах проявилась то ли тень, то ли забавная мысль, - Но каждый должен прощать другому свой страх - иначе добро никогда не победит зло.