Последняя легенда Анкаианы

24. Пустырь.

- Свою часть договора мы выполнили...

Энди, присев на ручку синего дивана одной рукой прижимал к уху трубку, а другой выдирал из дивана ворс. Он нервничал. Хоть теперь он уверился, что ему в ближайшее время ничего не угрожает, кроме одного ненормального, а остальных была возможность как-то нейтрализовать, чем он последнее время и занимался, вместо того, чтобы оборудовать свой замечательный дом, в котором он решил создать коллекцию анкаианских сокровищ, благо, начало положено, но все же напряжение не отпускало, и Энди знал, что теперь оно отпустит только в том случае, если он провернет гору работы.

Он любил эту скорость, с которой жизнь вынуждала его принимать решения, и любил скорость, с которой сам был способен изменять жизнь. Пока что он лидировал в этой гонке, и знал, что когда-нибудь, если повезет, придет время отойти в сторону. Если не повезет, что скорее всего, его отодвинут.

Дверь отворилась бесшумно, что Энди очень не любил, однако возмущаться не стал, потому что вошел Алик. Вошел, как к себе домой, прошел мимо занятого разговором гангстера и остановился напротив окна.

Был бы Энди повпечатлительнее, его бы уже начало трясти от этой хрупкой и бледной фигурки, возникающей самым неожиданным образом и в самых неожиданных местах, словно природное явление.

Бандит положил трубку.

- Аланкрес...

Голос его был серьезным и немного усталым.

- М?

Аланкрес изящно повернулся и склонил голову. Вид он имел слегка настороженный.

- У меня есть предложение.

Энди снял обруч, положил его на стол и начал спокойно отстегивать цепочки.

- Стриптиз, - обрадовался Алик. - Чего добрый Энди ждет от меня? Спилить клыки? Питаться рыбой?

- Ты, я вижу, переселился, - сказал бандит. - Думал, я причиню тебе вред?

- Конечно. Именно так я и думал. А как ты догадался?

- Мы должны доверять друг другу.

Аланкрес некоторое время ничего не говорил, и, будь на его месте нормальный человек, Энди сказал бы, что он выглядит ошеломленным. Потом он моргнул и спросил:

- А зачем?

- Я с прошлой ночи знал, что ты у Кэсси, но не пришел. А она уже должно быть рассказала своему любовнику о месте, где ее держали, хорошо еще, что то он не успел передать все это в центр. Ведь это ты ее спас?

- Откуда ты знаешь, что не успел?

- Я тебя первый спросил... Знаю, там мои люди.

- Конечно я. Но она первая.

- Фигня, - отмахнулся Чогар. - Зачем тебе это?

- А зачем мне альянс с тобой?

- Власть и деньги.

Алик мотнул головой.

- Покой, - возразил он. - Власть покоя не дает, деньги... отчасти. Мне пока достаточно. Это благодаря тебе, и я не остался в долгу. Вот фотография.

Он передал ему неизвестно откуда взявшийся в его руках снимок из разряда моментальных,

Энди взял его и повертел в руках. Но думал он о другом.

- И теперь ты уедешь?

- Помнишь, как ты немного не верил, что я есть? - спросил Алик после долгой паузы. - И ты был прав. Я не существую. Для тебя и других людей вампиры не существуют. Они существуют для себя. Нарушая это принцип, они перестают существовать, что нежелательно.

- Но власть обеспечивает покой.

- Дорогой мой Энди, - пробормотал Аланкрес, подходя вплотную так, что гангстер начал чувствовать исходящий от него холод, - мне не нужна власть...

Энди смотрел прямо в вязкие серые глаза, затененные длинными ресницами, темные и влекущие, которые казались мягкими, как серый, теплого зеленоватого оттенка мех. Или как плесень. Огромного труда Энди стоило не отскочить назад. На его плече лежала рука , и он с трудом поборол желание отшатнуться, несмотря на мягкий, притягивающий взгляд вампира. Он начинал жалеть, что отказался от мер предосторожности.

Власть у него была. Энди понимал, что сейчас его могут заставить сделать все, что угодно.

И еще он понимал, что не заставят. Аланкрес слишком самонадеян, подумал он.

- Тогда зачем ты пришел?

- А помимо желания записаться тебе в киллеры, поводов быть не может? Я просто не люблю, когда меня вынуждают. А насчет девицы... Я не хочу, чтобы она умирала.

- Но тогда мне придется менять место.

Энди был бы удивлен, если б Алик привел ему в качестве аргумента что-нибудь о ценности человеческой жизни.

- Она забудет.

- А ты? Ты уже предал меня, вытащив ее.

- Ну так убей меня.

Алик отвернулся, стянул с хвоста какого-то странного вида скрепку и рассеянно вертел ее в руках. Он услышал шум мотора, даже двух, и одновременно с этим у него возникло странное чувство, в котором он не мог сразу разобраться и, возможно поэтому решил подождать и посмотреть.

Окна Энди выходили на другую сторону, и Алик не видел, как к дверям бара одновременно подъехали две шикарные машины. Из одной вышли два охранника в черном и отворили дверь, выпуская высокого седовласого старца в красном просторном одеянии. В его неторопливых движениях , чувствовалась, как уверяли все, кто знал его, сдержанная, но недюжинная сила. Одной рукой в черной тонкой перчатке он придерживал край накидки, а другую прятал в складках одежд. Не обращая внимания на собравшуюся у дверей подгулявшую толпу, он, подобно видению, проскользнул в узкую дверь черного хода.

Из другой тоже вышли двое, одетые в форму государственных служащих, открыв дверь перед широкоплечим господином в белом костюме, контрастирующим с темными кудрями зачесанными назад от смуглого худого лица, а пальцы украшали три одинаковых перстня с разного цвета камнями - два на левой руке, алый и желтый, и один, цвета морской волны, - на правой. Движения его ничем особенным не отличались. Он поприветствовал старца церемонным поклоном, хоть было видно, что человек в красном удивился, встретив его здесь. Обладатель разноцветных перстней, если же и был удивлен, то ничем этого не показал.

Алик услышал звук шагов одного человека на черной лестнице, и посмотрел на Энди. Тот по-прежнему пребывал без какой-либо защиты и не особенно волновался. Однако поразмыслив, Алик решил все же его покинуть. Он раскрыл окно, сел на подоконник и тут Энди сказал:

- Подожди.

- Чего?

- Кого, - поправил его Энди, когда дверь в его комнату отворилась, и вошел Асет.

Некоторое время они с Аланкресом неподвижно смотрели друг на друга. Асет вспоминал висевший у него в галерее портрет Эсты.

А перед глазами Аланкреса возникла целая сцена с участием его матери. Это был ее последний день, вернее, ночь. Она смотрела на тусклый квадратик рассвета в окне под потолком и молчала. Они все молчали. Может быть из-за приступа лихорадки, может быть, потому, что память, оберегая его разум, выбросила все остальное, Аланкрес помнил только одну ее фразу, которую она сказала беспечным тоном, это был ее обычный тон, и он не менялся, хоть это и казалось диким тогда, но теперь, только теперь, почему-то успокоило его, и он подумал, что может быть, это от того, что он близок к смерти...

Она тогда улыбнулась, как будто знала что-то, недоступное остальным, и в ответ на какую-то сказанную им фразу, обычную в такой ситуации, сказала: "Это не важно, птенчик. Это абсолютно не важно..."

- Добрый вечер, - сказал монах глухим и низким голосом, совершенно не похожим на то, что можно было бы ожидать от него услышать. - Энди, представь меня.

- Асет, - невыразительно сказал Энди, но тон показался ему не по ситуации глупым, и он добавил, - в силах которого спасти твою бессмертную душу.

Алик почувствовал накатившую вдруг волну слабости, и понял, что даже говорить ему будет трудно.

Лицо дедушки Асета было из тех, что не запоминаются, если не смотреть в глаза. Он откинул капюшон, и внимание Алика на мгновение привлек его экстравагантный облик - седые волосы, заплетенные в три косы, из большого числа мелких прядей, украшенные странными вещами.

- Как любезно, - сказал Алик, изо всех сил стараясь, чтобы не заплетался язык, - жаль, что я не могу ответить вам тем же... Я верю в катарсис.