Журнал «Если», 1994 № 03

Когда-нибудь, спустя столетья, все это исчезнет, умрет — как умирает все. Но до этого — какая яркая, кипучая здесь будет жизнь! Какое богатое наследие она оставит!

— Да, — сказал Эверард, — я не хочу, чтобы ты слишком уж важничал… — Он усмехнулся. — Хотя с цену ты себе, похоже, знаешь, и от скромности не с умрешь… А в общем, Пум, ты настоящая находка. Так что мы не только спасли Тир, но еще и тебя заполучили.

Испытывая непривычное для него волнение, юноша уставился в пространство перед собой.

— Ты уже говорил об этом, повелитель, когда учил меня. О том, что едва ли кто в этой эпохе способен представить себе путешествие сквозь время и чудеса завтрашнего дня. О том, что им не помогут объяснения: они просто смутятся или испугаются. — Он погладил пушок на подбородке. — Может быть, а отличаюсь от них, потому что всегда рассчитывал лишь на себя и каждый новый день смотрел на мир открытыми глазами. — Просияв, он добавил — В таком случае я восхваляю богов, или кто бы они ни были, за то, что они взвалили на меня такую судьбу. Ведь она подготовила меня к новой жизни с моим хозяином!

— Ну, не совеем так, — промолвил Эверард. — МИ с тобой не будем встроиться часто.

— Что? — воскликнул Пум. — Почему? Твой «луга провинился перед тобой, о мой повелитель?

— Никоим образом. — Эверард похлопал паренька по тощему плечу. — Наоборот. Но моя работ» связана с разъездами. А тебя мы хотим сделать «локальным агентом» — здесь, в твоей родной стране, которую ты знаешь лучше всякого чужестранца. Ни я, ни Хаим и Яэль Зораки никогда не изучим Тир лучше тебя. Не волнуйся. Работа будет интересная и она потребует от тебя все, на Что ты способен.

Пум вздохнул. Но его лицо туг же озарила улыбка.

— Ну что ж, хозяин, это подойдет! По правде говоря, от мысли, что придется всегда жить среди чужаков, мне было немного не по себе. — Упавшим голосом он добавил: — Ты когда-нибудь навестишь меня?

— Разумеется… Или ты, если захочешь, сможешь приехать ко мне во время отпуска на какую-нибудь базу отдыха в будущем. Работа у патрульных тяжелая и временами опасная, но и отдыхать мы умеем.

Эверард умолк, но вскоре заговорил снова:

— Конечно, сперва тебе нужно учиться, приобрести навыки, которых у тебя нет. Ты отправишься в Академию — в иное место и иное время. Там ты проведешь несколько лет, и эти годы не будут для тебя легкими — хотя я уверен, что тебе там понравится. И только после этого ты вернешься в Тир — в этот же самый год, да, в этот же месяц — и приступишь к выполнению своих обязанностей.

— Я стану взрослым?

— Верно. В Академии тебе дадут знания, а заодно сделают тебя повыше ростом и пошире в плечах. Ты станешь другим человеком, но это будет нетрудно устроить. Имя сгодится прежнее: оно Достаточно распространенное. Моряк Пуммакрам, который несколько лет назад ушел в плавание простым матросом, добился успеха в торговле и желает теперь купить корабль, дабы оргaнизовать свое собственное дело. В глаза тебе особенно бросаться не нужно: это повредило бы нашим намерениям. Просто зажиточный и уважаемый подданный царя Хирама.

Мальчишка всплеснул руками.

— Повелитель, твой слуга потрясен твоей щедростью.

Эверард посерьезнел.

— До отъезда, — объяснил он, — я намерен сделать Хираму подарок, что-нибудь необычное, вроде большого золотого слитка. Богатства Патруля не ограничены, и на подобные траты у нас смотрят сквозь пальцы. Хирам, в свою очередь, не сможет отказать мне в моей просьбе. Я попрошу у него рабыню Бронвен и ее детей. Когда они будут моими, я официально отпущу их на волю и дам ей приданое. Я уже спрашивал ее. Если она сможет быть свободной в Тире, Бронвен предпочла бы остаться здесь, а не возвращаться на родину, где ей придется делить обмазанную глиной лачугу с десятью или пятнадцатью соплеменниками. Но для этого ей нужно найти себе мужа, а детям — отчима. Как насчет тебя?

— Я, я хотел бы… но вот она… — Пум залился краской.

Эверард кивнул.

— Я обещал ей, что найду достойного человека.

«Поначалу она расстроилась. Однако в этой эпохе, как и в большинстве прочих, романтика пасовала перед практичностью. Потом Пуму, быть может, придется трудно, поскольку семья его будет стареть, в то время как он — лишь имитировать старость. Однако благодаря странствиям по времени, он будет с ними в течение многих десятилетий своей жизни. Да и воспитание другое; американцы, пожалуй, более чувствительны. Видимо, все будет хорошо.»

— В таком случае… о, мой повелитель! — Пум вскочил на ноги и запрыгал от радости.

— Спокойнее, спокойнее, — ухмыльнулся Эверард. — Помни, по твоему календарю пройдут годы, прежде чем ты займешь свой пост. Ну, чего медлишь? Беги к дому Закарбаала и расскажи все Зорахам. Они будут готовить тебя к Академии.

«Что касается меня… нужно будет провести еще несколько дней во дворце, а затем можно и к себе, без спешки, с достоинством, не вызывая никаких сомнений или подозрений. Опять же, Бронвен…»— он грустно вздохнул, подумав о чем-то своем.

Пума рядом с ним уже не было. Мелькали пятки, развевался пурпурный халат — маленький пострел с пристани спешил навстречу судьбе, которую он для себя еще только сотворит.

Перевели с английского Александр КОРЖЕНЕВСКИЙ, Александр РОЙФЕ.

_{Публикуется с разрешения литературно-издательского агентства «Александрия»}

Норман Спинрад

КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ

Как-то утром, не найдя себе более подходящего занятия, я отправился навестить своего двоюродного братца Таракана. Таракан жил на Восточном склоне горы в одной из кишащих ящерицами пещер. Таракан не охотился на медведей и не выращивал зерновые. Он целыми днями швырял комочки медвежьего жира, бизоний кизяк и протухшие фрукты о стену своей пещеры.

Таракан говорил, что он — Художник. Причем произносил слово Художник с заглавной буквы (хотя письменность пока еще не изобрели).

Каким бы невероятным это ни показалось, но у Таракана была женщина. Правда, самая страшная из всех, что живут на горе. Она целыми днями валялась на грязнущем полу Таракановой пещеры и смотрела на засохшие пятна медвежьего жира, заплесневелый кизяк и гнилые фрукты, прилепившиеся к стенам.

Она говорила, что сие есть выражение Тараканьей Души. Очень большой души.

Но уж очень вонючей.

Едва успев подойти к входу пещеры братца, я почувствовал запах едкого дыма. И точно — всю пещеру окутывал дым. А в самом центре сидели Таракан и его женщина. Они подожгли большую кучу сучьев и теперь вдыхали чад.

— Что вы делаете? — поинтересовался я.

— Балдеем, детка, — ответил Таракан. — Последнее изобретение.

— А что это значит-то?

— Вот видишь кучу сучьев, а? Сперва ее поджигаешь, а потом нюхаешь дым.

Я почесал в затылке, неумышленно раздавив нескольких любимых блох.

— А зачем?

— Ощущение, будто ты взлетаешь.

— Ты что-то не дальше от земли, чем я, — заметил я. — К тому же, еще и коротышка.

Таракан с отвращением фыркнул.

— Не твоего ума дело, парень, — сказал он. — Сие — лишь для Художников, Философов и Метафизиков (хотя Философов с Метафизиками тоже еще не изобрели). Взгляни-ка, вот моя последняя новинка!

К ближней стене пещеры прилип здоровенный комок медвежьего жира, в центр которого попал кусок бизоньей «лепешки». А все это добро было окружено красно-зелено-коричневой гнилью фруктов. Пахло произведение еще хуже, чем выглядело.

— Э-э… интересно… — промямлил я.

— Шедевр, детка, — гордо сообщил Таракан. — Я назвал его: «Душа Человека»!

— Э-э… «Туша Человека»? Подходяще…

— Нет-нет! Душа, не туша!

— Но, Таракан, ведь произношение по буквам еще не изобрели.

— Извини, забыл.

— Но так или иначе, — стараясь его приободрить, согласился я, — выглядит все равно Мастерски (что бы там оно ни значило).

— Спасибо детка, — хмуро произнес Таракан.