Фантомное чувство (сборник)

Просить Бритни заткнуться бесполезно. У нее это отчасти возрастное. Полагаю, возраст для нее — понятие условное, это примерно как сравнивать возраст собаки с возрастом человека. Разумной она стала всего десять месяцев назад, но сейчас воспринимает себя девушкой на пороге взрослости. Но кто я такой, чтобы спорить? Когда она начинает изображать педанта, гораздо легче ей подыгрывать, чем возражать.

Я принялся вспоминать то немногое, что знал о Титане. Как оказалось, действительно немногое. Я болтался в окрестностях Сатурна уже два года, с тех пор как перебрался сюда от Юпитера, но все мои знания о его крупнейшем спутнике можно было свести к нескольким фразам. Большая гравитационная дыра. Плотная атмосфера. Отлично подходит, чтобы сбрасывать на парашютах припасы для ученых, которые полагают, что это самое крутое место на свете. Но ученые всегда так думают о тех местах, где находятся, поэтому я не обращал на это особого внимания. По одному из моих контрактов я должен перехватывать контейнеры с припасами для них, которые выстреливали из электромагнитной катапульты на околоземной орбите, и доставлять контейнеры на парашютах к поверхности Титана. Работа занимала всего пару недель в году, неплохо оплачивалась, а заодно относилась к той категории деятельности, при которой к тебе никто не лезет с указаниями, если только не облажаешься. Другими словами, неплохая халтурка для сироты, у которого в психологической характеристике наверняка записано о нарушениях привязанности — или как там они обзывают склонность полагать, что нет ничего лучше одиночества.

Работа эта оказалась одной из самых скучных во всей Системе, и я так думал до тех пор, пока в мой буксир что-то не врезалось — скорее всего, обломок кометы, выброшенный гравитационной пращой из далеких окраин Системы по гиперболической траектории. После этого о скуке пришлось срочно позабыть, и я был вынужден сброситься вниз вместе с припасами. Или, точнее, без них, потому что они так и остались в том проклятом контейнере. Сейчас у меня имелись только я сам, моя «шкура» и Бритни… которая, все еще пребывая в состоянии, равноценном для искинов адреналиновому шоку, неумолчно болтала об озерах. Когда-нибудь ее все-таки придется перепрограммировать.

Но пока мне не оставалось ничего другого, как смириться с ней, поэтому я заставил себя думать. Метановая атмосфера. Верхние слои хорошо освещены Солнцем. У поверхности становится туманной. Туман этот состоит из всего, что становится жидким при девяноста пяти градусах по Кельвину. Я об этом читал, но очень давно. Черт, наверное, еще в начальной школе. Поразительно, насколько такие сведения западают в память. Я до сих пор могу назвать столицы половины государств, входящих в ООН, хотя и не собираюсь в ближайшие годы побывать на Земле.

— Жидкий этан? Какие-нибудь углеводороды? — Что-либо иное при такой температуре замерзает и превращается в лед. Черт, а ведь дюна, на которую я шлепнулся, наверняка состоит из ледяных зернышек, запачканных какой-нибудь оранжевой химической гадостью. Но смотрится в точности как старый добрый песок. Чуть покрупнее и погрубее, чем земной, но все равно как песок.

— Неплохо. В основном метан. Или смесь с другими углеводородами. Угадай, что случилось бы, если бы мы упали в озеро из жидкого метана?

Клянусь, я ее перепрограммирую!

— Большой плюх?

— Да. А потом.

— Мы бы поплыли? — «Шкура» рассчитана на пребывание в вакууме или атмосфере, но наверняка не дала бы мне замерзнуть и в жидкости, во всяком случае, какое-то время.

— Вряд ли. Из чего ты сделан?

— Черт побери, Бритни…

— Ладно, ладно… Так вот, гений, правильный ответ — из воды. В основном. И твой удельный вес около единицы. А у этана удельный вес 0,57. Уметана еще меньше, примерно 0,46. И неважно, что это планета с низкой гравитацией, соотношение здесь такое же. Короче, мы бы камнем пошли ко дну. И ты бы сейчас топал по дну метанового озера, пытаясь угадать, где же ближайший берег, и я бы в этом случае не назвала наши шансы на выживание большими.

Ладно, может быть, не стану ее перепрограммировать. Но могла хотя бы оказать мне любезность и предупредить о своих намерениях, прежде чем отстреливать парашют.

Кстати, а куда подевался парашют? Впрочем, если он и пропал, то беда невелика. А нужен мне контейнер. И я должен как-то его отыскать, располагая лишь встроенной в костюм рацией малого радиуса действия и его ресурсами, рассчитанными на среднее время выживания в течение суток полной автономности, плюс тем, что Бритни узнала о Титане из корабельной библиотеки, пока я лихорадочно мастерил парашют и запихивал в контейнер все, что попадалось под руку.

Дюна оказалась высотой почти в полторы сотни метров и крутой, поэтому я после падения и катился по ее склону целую вечность. Судя про борозде, которую я пропахал, был даже момент, когда я заскользил по склону, как на доске для серфинга. Когда мне было восемь лет, я проделывал такое на дюнах Келсо в Старой пустыне Мохава — той ее части, которая существовала еще до того, как глобальное потепление расширило пустыню, отхватив большие куски территории четырех штатов. Эти дюны, образовавшиеся после последнего ледникового периода, состояли из поразительно мелкого песка, насыпанного в кучи как раз под нужным углом, чтобы скатываться по ним на животе, разгоняясь пловцовскими движениями рук. Если все сделать правильно, песок начинает испускать восхитительный низкий звук, который слышится до тех пор, пока склон не выравнивается, а скольжение не превращается в бессмысленное барахтанье. В туристическом путеводителе было написано, что это одни из немногих «гудящих» дюн планеты, хотя мне тот звук, который я вызывал, напоминал звучание гобоя.

Я любил эти дюны. Думаю, тогда я впервые был счастлив после смерти родителей, и я весь день взбегал на эти дюны и скатывался по ним, пока не стемнело и приемные родители не увезли меня, сказав, что никогда больше не подпустят к дюнам. Нет, они не были злыми, просто слишком обыкновенными для мальчишки, который тосковал по открытым пространствам, где ничто не может на тебя упасть и где нет людей, которые могут умереть у тебя на руках, потому что там вообще нет людей.

Во всяком случае, так сказали психологи, когда разрешили выдать мне лицензию пилота буксира, однако сочли нужным предупредить, что я убегаю «отсюда», а не «туда», и пока я не изменю направление бегства на противоположное, мне никогда не найти того, к чему я стремлюсь.

Что ж, теперь я находился настолько далеко от всех, насколько это возможно. И, к сожалению, я очень давно не практиковался не только в катании по дюнам, но и годами обходился лишь минимальными физическими упражнениями, а это означало, что одна седьмая земной силы тяжести и есть предел, к которому мои мышцы могут приспособиться. В конце концов, мускулы для планетных крыс. А мои дни в этом качестве, как я полагал, давно миновали.

Песок оказался коварным. И не потому что действительно был странным, а потому что выглядел таким нормальным. Даже по цвету он оказался бы вполне уместен в Келсо, во всяком случае, во время закатных сумерек, венчавших тот великолепный день. И как знать, быть может, восьмилетний мальчик смог бы заставить зазвучать и эти дюны.

Подниматься было столь же трудно.

Уже на середине склона я задумался, не делаю ли это самым тяжелым и дурацким способом. Чтобы смягчить удар, Бритни уронила меня на самый крутой склон, который сумела отыскать, поэтому мысль о том, что можно найти и более легкий путь наверх, показалась вполне логичной. Меня немного удивляло, что Бритни молчит по этому поводу, но, может быть, ей было невтерпеж поскорее насладиться видом окрестностей. На корабле она могла подключиться к любому интерфейсу с подходящей телеметрией, теперь же у нее остались лишь имплантант в моем ухе и отвод от моего оптического нерва. Все прочие мои органы чувств были ей недоступны, потому что при всей полезности Бритни я очень четко ограничил ее доступ к моему сознанию. По той же причине я разговаривал с ней вслух, через ушной имплантант. В толпе субвокализатор оказался бы удобнее, но я избегаю скопления народа, к тому же при субвокализации слишком рискуешь высказать вслух свои мысли.