Фантомное чувство (сборник)

В моей палатке лежала аптечка.

— Ты меня слышишь? — спросил я. Она кивнула.

— Не делай ничего до моего возвращения.

На этот раз я уложился быстрее чем за минуту, задыхаясь на бегу из-за разреженного воздуха. В палатку я занес много снега, но с этим можно разобраться и потом.

Марису буквально колотила дрожь, но кожа на ощупь стала еще горячее. Отыскивая термометр, я едва не расшвырял содержимое аптечки.

Первым я отыскал инфракрасный термометр, измеряющий температуру кожи. В холодную погоду они обычно дают заниженные показания, но этот выдал невозможные 44,4 градуса. К счастью, в аптечке был еще и оральный термометр, но Марису так трясло, что я засомневался, сможет ли она удержать его во рту. И тут прямо у меня на глазах дрожь начала стихать. Но возможно ли настолько быстро преодолеть кризис и начать выздоравливать?

Пока Мариса держала во рту термометр, я рылся в аптечке, пытаясь вспомнить лекарство от простуды сильнее аспирина. Должен помочь антибиотик, но лучшее радикальное средство против жара, насколько я мог вспомнить, — это ванна со льдом. Первым делом надо сбить температуру, потом искать причину болезни.

Подобное и попыталась сделать Кортни.

Термометр должен был подать звуковой сигнал, достигнув стабильной температуры, но Мариса пыталась разговаривать с термометром во рту, и это постоянно меняло температуру. Речь у нее стала замедленная, но все же разборчивая.

— Жарко, жарко, — бормотала она, пытаясь снять одежду. — Я вся горю. Жарко.

Я решил не дожидаться сигнала. Возможно, температура тела меняется настолько быстро, что не успевает стабилизироваться. Я почти заставил себя взглянуть на показания. Для взрослого человека температура в 40,6 градуса опасна для жизни. При 42 градусах поджаривается мозг. Судя по ее поведению, мне предстояло увидеть какую-нибудь убийственную цифру.

Но термометр выдал 33 градуса.

О переохлаждении я знал гораздо больше, чем о лихорадках. Сейчас у нее вторая стадия гипотермии: замедленная речь, потеря координации, плохое логическое мышление. Далее идет третья стадия, которая начинается апатией и заканчивается потерей сознания. После охлаждения тела примерно до двадцати четырех градусов наступает смерть.

Наверное, термометр неисправен. Я уже решил было сунуть его себе в рот, чтобы проверить, но передумал. Что если Мариса заразна?

Я еще раз потрогал ее лоб — он стал горячее.

Совсем как у Кортни.

Что бы ни убило Кортни, это действует как болезнь, и Мариса заразилась. Но почему не заразился я? Мы вместе касались тела. Дышали одним воздухом. Вместе…

Я поймал себя на том, что сижу, уставившись на термометр. Вот в чем разница — у нас троих во рту побывали разные предметы. Кортни ела суп. Мариса попробовала суп и приготовила себе горячий шоколад. Каким-то образом они заразились через пищу. Вирус или бактерия. Очень быстродействующий вирус или бактерия…

И тут до меня дошло. Это не болезнь. Это наниты. Каким-то образом — скорее всего, через горячий шоколад — мобильные нанороботы проникли в Марису и теперь пытаются использовать ее тело для обогрева палатки. Точно так же, как они использовали тело Кортни — сперва для того, чтобы поднять температуру в палатке, а затем пытаясь нагреть весь наружный воздух, пока в ее теле не кончились запасы тепла и оно не превратилось в ледышку, если не считать кожи с проникшими в нее нанитами, которые продолжали извлекать крохи тепла даже изо льда и снега и перекачивать его в воздух, еще больше замораживая при этом тело.

По жуткой иронии судьбы это означало, что Кортни, выбравшись из палатки, действительно поступила правильно. Да, пусть ею двигало лишь желание охладить перегретую кожу, но если бы она нормально оделась, ей нужно было всего лишь отойти подальше, выйдя из радиуса действия компьютера в палатке. Не получая больше инструкции от термостата, наниты отключились бы, а женщина бы пришла в себя. Или не пришла бы. Ведь стоило ей войти в другую палатку, как процесс начался бы заново.

К счастью, у меня имелось более простое решение.

— Отключить управление климатом, — приказал я компьютеру и проверил дисплей, убеждаясь, что команда выполнена. Потом заставил Марису забраться в спальный мешок Кортни и улегся рядом — мне предстояло долго и медленно ее отогревать.

Никогда в жизни я не вел более странного обсуждения со специалистами из штаб-квартиры компании.

— У нас здесь одна погибшая и одна едва выжившая клиентка, — сказал я. — И я не буду удивлен, если она подаст на вас в суд.

Я знал, что эти слова привлекут их внимание больше, чем сама трагедия. Когда вернулись остальные туристы, я приказал сложить все новые палатки и заменить их более старыми моделями.

— Что там у вас произошло, черт побери?

Разумеется, никто из начальства не понял сути, но вскоре мне удалось организовать телеконференцию с технарями, которую слушал и юрист — на всякий случай.

После нескольких предварительных замечаний — разумеется, Кортни и Мариса подписали заявления о том, что не будут иметь претензий к компании, иначе и ноги бы их не было в Антарктиде — я наконец-то получил возможность рассказать технарям, что же произошло. Они заставили меня повторить это пять раз, а потом все трое заговорили одновременно:

— …огромный тепловой градиент, полностью в пределах периметра управления…

— …наверное, собрал половину мобильных ботов в палатке…

— …но она съела их…

— …еще более эффективны в твердом состоянии…

— …чертов код…

— …предшественник был рефрижератором…

— …я знал, что следовало написать свой код, а не переделывать старый…

— …но эти переключаемые нагревательно-охлаждающие боты были как раз то, что надо…

Через некоторое время я убедил их говорить помедленнее и более понятным языком.

Суть оказалась в том, что нанитов смутила печка. Они были достаточно умны, чтобы не кинуться на конфорку, но суп оказался не слишком горячим, чтобы их погубить, а происходили они от нанитов, купленных у компании, делавшей грузовики-рефрижераторы.

— Вопрос лишь в том, в каком направлении тебе нужно перекачивать тепло, — пояснил один из инженеров.

К несчастью, какие-то особенности печки включили часть старого программирования нанитов, и они бросились к источнику тепла — скорее всего, через пол палатки. Как только Кортни и Мариса их выпили, наниты сразу начали отыскивать поверхность, аналогичную стенам палатки или грузовика-рефрижератора, и сосредоточились в коже.

— Значит, это ошибка проектирования, — заключил я.

— Ну… — начал инженер.

— Неверная формулировка, — прервал его юрист. — Этого не случилось бы, если бы они не пользовались печкой в палатке, правильно?

— Да, можно и так сказать, — согласился инженер.

— И вы… — Это явно ко мне. — Вы им говорили, что готовить в палатке нельзя?

Я пожал плечами, затем понял, что он меня не видит. Видеокамеры стояли только в новых палатках:

— Конечно, но не по этой причине.

— Не имеет значения. Это правило техники безопасности. Обе женщины его нарушили. И не имеет значения, что причиненный им вред отличается от вреда предполагаемого.

— Эти штучки точно не предназначены для приема внутрь, — добавил инженер.

— Но почему у них не кончилось питание? — Я вспомнил, сколько энергии новые палатки тянули от наших солнечных батарей.

— Ну, на это легко ответить — у них есть массив атомов, находящихся в возбужденном состоянии и работающих, как встроенная батарея. Когда у ботов нет нужды много перемещаться, то они могут долго продержаться, если начнут работать с полным зарядом.

— А знаете что… — протянул другой инженер. Я услышал, как он глубоко вдохнул. Трагедия одного человека — источник вдохновения для другого. Кортни для этих парней была всего лишь именем, а от Антарктиды их отделяли два континента. — Если мы сможем укротить побочные эффекты, то подобным ботам можно найти много применений. Если связать их с правильными ферментами, готов поспорить, что мы сможем приспособить их для приема внутрь. Они научатся сжигать жир, и мы получим идеальное средство для похудения. Наподобие тех продуктов, которые рекламируют по вечерам между фильмами, но только наше средство будет реально работать. Надо лишь научиться регулировать скорость сжигания жира, чтобы не выделялось слишком много тепла, и придумать способ сказать: «Все, я достаточно похудел»…