Мир под лунами. Начало будущего(СИ)

Вопреки его ожиданиям, после опыта с катером и лифтом я без труда научилась языку мысленных указаний. Помню, как мы с Бьоле, не зная о том, потешались друг над другом. Он рассказал, какие действия требуется произвести, чтобы включить тарелку, и сколько секунд смотреть на определенные значки на экране, чтобы открыть нужный текст. Дважды все это объяснив, он ушел трапезничать в полной уверенности, что аппарат не отреагирует на сигналы от лулу. И каково же было его удивление, когда несколько часов спустя он обнаружил меня за чтением! Сидя на массивном деревянном стуле, закинув ноги на стену выше головы и сосредоточенно сопя, я упрямо продиралась сквозь лес незнакомых стилистических приемов и все еще хихикала, представляя, как Бьоле изумится. "Не понял, - так и сказал он и замер с широко разведенными руками - великолепный образец недоумения. Он простоял так несколько минут - как я уже говорила, все эмоции нанья чересчур растянуты во времени, - потом наконец опустил руки, велел мне проделать с тарелкой несколько манипуляций и растерянно сказал самому себе: - Выходит, великий Анту все же добился своего. Либо же... еще добьется".

Я запомнила эти слова, как запоминала все, что происходит вокруг, но не обратила на них внимания и перебила Бьоле каким-то вопросом.

Несколько дней я упорно пыталась читать. Без толку. Цифры, некоторые числа и одиночные пиктограммы были понятны. Благодаря этому я могла путешествовать по жилым уровням, не боясь заблудиться, поскольку знала значение всех надписей и интуитивно догадывалась о тайном смысле настенных узоров. Но пасовала перед любым связным текстом из более чем сотни знаков, в котором вступали в силу иные законы их сопряжения. Осознать их моему слабому разуму было не под силу. Я злилась - главным образом на себя, - отбрасывала тарелку подальше и шла гулять. Потом успокаивалась, решала сделать еще одну попытку, извлекала свернувшуюся в тугой цилиндр тарелку из-под какого-нибудь позолоченного стола и снова раскрывала ее. Вообще отличная штука: хранит огромный объем информации, не требует подзарядки и не боится грубого обращения. Правда, тяжеловата для меня - долго на весу не удержишь, да и великовата, ведь рассчитана на другие руки.

Первое время меня очень смущало обращение со стороны Бьоле. Нет сомнений, что он испытывал ко мне что-то более сильное, чем неприязнь. Сейчас я бы назвала это гадливостью, но в то время предпочитала не делать столь смелых умозаключений. Он старался не прикасаться ко мне, даже дыхание задерживал, когда я оказывалась рядом, и часто просто отходил подальше, будто я была заразная. И вместе с тем не сводил с меня глаз. Он единственный из нанья умел делать комплименты. Каждый раз при встрече отмечал мой наряд, или прическу, или цвет лица... И, когда никто не видел, жадно разглядывал мое тело. Сначала меня это пугало, потом злило, а еще позже стало смешить. Что ж, все люди разные, даже если они - нанья. Среди них есть возвышенные, благородные натуры, подобные великому Анту, но встречаются и тайные сластолюбцы, как Бьоле, и явные, как Бероэс. Бьоле определенно мучился влечением, которое сам считал нездоровым. Это какое-то время заставляло меня нервничать, но я убедила себя, что такое внимание дорогого стоит. К тому же оно с лихвой компенсировалось пренебрежением Льесте. Вот уж кто умел показать, какое я ничтожество! Мог несколько часов просидеть рядом со мной, не сказав ни слова, не подарив ни одного взгляда! Не здоровался, не прощался, будто меня и нет. Но почти так же он обращался с Теривагом и Парьеге.

А вот с Теривагом и его напарником я сошлась, как с близкими друзьями. Они ведь были очень молоды, на человеческий счет им было всего лет двадцать. Хотя сложно сравнивать, у нанья совсем другая схема развития.

Часто один из них залетал за мной, и мы отправлялись куда-нибудь на природу, пили вино и болтали. Больше всего я сейчас скучаю именно по тем нашим пикникам. Отец Анту, видимо, предупредил их, чтоб не расспрашивали меня ни о чем, и они по мере сил старались следовать его просьбе. Зато сами ничего от меня не скрывали. Конечно, и с ними бывало непросто: даже конченый алкоголик не в состоянии выпивать по пятнадцать-двадцать часов кряду, да еще вести все это время умную беседу... А любая беседа с нанья, даже о сущих пустяках с их точки зрения, требует от человека умственного напряжения. И не раз бывало, что я засыпала прямо посреди разговора, утомленная чересчур большим объемом новой информации. Потом просыпалась на мягкой шкуре, заботливо укутанная, а спутники мои все еще сидели у костра, допивая пятую бутыль, настолько большую, что я не смогла бы ее приподнять... Какая бы ни была погода - а зимой температура несколько раз опускалась градусов до десяти, шли дожди, дули сильные ветра, - оба моих приятеля и не думали одеваться теплее. Нежная на вид белая кожа равнодушно переносила жару и морозы, порывы ветра и ледяной дождь. Правда, в дождливые дни они хотя бы обувались.

Однажды Териваг исчез куда-то на несколько дней и вернулся с парой маленьких ботинок на жесткой искусственной подошве. Они были размера на два больше, чем мне надо, но я все равно обрадовалась. Аскетизм нанья мне не по душе. По чему из своей прошлой жизни я тосковала сильней всего, так это по зубной щетке, кремам и тоникам, красивому белью, удобным брюкам и кроссовкам. Сорок пять тысяч лет прожили нанья на Земле, а все ведут себя, как случайные гости! У них есть механизмы, способные за пару дней вырезать из горы дворец, их субмарины заплывают даже в жерла извергающихся в океане вулканов, - а в быту нанья остаются скромны, будто они не хозяева здесь, а слуги! Производят только самое необходимое и намеренно отказываются от роскоши. Я этого не понимала. Мифические боги, прообразом которых отец Анту называет именно нанья, ни в одном предании не отличались подобной скромностью! Они только и знали, что пировали да бегали за нимфами. А нанья - работают. Даже в редкие часы отдыха они не забывают о своих обязанностях, продолжают думать о работе, говорить о работе! Подозреваю, что и в имруру они не отдыхают, - наверняка там у них тоже куча обязанностей, которые нужно успеть выполнить!

Териваг и Парьеге рассказывали мне о растениях, селекцией которых занимался Бероэс, об их питательности и целебной силе. Пытались объяснить, чем занимаются сами, но каждый раз незаметно переходили с общих слов на узкоспециальную терминологию, начинали спорить друг с другом или обсуждать какую-нибудь очередную горячую проблему - и забывали обо мне. Еще они показывали фотографии американских, итальянских и антарктических пирамид и даже свозили меня за тысячи километров, на территорию будущего Китая, где из-под толщи зимнего льда и снега выглядывали верхушки этих огромных строений. Это они, мои большие друзья, поведали о тумане - побочном эффекте действия могучей энергетической всепланетарной системы.

Система каменных аккумуляторов настолько древняя, что даже нанья не знают, кто первый ее изобрел. Ее находят на самых старых планетах, где давно угасла жизнь. Она является самым доступным, в рамках Вселенной, постоянным источником энергии, и действие ее хорошо изучено. Туман стал ее спутником с тех пор, как количество таких планет в космической сети превысило сотню. Он изучен намного хуже. Перед последней эркойской войной как раз началась новая волна исследований. Колонистам Земли неизвестно, были ли они продолжены после войны и чем закончились.

В общем, туман вроде коротких замыканий в электроцепи - это пробои в пространстве-времени, на считанные минуты соединяющие разные реальности, разные эпохи и планеты. Туман подобен паутине, раскинувшейся в многомерном пространстве. Наблюдатель видит только ее узлы - точки пробоя - и лишь в том случае, если находится рядом с ними. А сама паутина существует постоянно, в каждый момент времени. Она реальна, пусть даже ее невозможно себе вообразить, ведь для этого требуется представить тысячи планет, миллионолетиями вращающихся вокруг своих звезд. Оказавшись в нужное время в месте пробоя, ты провалишься в него и вынырнешь с одинаковой вероятностью в любом из этих миров, включая свой собственный, в любой момент этих миллионолетий. Мне очень повезло, что туман швырнул меня всего лишь в собственное недавнее прошлое. Могла бы оказаться на планете, где кромлехи еще кое-где стоят, а воздуха уже нет.