Мародер. Каратель

— Э, гандоны! Вышли оба!

С кухни донеслось неуверенное копошение. Зашуршало, звякнуло, гулко покатилась бутылка, отодвинули табуретку; наконец, из вонючего полумрака высунулось гнусное уёбище предположительно женского пола. Патлы растрепаны, рожа в саже, куча всяких засаленных тряпок вокруг. Ахмет даже не сразу опознал в этом чудище соседку, синячившую с мужем на пару. …Оскар за лучшего монстра, бля…

— Где этот пидор?

Лучше бы не вступал в прения — уёбище открыло дырку, в которую, видимо, совало тухлятину и вливало портвейн, и что-то слюняво забормотало. Через секунду в и без того весьма ароматном коридорчике дышать стало нечем.

— Блаблаблаблабла

…Не, толку не будет. Совсем человеческий вид потеряла… Взгляд существа оставлял жуткое ощущение: странное сочетание мутной птичьей глупости и невероятно злобного, нечеловеческого безумия с медвежьей кровавой поволокой.

— Заткнись, скотина.

— Блаблаблаблабла (с непередаваемо мерзкими трусливо-наезжающими интонациями, и абсолютно неразбочиво)

Ахмета взбесило до жара в глазах. Рывком направил ружьё в грязную харю. Страшно тянуло разбрызгать верхнюю половину этого чудовища из обоих стволов. …Бля, только дай сука повод, патрона не пожалею. А может, на самом деле? Нельзя ЭТО за спиной оставлять, ткнет ещё чем-нибудь, как отвернешься. А тут всё в грязи на палец, заражение гарантировано. Нет. Дернется — прихуярю, без малейшего. Не дернется — хуй с ней, пусть живет…

— Ебло завали и на хуй на кухню! Быстро, тварь! Дверь закрой!

Вот так — дошло. Пинком придал ускорение процессу закрытия, придвинул ногой к двери что-то грязно-неопознанное. …Ну, соседушки дорогие, приглашайте в горницу… Брезгливо откинул закрывающее вход в комнату синее солдатское одеяло. Горница отапливалась — под закопченным дальним углом виднелось что-то печеподобное. Оказывается, в плане запахов прихожая только цветочки, лежбище своим амбрэ затмило всё, с чем встречался Ахмет ранее, включая бойни и колбасные цеха начала девяностых. …И чё я так долго тянул? Надо было эту погань в первый же день на хуй отсюда… Так, где тут у нас хозяин дома… Во-о-от он, под тряпьем наш хозяин, на коечке. Отдыхать изволит… Ахмет огляделся, придвинул табурет, сдернул со шкафа газету, застелил липкое сиденье и устроился как можно комфортнее. Тряпье на диване не шевелилось, зато распространяло тонкий, но отчетливо-острый запах страха. Гость ласково заговорил с кучей:

— Серёжа, к тебе гости. Сосед пришел. Снизу который. Вылезай, Серёжа.

Куча тряпья не шевелилась. Ахмет переломил заряженное ружьё, делая вид, что вставляет патроны. Громко защелкнул.

— Хотя можешь не вылезать. Я и так не промахнусь. Мне хорошо видно, где у тебя печень, где кишки, где твое рыло свинячье. Знаешь почему? А у тебя во-о-он там валенок торчит.

Нервы алкаша не выдержали, валенок вначале дернулся под тряпье, тут же попытался остановиться — типа он и не дергался совсем; бесполезно, наконец исчез под рваным одеялом.

— Встань, гнида.

Алкаш тонко завыл, но куча продолжала неподвижно громоздиться на продавленном диване.

— Или ты вылазишь, или я выстрелю тебе в брюхо и пойду домой. Раз.

Наконец-то. Куча начала раскапываться, распространяя запах зверинца.

— Два.

Он не собирался убивать алкаша, по крайней мере — не сейчас, однако почувствовал, что если на счет «три» Сережа не вылезет из-под тряпок — без малейшего промедления отстрелит ему голову. Алкаш тоже как-то это почувствовал, и ворох мгновенно разметало. Сережа буквально выпрыгнул из постели, зацепился за что-то, грохнулся и на счет «три» уже замер на грязном полу, вперившись водянистыми глазами в направленные на него стволы, умудряясь продолжать при этом скулить.

— Заткнись.

Вой послушно оборвался. За одеялом, отделявшим комнату от коридора, скрипнул пол. …Интересно, животное собралось послушать или решило напасть? Тихо-то как вылезла… Да по хую. Даже кстати припёрлась.

— Сережа, что ж ты такой невоспитанный? Пригласи даму.

Алкаш что-то буркнул, и из-за одеяла бочком выбралось уёбище.

— Сели оба. Ну!

Алкаши чинно присели на край дивана, не сводя глаз со смотревших на них стволов. Ахмет с удивлением отметил, что только что прямо-таки студнем растекавшиеся алкаши, воссоединившись, несколько приободрились. Они явно меньше боялись, чем раздельно. …Ладно, тогда придётся быть ещё короче и убедительнее.

— Вы оба. Начинаете выносить отсюда весь этот триппер. Близко к дому не кидать. Через три часа я захожу в эту конуру и вижу ровный пол. Тогда вы оба уходите отсюда живыми. Вопросы есть?

Вставая, Ахмет заметил, как уёбище попыталось передразнить, и тут же отреагировал несильным, но точным пинком в грызло. Чудовище хрюкнуло и откинулось на диван. Остановился и сообщил алкашу, постаравшись придать голосу максимум проникновенности:

— Серёжа. Если мне покажется, что это уёбище ленится, отстрелю тебе левый тазобедренный сустав. Во-о-от здесь. Начинай.

Страх смерти оказался эффективным стимулом. Конечно, за три часа они не закончили, и Ахмету пришлось до позднего вечера контролировать процесс, заходя домой глотнуть горячего и снова возвращаясь в кишащую сухим снегом тьму во дворе. И вот последний узел с мусором занял свое место в уже на треть забитой сушилке, давно превращенной в свалку. …Ох весной вонять будет — машинально подумал Ахмет. (забегая вперед, отметим — он даже отдаленно не представлял, КАК будет пахнуть в его дворе через какие-то два месяца.) Пара шатающихся от усталости заиндевевших чучел, закончив, вылупилась на Ахмета, словно ожидая похвалы или дальнейших указаний. …Щас будут вам указания. Суки, как я с вами заебался.

— Э! Сюда оба! Инструктаж, бля. По-хорошему — надо вас пристрелить, на хуй. Из-за таких шакалов сегодня трупы. Короче, уёбывайте как можно дальше отсюда. Увижу ближе Победы — застрелю к ебени матери.

Уйти в дом не получилось — теперь алкаши принялись бестолково ковыряться в куче отложенных пожитков, пришлось опять тыкать стволом в обмороженные рыла, заставляя вытащить эту мерзкую кучу со двора.

Глава 4

Наутро, отправляясь за водой, Ахмет повесил на плечо «ижака». Смешно было себе в этом признаваться, но сегодня проходить мимо «женсовета» без ружья ему что-то не хотелось. «Женсоветом» именовалась толпа старого (и не очень) бабья, подолгу не расходящаяся от проруби набравши фляги. Как любая толпа, не загнанная в рамки чьей-нибудь твердой волей, эта кучка баб по давней советской традиции пыталась выстраивать любого, ходившего за водой на «их» прорубь. Ахмет с Самого Начала с брезгливым восхищением наблюдал за их шакальей повадкой. В первые недели, когда всё было смутно и неясно — бабы вели себя тише воды, выбираясь на улицу, неслышными тенями жались к домам. Зато сейчас… Они очень технично сводили счеты с каждым, умудрившимся перейти им дорогу. Столкнувшись с кем-либо один на один или без подавляющего преимущества, они не заходили дальше визгливого мата и шипенья в спину. Но, собравшись на водопое, они представляли собой, как ни смешно — силу; и меньше чем за неделю зашугивали до хожденья по струнке любого строптивца. Или строптивицу — но такой случай был только раз, в начале зимы, Ахмету привелось стать свидетелем. Бабы избили и столкнули в прорубь какую-то молодую девку. Чём она провинилась — Ахмет не понял, задумавшись в медленно ползущей очереди, обратил внимание только тогда, когда в общем-то привычный гвалт взмыл до совершенно обезьяньих нот. Очередь рассыпалась; впереди, у самой проруби, слышались часто падающие удары, перемежающиеся воем боли и яростными воплями десятка общественниц. Тяжко всплеснуло. …Бачок поди столкнули, дуры. Теперь полный не вытащить, судя по всплеску — литров на сорок, наполовину как минимум слить надо. Вот хуй я позволю снова набирать — пусть по новой в очередь… Вдруг стоявший впереди Ахмета дедок в драповом пальто резко стартанул и с криком: «Вы шшо дуры творитя?!» ввинтился в толпу у проруби. На несколько мгновений коридор, пробитый в толпе дедком, приоткрыл мокрый вал намерзшего вокруг майны льда. Над чёрной парящей водой мелькнула мокрая голова и кусочек синей куртки, и снова пропали, заслоненные драповой спиной дедка. …Ёп! Да они эту девку топят, которая впереди шла! Во сучары охуевшие! — уже на бегу думал Ахмет, выбирая наиболее выгодную траекторию. Его тело быстрее мозга просекло ситуацию, и на пути к проруби приземлило с полдесятка потенциальных противников — кого бортанув по-хоккейному, а кого и локтем в рыло. Всё правильно — тыл должен быть зачищен, сейчас ведь к воде наклоняться. Впрочем, особо наклоняться не пришлось — дедок успел наполовину вытащить девку, и Ахмет лишь довершил начатое, мощным рывком за брючной ремень выдернув её из воды. На глаза попалась девкина белая пластиковая канистра. Ахмет сунул её владелице в синие руки и велел, перекрикивая злобный ор общественниц, бежать домой: