Темные ночи (сборник)

А что, если Джина Стеми и ее дочери — ведьмы, в чьих силах приводить в действие вышедшие из строя механизмы?

— Я рехнулся! — во весь голос сообщил Уиллетт пустой улице. — У меня глюки похлеще тех, что мучили старину Хэнка!

Будучи неплохим механиком, Уиллетт безоговорочно верил в незыблемость физических законов окружающего мира. Как ни удивительно, но осознание того, что его умозаключения относительно жены и ее ближайших родственниц противоречат причинно-следственному закону, принесло ему облегчение.

— Ведьмы?! — Уиллетт фыркнул и, собрав воедино остатки спокойствия и здравого смысла, громко произнес: — Как бы не так!

Ну разбила жена машину. Ну не разобрался, как работает доисторический холодильник тещи. Что с того? Разве стоит из-за такой ерунды доводить себя до инфаркта или сходить с ума? Безусловно, нет!

К тому же теория о том, что Стеми — ведьмы, не согласуется с известными ему фактами. Отбросим древние суеверия и воспользуемся модными нынче терминами вроде «пси-способности». Все равно остается непонятным, почему Джина и весь ее выводок столь бестолковы в технике. Если уж они наделены сверхъестественной способностью непосредственно внушать свою волю механизмам, то обращаться с ними мастерски должны тем паче. Противоречие налицо! А может, и нет?

Уиллетт вновь презрительно фыркнул. Изобретенная им только что игра ума пришлась ему по вкусу, и отказываться от собственной стройной теории он, как и всякий уважающий себя мыслитель, без борьбы не желал.

А может, его ошибка в том, что он рассуждает как человек, слишком уважающий технику? Что, если его жена чувствует неприязнь ко всем механизмам именно потому, что они занимают в ее жизни весьма важное место? Стоп! Ведь и в самом деле, считай она механизмы малозначительными, то скорее всего относилась бы к ним с пренебрежением, а уж никак не с ненавистью. Да и остальные Стеми ведут себя под стать его женушке. При необходимости они подчиняют себе неисправные машины, но, оберегая свою спокойную жизнь, не щеголяют уникальными способностями. А ослепленные собственным превосходством их мужья-недотепы, в том числе и он, Уиллетт, не в силах даже уразуметь, что все трудом добытые ими познания о моментах вращения и о шаблонах, о размагничивании и о дифференциалах в сравнении с инстинктивным и небрежным механическим колдовством жен яйца выеденного не стоят.

— Неплохо, неплохо, — вслух подбодрил себя Уиллетт. — Мне бы в свободное время фантастические рассказы писать. Глядишь, и мое имя замелькает на обложках книг… Правда, моя теория все-таки не без изъяна.

Предположим, Стеми — современные ведьмы, скрывающие свои недюжинные способности. Но к чему им строить из себя абсолютных тупиц в области техники? Возьмем, к примеру, те же уроки вождения… Зачем Мюриель вместо пусть не классной, но, на худой конец, посредственной езды на автомобиле упорно демонстрирует непробиваемую глупость?

«Удивляюсь тебе, старичок, — зазвучал в голове Уиллетта голос Хэнка-призрака. — Ведь и дураку понятно, что ты жене стал в тягость. Ей страсть как хочется вместе с сестричками в круиз, оттого она и решила, что пора получить кругленькую сумму по твоему страховому полису. А ведь я предупреждал тебя, старичок, насчет уроков вождения. Твоя жена воспользовалась своим последним, самым смертельным оружием. Она вовсе не учится водить машину, а убивает тебя твоими же собственными руками».

— Чушь, — пробормотал себе под нос разочарованный Уиллетт.

Первая попытка выстроить логичную теорию о ведьмах не удалась, а на вторую не оставалось времени — впереди уже маячили дом и залитый светом гараж.

Уиллетт не удержался и на последних ста ярдах прибавил шагу, от чего его дыхание сделалось тяжелым и прерывистым.

Мюриель сидела на крыльце под лампой и, судя по всему, дожидалась его. На ней были серый пуловер, твидовая юбка того же цвета и туфли на низком каблуке — самая эффективная, по ее мнению, экипировка для ситуации «я-только-что-разбила-автомобиль». Чтобы жена глубже осознала свою вину, Уиллетт кивнул ей с ледяной любезностью и вошел в гараж, но едва перед ним предстала картина учиненного там чудовищного разрушения, как напускная безмятежность покинула его, с губ сорвался жалобный стон, а на глаза навернулись слезы. Токарный станок оказался не просто разбит, но с такой силой вдавлен в дальнюю стену гаража, что несколько кирпичей выпало наружу; задняя часть автомобиля была сплющена, а чудом уцелевшее стекло валялось на полу.

В гараж вошла Мюриель, и Уиллетт, с величайшим трудом взяв себя в руки, почти бесстрастно произнес:

— Огромное спасибо за чудный подарочек к возвращению домой.

— Не смей надо мной насмехаться, Уиллетт Моррис! — взорвалась Мюриель. — Виновата не я, а твоя идиотская машина.

— Ты по-прежнему утверждаешь, что нажала на тормоз, а машина рванула вперед?

— Именно. Должно быть, у нее что-то случилось с… — Покопавшись немного в своем небогатом запасе технических терминов, она выпалила: — Со сцеплением!

— Со сцеплением?! Да ты хотя бы отдаленно представляешь, о чем говоришь?!

— Конечно.

— Ты, черт возьми, нажала не на ту педаль, а теперь!.. — Голос, окончательно отказавшись подчиняться Уиллетту, предательски сорвался. — Теперь несешь ахинею!!

— Вот как? Значит, несу ахинею?! — Во взгляде Мюриель было больше злобы, чем когда-либо доводилось видеть Уиллетту. — Тогда садись за руль и веди машину сам! Докажи, что я не права!

— Будь по-твоему!

Не обращая внимания на безжалостно сдавивший грудь стальной обруч, Уиллетт сел на водительское место и, захлопнув дверцу, повернул ключ зажигания, который жена оставила в замке. Громко выругавшись, он врубил первую скорость, вывел машину из гаража и, проехав до середины подъездной дорожки, нажал на тормоз, но автомобиль, вместо того чтобы остановиться, с устрашающей скоростью устремился вперед.

Уже не владея собой, Уиллетт вдавил педаль тормоза в пол, мотор басовито взревел, и машина, непрерывно набирая скорость, проскочила между стойками ворот, в мгновение ока пересекла улицу и вылетела на тротуар. Уиллетт толком не успел заметить несущуюся навстречу каменную стену, как ужасный удар швырнул его на рулевое колесо, и в глазах потемнело.

Очнулся он на коленях, в неестественном полусогнутом положении, с лицом почти прижатым к приборному щитку; в его грудной клетке слились воедино два источника невыносимой боли — внешний и внутренний. Автомобиль, словно вознаграждая хозяина за многолетнюю заботу, устроил ему красочное световое представление. Один за другим зажглись индикаторы, вишневым цветом засияли пластиковые циферблаты. Указатель давления масла с расстояния нескольких дюймов казался огромной лейкой, имеющей, к ужасу Уиллетта, даже насадку с дырочками.

«Мюриель, пожалуйста, пожалей меня», — мысленно взмолился он, истекая кровью.

Лейка, придя в движение, наклонилась и оросила водой стилизованную маргаритку. Та, точно в диснеевском мультике, затрепетала и повернула распустившийся цветок к солнцу… Но это уже никто не мог оценить: Уиллетт был мертв, а Мюриель слишком спешила позвонить матери.